Крайняя маза

Усмехался, потому что хорошо знал: таких, как он, в его системе на пенсию не отпускают – такие, как он, слишком много знают и потому прав на старческий маразм не имеют.

Глава "Северного Ветра" знал, что его жизнь ничего не стоит, и потому жизнь Шуры ровным счетом ничего для него не стоила (как и жизни остальных его подчиненных). Он сидел, кушал "Данон" и посматривал, как источник его текущих неприятностей устанавливают в дальнем углу подземелья. Сидел, кушал "Данон" и представлял Александра Стылого уже умершим. Умершим в луже собственной мочи.

Умерший в луже собственной мочи Стылый растворился в мареве воображения, и вместо него Борис Михайлович увидел в бетоне самого себя. "Ох уж эти ассоциации, – усмехнулся он, переводя взгляд из будущего на пластиковый стаканчик с опротивевшей едой. – Хотя, как им не появиться? Я ведь в самом деле обездвижен обстоятельствами, как бетоном. А что рябит "Северный Ветер"? Лужу мочи".

Закончив с установкой блока, рабочие встали у двери. Едва заметным кивком Борис Михайлович позволил им уйти и уставился в стаканчик. Перед тем, как заняться пленником, он решил съесть еще три ложечки. Но кефир не лез в ноющий желудок.

Боли начались с ночи, с того самого часа, как он узнал, что на Арбате его ждет засада. Осмысление телефонных разговоров с Женей, а также результаты допроса Стылого, свидетельствовали в пользу того, что он, Борис Михайлович, по своей воле оказался в кругу дураков, точнее в детской песочнице среди инфантилов. Разум отказывался верить в это. По крайней мере, дюжина серьезных людей с нескрываемым удовольствием потерла бы руки, узнав о его смерти, еще человек пять-шесть заплатили бы огромные деньги за то, чтобы постоять, лицемерно вздыхая, у его свежевырытой могилы.

"Нет, они лгут, – думал Борис Михайлович, проглатывая очередную ложечку кефира. Кто-то нанял этого Женю, нанял с расчетом, что у дилетанта-киллера получится то, что не получалось у профессионалов".

* * *

...Борис Михайлович родился несчастным человеком. С раннего детства он ненавидел свою мать – истеричную, некрасивую, скорую на побои. Она била его даже ночью, била во сне, била не разбудив. Из-за нее он возненавидел женщин и стал гомосексуалистом. Позже, когда он вошел в круг людей, в круг мужчин, многие из которых жаждали его разорения, его болезней, его смерти, страсть его укрепилась. Во-первых, ему все более и более нравились женственные мужчины, не способные, по крайней мере, на вид, причинить настоящее зло, во-вторых, насилуя очередную жертву, он олицетворял ее с теми, кто так жаждет его смерти. И с особым удовольствием он насиловал врагов, попавших в его сети. Насилуя их, он насиловал свой страх, свою усталость, насиловал себя, уставшего жить и нужного лишь таким же волкам, как и он.

Съев третью ложечку кефира и приняв таблетку "Виагры", Борис Михайлович подошел к Стылому. Спереди из бетонного монолита торчали поникшая голова, кисти рук. Сзади – стопы и обнаженные ягодицы. "На этот раз хорошо сделали, не поцарапаюсь", – удовлетворенно подумал Борис Михайлович. Вернувшись к передней части монолита, присел на скамеечку и посмотрел на жертву отеческим взглядом.

– Ну, что, милый, хорошо тебе там? – спросил он, когда Шура приоткрыл глаза.

Шура не ответил.

– Ослаб ты, есть, наверное, хочешь, – участливо покивал Борис Михайлович. – Ну, ничего, я покормлю, я люблю кормить животных.

Спустя несколько минут перед пленником стояла миска, полная бутербродов с черной икрой, ветчиной и сыром.

Шура посмотрел на них равнодушно.

– Не отчаивайся, кушай, – сказал Борис Михайлович, погладив его по голове. – Мне кажется, у тебя есть шансы выбраться из своего положения.

Шура посмотрел в глаза начальника. И понял, что шансы у него действительно есть.

– Откуда Женя знает Пашу Центнера? – спросил Борис Михайлович, придвинув к пленнику напряженное лицо.

"Смирнов сказал, что знаком с Пашей", – мгновенно отложилось в мозгу Шуры, и он ответил.

– Фиг его знает. Пидары по тусовкам только и слоняются. И Паша любит показать себя в общественных местах с двумя качками за спиной.

– Как Жене могло придти в голову, что это я приказал устранить Пашу Центнера? – продолжал вопрошать Борис Михайлович. Волнение не позволяло ему тщательно формулировать вопросы.

– Он отказывался с вами встречаться, – подумав, начал Шура издалека. – Прочитал в "Московском Комсомольце", как один российский предприниматель любовника в кладовке на цепи держал. И надо же, в тот же день увидел голливудский фильм с аналогичным эпизодом на ту же тему. "Криминальное чтиво", вы его, конечно же, помните. Траволта, Уиллис и тому подобное. Вот Женечка и струсила от этого вульгарного материализма, начала требовать гарантий. И черт меня попутал. Красивый он, собака, было бы жаль, если бы вы его не поимели.

– Каким образом черт попутал?

– Ну, я сказал ему, что вы на идеологической основе тайный борец с бандитизмом... Ну, как Джульетта. И что большую часть своих доходов вы направляете на искоренение отечественной преступности.

– Ты сказал, что это я приказал устранить Пашу!?

– Да. Пашу и многих других известных авторитетов. Вы не представляете, как он неровно задышал, как взволновался! Бабы и пидары любят сильных мужиков, мужиков, которые давят врагов чистыми руками.

– Понятно. А Пашу, значит, ты убил?

– Так получилось. Вы приказали мне поближе с ним познакомиться, узнать привычки, пристрастия, а я, в свою очередь, попросил Женю назначить ему тет-а-тет в шашлычной одного малолюдного парка. И, как бы случайно, с ними столкнулся. А эта Женечка... Вот штучка!

– Что эта Женечка?

– Да он такой весь из себя был, что даже я на глазах голубеть начал...

– А Паша? – Борис Михайлович был вне себя. Виагра буйствовала в крови.

– А Паша его лапал, в щечку, губки вытянув, целовал. Ну и в пламенной дружбе, естественно, признавался, предлагал даже на яхте до Канар прокатиться.

– Он же не страдал?

– Я сам удивился.

– И что дальше?

– Когда Паша пописать пошел, я, – ради вас, между прочим, – напомнил Жене, с кем мы шашлыки из парной баранины едим. С человеком отсталым и принципиально уничтожающим сексуальные меньшинства. И что Центнер с ним лижется, чтобы убедиться в его антидемографической ориентации. Убедиться и потом собственноручно зарезать. Может быть, в этом самом парке. Если бы вы видели, как он побледнел. Ну, я и словил момент. Предложил ему после моего ухода с Пашей в лесочек прогуляться... Сказал, что если не мы его, то он его.