Красота

Хотя другие пациенты приглашали меня посмотреть с ними телевизор или поиграть в домино, я предпочитала проводить время в одиночестве. Раньше, до нападения, я не любила оставаться одна. Я была стайным животным — или торчала на Facebook, или болтала с соседями. А после нападения я боялась. Со мной дома все время должен был кто-то находиться, помогать мне. Но теперь мне нравилось быть одной, размышлять в уютной тишине комнаты.

Странно! — думала я с улыбкой. — Теперь я чувствую себя в одиночестве комфортнее, чем раньше.

Лечение шло своим чередом. Массаж, гидротерапия, ультразвуковые процедуры. Каждый день я фотографировалась и по электронной почте отсылала снимки родителям и мистеру Джаваду, чтобы они могли следить за моими успехами. Конечно, как бы я ни мечтала о чуде, лицо по-прежнему было обезображено. Но мало-помалу шрамы разглаживались. Я все еще стеснялась своего вида, однако не отрицала перемен и цеплялась за надежду на лучшее, как утопающий за спасательный круг. Ты — не жертва, ты — выжившая! — снова и снова повторяла я про себя. Эти слова стали для меня мантрой, самовнушением. Медленно, шаг за шагом я убеждала себя смириться с тем, что произошло. Мою былую красоту не вернуть. Ну и что? Кто сказал, что пострадавшие от ожогов не могут быть красивыми? Мне почти удалось себя убедить. Почти.

Вдали от дома мне было проще не думать о грядущем повторном судебном заседании. Но в начале февраля, как только я вернулась из Франции, эта мысль обрушилась на меня, подобно лавине. Я осознавала, что, когда в следующий раз поеду в Ламалу, суд уже состоится. С тем или иным результатом, но он будет уже позади.

Я начала считать дни до того момента, когда снова встречусь с Дэнни. Вне безопасности клиники я рисковала опять погрузиться в прежнюю безысходность, отдаться панике. Снова запереться в спальне, страшась выйти на улицу. Там, во Франции, мне удалось многого добиться — я не хотела это потерять!

Мне нужно было держаться. Поэтому вместо того чтобы позволить ужасу поглотить меня, я ставила перед собой разные задачи, с которыми должна была справиться. Например, побрить ноги бритвой, хотя руки дрожали так, что мне с трудом удавалось держать станок. Или дурачиться со Сьюзи — пробовать наносить косметику поверх маски. Использование трубки для кормления, которую спустя восемь месяцев наконец удалили, пошло мне на пользу. Теперь же я могла сама пить высококалорийные коктейли и чувствовать себя нормальным человеком. Папа все время убеждал меня пробовать новые занятия, например самостоятельно покататься на машине.

— А что, если кто-нибудь попытается залезть в машину? — я затряслась от страха, чувствуя, что еще не готова к этому.

— Кэти, — печально улыбнулся папа. — Это тебе не Лондон. С тобой все будет нормально.

Я заблокировала все двери и на черепашьей скорости выехала со двора. Но уже через несколько минут заулыбалась. В салоне автомобиля я ощутила себя в безопасности и разъезжала по окрестностям, наслаждаясь свободой. Позже я смогла заставить себя ходить с мамой по магазинам, хотя и скрывала лицо, надевая широкополую шляпу, солнцезащитные очки и шарф.

Однажды мы зашли в какой-то магазин в соседнем городке. Мама двинулась дальше по проходу между стеллажами, а я задержалась, рассматривая что-то на витрине. Вдруг ко мне подошел один из служащих магазина и сорвал с моей головы шляпу. Он уставился на мою маску, мои шрамы, а потом с отвращением скривился. «Убирайся!» — завопил он. Я разрыдалась. Мне хотелось умереть. Просто исчезнуть. Мама подбежала ко мне, схватила за руку.

— Что случилось? — спросила она.

— Я сказал, убирайся! — снова закричал мужчина, и мы с мамой выбежали на улицу, обе в слезах. Она обняла меня и прижала к себе.

— Прости! Я должна была предусмотреть! Это моя вина, — всхлипнула мама.

— Ну при чем тут ты, мам? — фыркнула я, пытаясь успокоиться. — Это тот мужчина во всем виноват, а не ты. — В Интернете я вычитала, что в Азии женщины, облитые кислотой, считаются изгоями. Их сторонятся, называют изменщицами, распутницами. Он, наверное, подумал, что я чем-то заслужила подобное. Какая несправедливость!

Однако это был не единственный случай жестокого отношения ко мне. Некоторые люди отскакивали от меня, если я проходила рядом. А однажды какая-то женщина тащилась за нами по магазину, чтобы лучше рассмотреть меня. Она просто шла рядом, стараясь не отставать, и таращилась на мое лицо.

— Ну почему она не оставит меня в покое? — шептала я маме, чуть не плача. Это было просто ужасно. Я не могла понять, почему люди считали, что имеют право так пялиться на меня или комментировать мое увечье? Зачем делать мою внешность достоянием общественности? Если бы мое лицо покрывали прыщи или у меня не было руки, это наверняка не привлекало бы такого внимания.

Может, если обо мне снимут документальный фильм, люди поймут, — думала я. — Может, они разглядят за этой маской нормальную девушку, с такими же чувствами, как у остальных.

Идея снять такой фильм постепенно воплощалась в реальность. Мы с мамой еще не раз встречались с журналистами, а потом с режиссером по фамилии Криш, который захотел сделать фильм обо мне. Он просил разрешения снять пилотный ролик, чтобы показать производственным компаниям. Я согласилась.

Мне было странно снова оказаться перед камерой. Режиссер снимал, как я очищаю лицо и наношу на него мазь, а я вспоминала прежнюю жизнь. Вспоминала, как на телевидении давала советы людям, которые хотели найти себе пару. Как же это было давно!

— Ну, думаю, пока достаточно, — мягко сказал Криш, опуская камеру. — Я разошлю пленки по разным компаниям, посмотрим, кто из них заинтересуется. У меня хорошее предчувствие! — И действительно, кто-то заинтересовался. Правда, это значило, что, пока будут идти съемки, съемочная группа будет жить с нами, наблюдая за нашей жизнью.

— Ты уверена, что готова пойти на это, Кейт? — спросила мама, озабоченно нахмурившись. — Они будут рядом с тобой дома, в больнице и даже во Франции. Ты сможешь справиться со всем этим?

Я тоже думала об этом. Мне действительно было трудно доверять незнакомым людям, говорить о том, что со мной произошло. Но это очень важно. Если этим я помогу хоть одному человеку, который пострадал от ожогов, дело того стоит. Я подумала — если попросить, чтобы в съемочной группе были одни женщины, то я справлюсь.

— Уверена, — улыбнулась я, запихнув в рот несколько ягод черники. Вдруг на ковер закапала синеватая жидкость. Наверное, я неплотно закрыла клапан трубки (тогда я еще носила ее), и черничная кашица потекла на ковер, словно я описалась. Я нервно расхохоталась, стараясь закрыть трубку, а мама побежала на кухню за тряпкой, чтобы вытереть лужу.