Край забытых богов
Шрифт:
И это дырочка, петелька, в которую можно продеть шнурок и куда-то эту птичку повесить… привязать… пришить, окончательно убеждает меня, что мне не показалось, что эта вещь рукотворна. Это не игра природы. Это вырезали… сделали… Вот это множество полукруглых черточек на спине — они явно изображают перья, это не случайные царапины, слишком правильными рядами нанесены. А вот, на головке — глаза, а вот эта черта отделяет клюв.
Я нашла! Это явно сделали люди! Он мне сам сказал, вампиров здесь нет, да и зачем бы им — слишком уж грубая, примитивная работа, а они ж у нас — эстеты, ценители. Ну их в бездну! Это явно кто-то здесь потерял… бросил… Значит, люди где-то недалеко, они здесь бывают, проходят… И я их скоро найду… И это неправда, что они дикари…
Те же, кто это сделал… кто способен оценить красоту летящей птицы… и повторить ее в маленьком кусочке кости… художники и мечтатели, ценящие свободу — ведь птица свободна, для нее нет преград, нет границ… нет, они не станут в меня стрелять…
Сжала птичку в кулаке, прижала руки к груди. Дождь все шел, он и не думал прекращаться, я насквозь промокла и продрогла, но впервые за несколько дней улыбалась. Я почти пришла. Моя жизнь больше не будет зависеть от воли одного единственного вампира. Я больше не буду жить из милости, лишь потому, что он мне это позволил, что решил, что любит меня не настолько сильно, чтобы выпить, а настолько сильно, чтоб не допить. Я больше не буду думать о тех, кто умер вместо меня, кто каждый день умирает вместо меня, потому что надо же ему чем-то питаться.
Я так долго сидела неподвижно, что уснула. И снился мне Анхен. Он обнимал меня, гладил по волосам. А я целовала его лицо, и обещала, что больше никогда-никогда его не покину. И называла его Нэри. В том сне, я помню, я называла его Нэри. Снова и снова. А он улыбался.
А пробуждение было холодным. И мокрым. Зато дождь уже кончился. И солнышко светит. А я сижу в воде по щиколотку. Надо выбираться. С трудом, но получается. После дождя все скользкое, ноги затекли, руки онемели. Гипс этот еще. Ведь наверняка ж все давно срослось, можно снять и не мучатся.
Вот только как его снять? Колотить об дерево, пока руку обратно не повредишь? А может, и не срослось еще до конца. Это мы так прикидывали, что должно срастаться быстрее, чем у обычного человека. А насколько быстрее? И потом, с этой моей болезнью, когда из меня словно все силы выпотрошили, может, там и регенерация моя накрылась… Единственно — не болит. Хоть что-то у меня не болит. Чешется вот только, и чем дальше, тем сильнее. Ну, это просто от гипса, потому как — не залезть и не почесать.
Ладно, надеюсь, дикари не настолько дикие, гипс мне снять смогут. Осталось до них добраться. Куда вот только? Немного постояла, опираясь на поваленное дерево, пытаясь сообразить, где у нас река. Вроде недалеко должна быть, я совсем немного от нее отошла. Не вижу. А главное — не чувствую. Все прошлые дни меня к воде тянуло со страшной силой, а сейчас — не чувствую я воду. Может, потому что лес насквозь промок от дождя, и влага везде? Присела на поваленное дерево, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Откуда я шла? И где было солнце? Так, стоп, а оно вообще было? Нет, были облака. А дерево? Когда я шла от реки, оно падало чуть наискось, не к реке, но… в голове опять все мутится, в глазах темнеет. Холодно.
Пережидаю приступ и решительно поднимаюсь. Надо идти, иначе я замерзну. Спичек нет, огонь развести нечем. Вспоминаются детские книжки, где рассказывалось, что в далекие времена люди еще не умели разводить огонь, и потому использовали тот, что загорался при ударе молнии в дерево. Увы. Молния была, в дерево ударяла, вот только огня… нигде даже и не тлеет, все залило сильнейшим ливнем.
Иду. Кажется, что к реке, вот только все никак до нее не дохожу. С деревьев падают холодные капли, лес промок насквозь, совсем как я. Холодно. Зубы выбивают дробь, перед глазами все расплывается, и ветки все чаще бьют по лицу, просто потому, что я не успеваю их вовремя заметить. И корни под ногами я не все замечаю тоже. Спотыкаюсь. И не раз, и не два. А реки все нет, а в лесу все темнее… И на этом, кажется, все.
Дальше сны, смутные, бессмысленные. Словно я все пытаюсь идти, а ветви деревьев оплетают меня, будто цепями,
и вздыбившиеся из земли корни не позволяют сделать и шага. А я все рвусь, рвусь…— Тихо, Лара, не надо. Куда ты? — шепчет голос, слишком знакомый, чтоб я могла не узнать. Слишком родной, чтоб могла не послушать.
— Нэри, — и ветви оборачиваются руками, такими нежными, теплыми. И прижимают меня к груди. — Нэри… — как уйти от него, если он — во мне, если он — часть меня, как те капельки его крови, что однажды во мне растворились? Я могу убежать, спрятаться, возненавидеть, но закрывая глаза буду вновь слышать его голос и чувствовать запах. — Нэри…
— Я здесь, Ларочка, здесь, я с тобой. Не бойся. Спи.
Сплю. Как иначе услышала б я его голос? Просто сплю. А он — где-то совсем далеко, он улетел. Это ничего, ведь я сама так хотела. Я просто привыкла слишком. Я отвыкну, это не страшно…
— Прости меня, Лар, — вновь шепчет мне тьма его голосом, но я не понимаю.
— За что?
— За все. Я, правда, хотел тебе помочь. Только помочь. Я никогда не желал тебе зла. Просто… ну, видно нет у меня того «добра», что нужно тебе.
— Неправда, — говорить почему-то ужасно тяжело, но нужно сказать. Хотя бы во сне. — В тебе есть. Есть свет. И тепло. И добро. И это ты меня прости, мне просто… мне очень нужно идти, понимаешь?
— Куда, моя радость?
— К дикарям. К людям. Мне очень надо к людям, ведь я человек…
— Здесь нет людей, моя маленькая.
— Есть, я знаю, я нашла… они где-то совсем близко, рядом… рядом…
Мое видение тает, я уплываю куда-то в глубокий сон без сновидений. Но еще успеваю вспомнить это ощущение, когда его губы касаются моих губ, очень нежно, едва-едва. И эхо его дыхания. И покой. Бесконечный, безбрежный. Так сладко…
Проснувшись, долго и недоуменно разглядывала потолок вампирской машины. Приснилось? Но что? Реальность с трудом отделялась от сна, голова гудела. Все было как в тумане — прошлое, настоящее. Мы, вроде летели к храму, Дэла… Дэла сказала, что только там я смогу вернуть утраченное здоровье, утраченную силу… Дэла… впервые увидев, была готова купить меня за любые деньги, а потом… так легко отпустила, едва ли не выгнала… Впрочем, в чем-то понятно. Ей, умирающей, было нечего мне предложить, она о себе была не в состоянии больше заботиться, да и жить ей осталось… При первой встрече она была уверена, что я проживу еще меньше, что для Анхена, вернее, для светлейшего авэнэ, я не более чем улика, подлежащая уничтожению сразу после использования. Что даже в тишине и покое ее дома, окруженная заботой и вниманием, я не проживу больше, чем пару лет. Люди среди вампиров не выживают, выгорают, сходят с ума. Но помочь мне прожить эти последние пару лет достойно, было последним, что она еще могла сделать для некогда очень дорогого ей человека.
Ну а потом… Анхен оказался чуть лучше, чем она о нем думала, моя психика, способная противостоять воздействию вампирской ауры — чуть крепче. И единственное, чем она могла мне помочь — указать дорогу к храму, несмотря на то, что сделал с предыдущим храмом Анхен.
Анхен… Черная прядь, упавшая мне на лицо, мне явно не снилась. Как и рука, обнимающая меня за плечи. А наша ссора? Мой уход в дикий лес, гроза, птичка, люди, до которых я почти дошла — было это или не было? Видимо, сон. В моем состоянии — куда б я ушла?
Протянула руку, осторожно убрала со своего лица его волосы, откинула их назад, высвобождая из плена и его лицо. А волосы нечесаные, спутанные. И мусора полно, листочки какие-то, обломки веточек. Поинтересоваться что ли, слышал ли он про расческу?
Чуть коснулась пальцами его лица, провела по щеке. Не проснулся. Только рука, что меня обнимала, сжалась немного сильнее. А губы, потянувшись, коснулись плеча.
А гипса на мне уже нет. Мы его снимали? Не помню. А рука, вроде, ничего, зажила. Не болит, действует. Вот только одежда… Одежда на мне была другая. Или это во сне? Да, там на мне была такая бежевая вампирская кофточка модели «здравствуй, ветер», с удобным нагрудным кармашком. С клапаном.