Крайняя изба

— А как со штанами дело обстояло?

И у костра вновь покатились со смеху.

Глухов протиснулся, вступил в круг, выхватил из огня горящую с одного конца головешку, прикуривал, припав на корточки.

Люди постепенно стихли, с неловкостью наблюдали за мрачным Глуховым.

— Что невесел, Иван? — спросил наконец чокеровщик Лобов, прямой, независимый мужик, силу имевший непомерную.

Глухов бросил в костер головешку:

— Будешь невесел тут… За санями ил прошлогоднюю лесосеку ехать.

— Да, невезучий ты у нас, — насмешливо подхватил чокеровщик.

— Мастер удружил! — разразился Глухов. — Что у меня, день ненормированный? Вкалываешь, вкалываешь смену и — пожалуйста, езжай куда-то.

— Брось, Иван, — вставил чумазый, звонкоголосый Панкин, на вертлявого юнца смахивающий. Панкин был тоже тракторист, в таком же промасленном и лоснящемся, как у Глухова, ватнике. — Не даром ведь едешь. От сверхурочных ты, по-моему, никогда не отказывался. Раз сани нужны, что ж теперь…

— Сверхурочные, — передразнил Глухов. — Много там сверхурочных заплатят… Вот бы и напросился на эти сверхурочные.

— И могу, — гоношился Панкин, — слова лишнего не скажу, не как ты.

В это время все задвигались, зашевелились, сбиваться поплотнее давай, места у огня выкраивать, — пришли Нефедов, Илья, мастер и Санька с Клавдией. И до Глухова не стало никому дела.

— Сане-ок, подь-ка сюда, милая! Погрею! — дурашливо пропищал кто-то из мужиков. Мужики всегда оживлялись при виде Саньки.

— Сам сначала согрейся, — устало и незлобиво отозвалась та.

Она устроилась перед костром с бездымной наветренной стороны. Трико на округлых, точеных коленках тотчас занялось паром. Лобов, оказавшийся рядом, легонько обнял разведенку, к боку прижал. Санька, казалось, не замечала, не отстранялась, задумчиво и забывчиво смотрела на огонь. Обветренное лицо ее смягчилось от жара, разрумянилось, похорошело, будто у девчонки.

«Эта свое возьмет, — глянул на Саньку Глухов. — В теле еще баба, не израсходовалась… Найдется какой-нибудь дурак, женится, хоть у Саньки и хвост уж в четвертый класс бегает. Нынче ведь мужики не больно-то разбираются, сплошь и рядом детных баб сватают».

— Как дела, парень? — хлопнул Нефедова по спине Котов, степенный, пожилой дядька, бригадир первой, лучшей бригады лесопункта. — Рьяно, гляжу, за дело взялся. Позже всех кончаешь…

— Так получилось, — смутился Нефедов.

— Загонял людей-от, — добродушно подшучивал над ним Котов, — ишь языки высунули… Санька вон вовсе податливой стала.

Санька под общий хохот оттолкнула Лобова.

Уж серьезно Котов полюбопытствовал:

— Сколько сегодня выдал?

— Мало, — смутился опять Нефедов, — кубиков сорок, не больше.

— По такой-то погоде мало.

— Он у нас молодцом! — похвалил громко мастер. — Другую только неделю бригадирит, а уж кой-кому на пятки наступает.

Глухов поднялся, снова раздвинул круг и зашагал от костра, сгорбившись.

Недолюбливают его в поселке, это он знает. А за что, спрашивается? За то, может, что он двух телков и борова на убой держит? За то, может быть, что в огороде у него с десяток ульев стоит? Так кому заказано, кому запрещается — содержи и ты пчелок, выкармливай и ты борова, если не боишься рано вставать и поздно ложиться. Скотина ведь ой-ей каких ручек и досмотра требует.

Людмила было тоже поднялась, однако не насмелилась, не пошла за мужем, не знала, как сейчас подступиться к Ивану.

3

Машины он увидел вскоре, минут через десять. В Сырой пади увидел, широкой заболоченной низине, что в двух с небольшим километрах от лесосеки.

Впереди на хорошей скорости несся Гришка, лихой, сорвиголова, парень, успевший уж в свои неполные тридцать срок за хулиганство отбыть. В леспромхозе Гришка по положению о паспортах оказался.

«Он чего так далеко Першина оставил? — подумал Глухов. — Гроб ведь у Першина, не машина. В каждой, считай, лужице буксует».

Мощный, вездеходный Гришкин ЗИЛ брал уж затяжной, нудный подъем лощины, легко, играючи брал, тогда как другая машина, дряхленький газик Петра Першина, шебутного, задиристого мужичонки, лишь в падь сполз, в топкие выбоины, вытертые лесовозами.

Поравнявшись с трактором, Гришка затормозил, крикнул что-то Ивану. Глухов не разобрал, что. Пришлось приглушить мотор.

— Ну? — высунулся он из кабины.

Резко спятив машину, Гришка нос к носу с Иваном очутился. Нахальные глазки парня остро поблескивали:

— Куда, спрашиваю, на ночь глядя?

— Да во-от… — вновь занудил Глухов в надежде, что хоть Гришка его до конца послушает, — работку опять мне мастер сыскал. За сеном, тьфу… за санями на прошлогоднюю лесосеку турнул.

Но и Гришка не поддержал, не проникся напускным недовольством тракториста.

— Наши как? — спросил он, о своем беспокоясь. — Заждались небось? Я два раза Першина вытаскивал. Ты подмогни ему, если что… я рвану.

— Пошли вы все!

Тут только Гришка удивленно и пристально всмотрелся в лицо Глухова.

— Спокойно, спокойненько, Ваня… не фраерись, — положил он руку на локоть тракториста. — Видали мы, Ванечка, и не таких козлов. — И, криво ухмыльнувшись, парочкой желтых коронок сверкнув, Гришка как ни в чем не бывало покатил дальше.

— Урка! Сыч лупоглазый! — чертыхался Глухов. — Только и знает, что зубы скалить. А Першин вон сейчас сядет в низине. Ей-богу, как пить дать, сядет! Кто его вытащит тогда? Глухов, что ли? Нет уж, благодарим покорно! Фиксатый угнал, а Иван расхлебывайся. Наплюнет-ка он. Ему еще и так трубить полсмены.

Першин в низине и впрямь забуксовал. Он пораскачивал, пораскачивал газик, но, видя, что навстречу идет С-80 успокоился, бросил надсаживать мотор, стоял на обочине, подготовив трос.

Трактор, однако, не останавливаясь и даже не сбросив скорости, прогромыхал мимо, обдав Петра удушливой вонью отработанного горючего, мелкой водяной пылью с траков. Шофер онемело смотрел ему вслед.

Когда обе машины появились сзади, Глухов взглянул на часы — примерно около часу прошло. Значит, Першин сам не смог выбраться. Значит, Гришка вытаскивал его, а затем ждал, пока тот за людьми съездит. Иначе бы они быстрее обернулись.