Край

— Вся эта херня добром не кончится, — сказал Лузгин, когда выпили снова и заели огурцами из тарелки. Два стакана, бутылку и тарелку с огурцами Дякин расставил на скамейке между ними. Скамья была с наклоном, и Лузгин тревожился слегка, что вдруг бутылка упадёт, а пробка в ней какая-то некрепкая. Неродная была пробка, от другой бутылки.

— А мы уже привыкли, — сказал Дякин. — Иногда вот так вспомнишь… Как будто той жизни и не было. Странно, Вовка, да?

— С ума сойти, — сказал Лузгин. — Как можно так жить? Не понимаю.

— А мы живём, — сказал Дякин. — День не стреляют — уже хорошо.

— И что: и пашете, и сеете?

— И пашем, и сеем, и убираем.

— С ума сойти, — сказал Лузгин. — Я бы давно сбежал отсюда.

— Куда? — спросил Дякин, вынимая пробку.

— Слышь, — сказал Лузгин через минуту, — а почему в твой дом ни разу не попало?

— Просто повезло, — ответил Дякин, и Лузгин ему не поверил.

Он вспомнил свой обход деревни под руку с Махитом, всех жителей, убитых и покалеченных военными, и только сейчас сообразил, что ему ни разу не сказали про людей, убитых «духами», а ведь Махит ему рассказывал про головы нерусских добровольцев. «Значит, спектакль?» — спросил себя Лузгин. Но тот, с красивыми зубами, с ребёнком на руках — он что, тоже спектакль? Нет, не похоже.

Никто всей правды знать не знает и не хочет. Не очень-то свежая мысль.

Лузгин сказал Дякину, что он бы полежал немного, ему нехорошо и голова раскалывается. Так выпей ещё, и пройдёт, посоветовал Дякин. Лузгин сказал, что выпить выпьет, но не пройдёт, он себя знает, надо пенталгину, голову перемотать и полежать немного. Но только не в комнате при стариках, там ему неудобно. Пойдём, сказал Дякин, я тебя в кладовке положу.

В кладовке под слепым окошком стоял топчан. Лузгин прилёг на него лицом к стене и уткнулся в доски лбом, перетянутым старым полотенцем, которое дал ему Дякин. Сам Дякин вздыхал и шарился в кладовке, мешая Лузгину, потом ушёл и дверь прикрыл, и Лузгин принялся ждать, когда таблетка и повязка начнут действовать, и он уснёт и проснётся здоровым.

Ему приснился город, где он родился, и будто бы туда Лузгин приехал взрослым погостить, ходил везде и плохо узнавал, искал знакомых, но их нигде не было, а были на каждом углу полупустые ларьки с сигаретами, но незнакомых сортов и дешёвыми, в некрасивых пачках, и чем ближе к родному двору, тем курево хуже и хуже, и продавцы в ларьках, от чьих услуг он отказывался, выходили наружу и шли за ним следом нараставшей угрюмой толпой. Лузгин догадался, что надо купить хоть бы что, иначе они не отстанут, и в киоске у ворот в свой двор взял пачку чего-то и полез в карман за бумажником, но в кармане оказалось пусто, бумажник украли, а ведь он знал, что так и будет, ещё у первого ларька он догадался, но сделать ничего не мог, и тут его обступили торговцы и стали сами шарить по карманам. Он говорил, что денег нет, ему не верили, и лезли, и в каждом кармане находили скомканные деньги, и забирали их себе, и лезли вновь, и снова находили, кричали зло и подступали ближе к Лузгину — так, что стесняло дыхание. Он рванулся, растолкал толпу, вбежал в ворота своего двора и увидел цыганёнка Золотарёва и четырёх его братьев, что жили в соседнем подъезде. Золотарёв держал в руках большую палку и был он почему-то бородатый, с крупными белыми зубами, и бить он собирался явно не торговцев, а недотёпу Лузгина, которого и в детстве бил, пока Лузгин не догадался отдавать ему школьные обеденные деньги — сначала по рублю, а после реформы по десять копеек. Лузгин хотел сказать Золотарёву, что деньги у продавцов, и пусть он их побьёт и деньги заберёт себе, но тут сзади набежали, схватили за плечи и стали трясти, и Дякин сказал ему: «Вовка, вставай».

В кладовке уже потемнело совсем, и вислой физиономии Дякина, вонявшей свежим самогоном, было почти не разглядеть.

— Вставай, вставай, — теребил его Дякин.

— Что случилось? — недовольно произнёс Лузгин, приподнялся и сел на топчане, прислушиваясь к шуму в голове, и услышал другой шум, сухой и далёкий, и частый, топот сапог за окном, деловые нерусские крики и потом взрыв, удар волны по стёклам и снова взрыв и удар.

— К тебе пришли, — сказал полушёпотом Дякин. — Но ты не волнуйся, всё будет нормально. Только ты с ними не спорь и делай всё, что они скажут.

— Кто пришёл? Махит? — хрипло вымолвил Лузгин и закашлялся.

— Нет, не Махит. Но ты не дёргайся, ладно? Я с тобой пойду. Понял? И ты, это, — сказал Дякин в темноте, — вещи забери, они сказали.

Свет нигде не горел. Лузгин почти на ощупь вышел в сени и в открытом проёме двери увидел во дворе силуэты людей, на них тускло блестело оружие, а далеко в тёмном небе вразнобой летали пулевые трассы.

Его с двух сторон вели под руки, сумка прыгала и била по бедру. Вдоль улицы стояли большие чёрные грузовики, от них пахло перегретыми моторами. Сквозь шум ходьбы, сопенье конвоиров и его собственное сбитое дыхание стрельба за деревней прослушивалась отдалённым фоном, как было на охоте с Дякиным, только там стреляли не так часто и по уткам, а сейчас стреляли в Коновалова с ребятами, а может и в Елагина, если он успел приехать на блокпост. За деревней сильно грохнуло и загорелось, люди у грузовиков закричали весело и непонятно, и кто-то невидимый рядом оглушительно выпалил в небо огненной струёй, конвоиры вздрогнули на шаге и чуть не уронили Лузгина и принялись ругаться, и от машин им вслед засмеялись и что-то крикнули обидное.

Лузгина затащили в просторный тёмный двор, где тоже были люди с автоматами; они и конвоиры говорили меж собой, а Лузгин старался отдышаться. Потом из темноты пришёл высокий человек в военной кепке и спросил, Лузгин он или нет.

— Да, — выдохнул Лузгин.

— Как от тебя воняет, — сказал высокий человек в военной кепке.

У него забрали сумку и повели в угол двора, где из земли торчал чёрный квадрат непонятного ящика, и один из конвоиров сдёрнул с ящика толстую крышку, а другой подтолкнул Лузгина и сказал: «Давай вниз», и Лузгин догадался про погреб и даже увидел в чёрной пустоте первые перекладины лестницы. Он оглянулся, но Дякина не было рядом. Его снова толкнули в плечо, Лузгин стал спускаться, нетвёрдо щупая ногами перекладины, и только убрал пальцы с горловины люка, как крышка глухо стукнула, и Лузгин повис на лестнице в кромешной темноте. Ему вдруг показалось, что под ним не меньше километра, лестница кончится, и он рухнет в колодец, но тут его нога коснулась дна, и низкий мужской голос произнёс: «В говно не наступи, приятель».

8

— Курить есть? — спросил голос.

— Есть, — сказал Лузгин. — Вы тут один? Вы кто?

— Конь в пальто, — последовал ответ из темноты. — Иди налево и по стеночке ко мне. Там доски, не споткнись.

Стена была шершавая и холодная. Когда Лузгин почувствовал прикосновение чужих пальцев к бедру, он вздрогнул и поводил рукой перед собой.

— Садись на доски, — сказал голос. — Тут сухо. И давай покурим.

Лузгин присел на корточки спиной к стене, достал из кармана пуховика сигареты и зажигалку, чиркнул колёси-ком и пугающе близко от себя увидел заросшее нетёмной бородой лицо человека средних лет с глазами-щёлками и носом картошкой. Лузгин протянул ему пачку, человек прикурил, перебрасывая взгляд с кончика сигареты на высветившееся лицо Лузгина, шумно затянулся. Лузгин тоже прикурил и погасил огонь.

— Сядь нормально, — приказал ему человек. — Чего ты уселся как зэк.

Лузгин помог себе руками и опустился задницей на доски, при этом правой ладонью залез во что-то влажное, поднес ладонь к носу и принюхался. Пахло кислой землёй и опилками. Лузгин вытер руку о штаны.

— Новости есть? — спросил человек.

— В каком смысле?

— Ты из Тюмени?

— Да, — сказал Лузгин.

— И что велели передать?

— Кто велел? Вы о чём, я не понял?

Человек затянулся, освещая бороду и нос.

— Значит, ты не ко мне?

— В каком смысле? Вы, собственно, кто?

— Я же сказал: конь в пальто… Что там наверху?

— По-моему, налёт, — сказал Лузгин. — Боевики на машинах, и много. На блокпосту стреляют.

— Хреновое дело, — произнёс человек. — Такты, выходит, не ко мне.

— Я журналист, — сказал Лузгин. — Я здесь в командировке.

— А как фамилия?

Лузгин назвался.

— А ну-ка посвети ещё. — Лузгин передвинул направо рычажок зажигалки и выпустил факел побольше. — И точно — вы, я сразу не узнал. Приятная компания… А вас-то за что сюда сунули?

Он хотел объяснить покороче, но вышло путано и длинно, и ему самому рассказ показался пустым и надуманным, но сосед его выслушал молча, ничего не переспрашивал, только негромко поругивался на сюжетных поворотах.

— А я Ломакин, — сказал сосед, когда Лузгин остановился, не зная, как продолжить. — Мы с вами пару раз встречались.

— Вы Ломакин? — оживился Лузгин. — Я вас тоже не узнал, извините. Конечно, мы знакомы, я вас помню, да… И давно вы здесь?

— В подвале? Да дней пять, наверно, я тут сбился уже.