Край мой милый

Вдруг откуда-то с вершины послышались печальные трубные крики: "Курлы-курлы, курлы-курлы..."

Журавли!

Посмотрел на небо - никого, только серые облака. А щемящие сердце крики все ближе, все громче.

Тут я заметил, что среди облаков непонятно каким чудом вытаяло голубое окошко и через него проплыл узкий клин журавлей.

Птицы снова скрылись за бегущими облаками, а я лежал под березой и думал: "Как все вокруг обычно - и темно-красные гроздья брусники, и зеленый мох, и желтая береза. А отними у меня это - и заболит, затоскует сердце..."

Как понятна мне ваша тоска, журавли, ваше печальное "курлы-курлы"...

КОВЕР

Я шел берегом Кувы, направляясь к хорошо знакомой мне тихой заводи, заросшей темными водорослями. Туда обычно кряквы спускались на кормежку.

Лес еще красовался в своей осенней одежде, но порывистый ветер срывал с деревьев лист за листом, и разноцветная листва летела, кружилась, металась по земле.

Осторожно подошел к заводи, осторожно раздвинул тесно разросшийся ивняк - и замер от восхищения.

Я ожидал, что увижу холодную дегтярно-черную воду, а передо мной расстелился яркий, цветистый, искусно вытканный, сказочно красивый ковер.

И мне захотелось броситься на него и в восторге, как мальчишке, покатиться по нему, кувыркаясь через голову.

А красные, желтые, темно-зеленые, бурые листья все падали и падали, и ковер расцветал новым, еще более прекрасным узором...

ВОЗДУШНЫЙ БОЙ

Как-то глубокой осенью я ловил с лодки окуней на блесну.

Утро было ясное. В спокойной воде пруда отражались прибрежные пихты и ели, на вершинах которых дремали, нахохлившись, вороны.

Высоко в небе черной точкой маячил ястреб, высматривая добычу.

Одна ворона снялась с ели и медленно полетела через пруд к деревне. Ястреб сложил крылья и камнем бросился вниз.

Через миг ворона пронзительно закричала и забилась в его острых когтях.

Но тут проснулись все вороны на пихтах и елях. Подняв страшный шум, они со всех сторон окружили ястреба.

Начался настоящий воздушный бой. Вороны били ястреба крыльями, клевали его, а хищник, не выпуская добычи, тяжело взмахивал крыльями и только увертывался от ударов.

Вороны смелели, все яростнее становились их атаки. Наконец ястреб не выдержал и разжал когти.

Покалеченная ворона, часто взмахивая крыльями, полетела к берегу, а вся стая с громким криком погнала ястреба далеко за пруд.

ВЕРНАЯ ПРИМЕТА

Пока стоит теплая погода, на нашем пруду редко когда увидишь диких уток. Они здесь не гнездятся и залетают лишь случайно. Живут же они в густых зарослях у лесных речек и озер.

Однажды темным осенним вечером мы с дедом Ефимычем проходили по плотине. Смотрим - на пруду видимо-невидимо водяной дичи: белогрудая чернедь, сизокрылые кряквы, серые шилохвосты, юркие чирки.

– Что это они тут все собрались?
– удивился я.

– Похоже, перелет северной морской утки начался, - ответил Ефимыч. Они, брат, без барометра погоду чувствуют. Знать, завтра холод наступит. А может быть, и снег первый выпадет.

– Да вроде бы еще рановато...
– усомнился я.
– Первые-то холода со снегом у нас обычно во второй половине октября бывают. А сейчас ведь только начало...

– Примета верная, - сказал Ефимыч.

Наутро, проснувшись, я выглянул в окно: улица и крыши домов были запорошены ярким белым снегом.

ВЕРНОСТЬ

Утром подул порывистый северный ветер. Завывая, кружил он между голыми деревьями. Сразу похолодало.

Я шел по тропинке мимо озерца.

Почти всю его поверхность затянул гладкий лед. Только посредине еще оставалась широкая полынья.

Ветер морщил в полынье воду и от края к краю перекатывал легкие волны. На волнах покачивались две утки-кряквы - серая уточка и черноголовый селезень.

"Все птицы давно улетели. Почему же эти остались?" - думал я.

Я свернул с тропинки к озеру. Утка взлетела, сделала над озером круг и опустилась на прежнее место, рядом с селезнем, который тяжело шлепал по воде крыльями и вытягивал шею. Видимо, он был ранен и не мог летать.

Через неделю я снова попал на то же озеро. Теперь его покрывал сплошной лед. Посреди озера виднелись две черные точки. Я подошел к ним это были те самые кряквы, уже окоченевшие и вмерзшие в лед. Головка утки лежала на шее селезня.

Я долго стоял над ними, и грусть сжимала мое сердце.

А над озером завывал холодный ветер...

ХРУСТАЛЬНЫЕ ЛЮСТРЫ

С вечера моросил дождь, а ночью небо прояснилось, и к утру похолодало.

Ранним утром я шел по лесной тропинке. Под ногами хрустела заиндевелая трава, шуршали опавшие листья. Взошло солнце, и стоявшая у тропинки березка, вся усыпанная капельками воды, загорелась и засверкала, переливаясь всеми цветами радуги, как чудесная хрустальная люстра.

Чтобы не попасть под холодный дождь, я, прежде чем пройти под березкой, осторожно встряхнул ее. Но ни одна капля не сорвалась с голых веток, и лишь послышался легкий звон: первый утренний морозец превратил блестящие бусинки воды в прозрачные ледяные хрусталики.

Я пошел дальше, а по обеим сторонам тропинки искрились и переливались на березах звонкие люстры.

СРЕДИ ЗИМЫ

Однажды в конце января бродил я с ружьем по реке Куве. Здесь, в густых ивняках, обычно держатся зайцы. Глубокий снег давно покрыл землю, на деревьях не осталось ни одного листочка, и в промерзших черных ветвях замерла всякая жизнь.

Но, переходя реку, я неожиданно увидел невысокий ивовый куст, весь усыпанный пушистыми, словно скатанными из ваты, комочками, вылезшими из лопнувших шоколадных почек: ива цвела.

Не часто увидишь такое в январе среди снега и льда.

Я в удивлении остановился: в чем дело?

Потом удивился еще больше. Я очень хорошо помнил, что летом этот куст вроде бы рос не здесь, а выше, на самом краю крутого берега.

И тут понял: наверное, осенью, во время обильных дождей, берег обвалился, и вместе с глыбой земли ива сползла в реку. Потом наступила зима. Мороз сковал реку льдом, а корни ивы оказались в воде. Вода же зимой теплее воздуха, и вот, чувствуя тепло, корни погнали по стволу живительные соки, и ива, не дожидаясь весны, расцвела.

ЭХО

Почти целую неделю, не переставая, а лишь то затихая, то усиливаясь, лил дождь, и казалось, что конца ему не будет.

И сегодня на рассвете все еще моросит. Омытая обильной влагой пойма Тимшора в молочной дымке отливает свинцовым блеском.

Спросонок залаяла в деревне собака, а за рекой до глубины бескрайней пармы прокатился ответный лай, словно там тысячи лаек напали на хищного зверя.

Красавец петух взлетел на изгородь, задрал голову, прокричал густым басом свое "ку-ка-ре-ку" и тут же, склонив голову набок, прислушался. И опять в застывшей тишине на десятки километров кругом отчетливо рассыпалось тысячеголосое эхо.