Краткая книга прощаний

— Мсье, — говорит один, — когда же снег. В снег — теплеет.

— Снегопад, — говорит другой, — невозможен в этой стране. И цветы ей тоже не нужны.

— Что же ей нужно? — говорит третий.

— Три трупа и ведро гвоздик, — сказал первый, и все весело рассмеялись.

Неурочный час

Заболота лечил Никодим, а работать заставляла баба Слава. Работа была однообразная: кричать на козла Петьку, чтобы он не бил проходящих сельчан.

— Идите, евреи, идите, — кратко кричал проходящим сельчанам Заболот, — я держу козлов, всех этих, с голубыми раскосыми мордами, не бойтесь Петьку, он временный, мы его зарежем. Ни один антисемит не проскочит мимо тупого ножа Вячеславы Владимировны.

Мимо спешил почтальон, шли за молоком станционные. Старый облезлый шарабан вез председателя правления. Летали стрижи. Стоял запах амброзии и меловой теплейшей пыли.

— Не бойся, Петька, — шептал на ухо козлу Заболот, — не бойся, полковник. Наши в городе, из тебя не выйдет кошерной пищи, мы тебя пронесем в теплоходы по кусочку, а в Париже соберем нового, с папахой и грассирующей буквой «р». Будешь ходить в русскую церковь, императорская семья будет тебе говорить: «А, это вы полковник…». Старый русский дух охватит тебя и простит твои заблуждения и вонючую шерсть. Ведь там, Петька, — тоже никто никому не нужен.

Петька смотрел на Заболота умными не моргающими очами и порывался вдарить, но Заболот хватал рога и крутил их вниз, благо силы ему было не занимать.

— Все нормально, Владимировна, — говорил по вечерам Заболот, — козел сдан, козел принят, козы остались нами довольны.

Андерсен

Столешница с канделябром оказались в погребе. Тут их ждали два абажура, дырокол, самокат несчастного папы, хорошая штучка — самопишущая ручка.

Погреб шел вниз и вниз. Ступени, каменные стены, фрески, крысы.

Пришли — подземная пристань. Лодки снуют. В гавань парусник заходит. До самого горизонта бриз, мягкие волны.

Пахнет как везде — рыбой, соленой морской водой, подземными чайками. От здания ратуши к зданию синагоги омнибус едет. В порту грузчики матерятся. Закусочная предлагает услуги старьевщика.

— Посмертное пристанище вещей, — сказал папин самокат.

— Последняя пристань, — уточнила самопишущая малютка.

— Начало пути, — произнес канделябр.

— Похоже на Санкт-Петербург, — определил один из абажуров.

«Северная столица», — подумали вещи.

По стенам рос мох, сочилась вода.

— Каждый из вас — Харон, — кричал разносчик газет, — в час своих похорон!

— Ии-и, ии-и, — захлебываясь, кричал маяк в пяти километрах к востоку.

Вечера

— Чу, — рассказывает с упоеньем Матвей, — идут. Глянул — а ноги у них синие, волосы белые, руки в разные стороны…

— Хватит, папка, — просит сынишка, — ведь уписяюсь.

— Действительно, — говорит жена, — третий вечер. Уймись.

Матвей выходит во двор, выкуривает сигаретку.

Не верь ушам своим

Летел самолет в Гватемалу. Его ожидала целая куча народу.

Стюардесса устала от полета. Выходит в салон первого класса и говорит:

— Все, карапузики, быстро слили воду. Полет считается временно прекращенным, попробуем в следующий раз.

— Как так, — кричат карапузики, — нам же, ептить, до Латинской-то Америки не дотопать.

— Точно, — ухмыляется женщина, — не дотопать. За дотопать надо было при жизни молиться. А так — все.

— Не имеете права, — разгневались засранцы, — мы — пассажиры, а ты — работница полета.

— Нет, — говорит стюардесса, — все это херня, что вы тут говорите, будем падать.

Сказала и ушла. Что тут было! Титаник. Только через час пилот сказал, что худшее позади, и Евгения Матвеевна легла спать.

Дорожные знаки

Илюшечка по винтовой лестнице спустился в кафе. Жарили зерна, и весь квартал пропах. Увидев семисвечник на картине, сказал:

— Дорожные знаки.

— Да, — со смехом согласился бармен, — времечко…

— Была на бульваре. Медный всадник ехал, — громко сказала старая поэтесса.

Все помолчали.

В окне прошел солдат.

— Я завтра отдам за квартиру, — молил хозяйку Илюшечка, — это точно-преточно…

— Я скатерть новую постелила, — говорила хозяйка, — с хрустом, как вы любите.

Илюшечка взял с полки книгу и прочитал абзац об ангельском чине Господств.

От дождей одеяло и вся остальная постель были сырыми, холодными.

— Как в пруду, — думал он, закрывая глаза, — будто утонул, а всплыть не можешь.

Музыканты

Сеня поцеловал фотографию Ростроповича и съел арбуз.

— Да куда ж ты столько? — сказала больная мама.

— Не лезьте, маман, — возразил Сеня, — это гениальный музыкант.

Серый джип

Милиционера сбило ГАИ. Сбило и поехало дальше.

— Кошмар, — сказал хирург, — в ваших легких столько никотина!

Трубари

Голуби насмерть заклевали учительницу физики.

— Ептить, — ужасался народ, — какая испитая морда!

Достоевский

Великий писатель пообедал и говорит по телефону:

— Быстро мне сюда Достоевского! Три тома. Читать буду.

— Поздно, батенька, — отвечает ему телефон, — в детстве не песиков теребить надо было, а книги читать.

Неспокойная я

Урожай получился — песня. Михей сел на трактор и, запевая песнь, поехал.

— Та-рам, та-рам, — пело в тракторе.

— Курлы, курлы, — защищалась природа.

— Ти-рьям, ту-дым, — настаивал Михей.