Кража в особо крупных чувствах

– Элина Константиновна, нам придётся нанести еще один визит в вашу квартиру. Завтра. С криминалистом. Пусть он посмотрит сейф.

– Хорошо. Вы заберете иконы на экспертизу?

– Если и заберем, то не завтра.

Если эти иконы представляют такую огромную ценность, то забрать их – это значит взять на себя ответственность. Тут лучше подстраховаться дополнительными бумажками.

В голове мелькнула нехорошая мысль, что соседство этих икон, пусть даже и спрятанных в сейфе, и Элины – не самое благоприятное. Для Элины.

Но, с другой стороны, иконы же целы. Они пролежали в этой квартире около тридцати лет, а теперь... Убийца о них не знал? Не смог открыть сейф? Как нужно Петру сейчас заключение криминалиста! Получит он его в лучшем случае через несколько дней, а хочется уже сейчас!

– Скажите, а Валентин Самуилович никогда не боялся, не высказывал опасений о том, что такая ценность хранится дома?

– Но о ней же никто не знал. Чего бояться? И потом, у нас приличный дом. С охраной.

Если под охраной понимался консьерж, который не в состоянии опознать человека, то про охрану – это, конечно, смелое заявление. Но спросил Петр о другом.

– Но он мог сказать об иконах кому-то, если вел переговоры о том, чтобы передать ценности музею.

– Мог. Но об этом лучше узнать у Виктора.

– А при чем тут Виктор Эммануилович?

– Он помогал Валентину Самуиловичу в этом вопросе.

– То есть, племянник вашего мужа знал об иконах?!

– Ну да.

– Вы же сказали, что о них никто не знал!

– Но это же Виктор! Он свой.

Петр шумно выдохнул, в один глоток допил остывший кофе. Ну да, никто не знал. Кроме Виктора. Кроме еще каких-то людей, с которыми Виктор или профессор – или оба! – вели переговоры о передаче икон в музей. А так – никто. Вообще никто!

– Но ведь иконы же на месте, – тихо и как-то робко нарушил тишину Элина. – Значит, это не их собирались… украсть.

– Поварницын знал об иконах?

– Нет!

– Точно?

– Вы все-таки подозреваете Женю, – с упреком сказала Элина.

– Это моя работа – подозревать, – буркнул Петр. – А он делает все, чтобы его подозревали. Элина Константиновна. Я вас прошу. Нет, я вам дам добрый совет. Не выгораживайте его. Если он знал об иконах…

– Не знал, – твердо ответила Элина. – По крайней мере, мне об этом ничего не известно. – Петр вспомнил, что застал Поварницына именно в профессорском кабинете, и нахмурил лоб, а Элина торопливо продолжила: – Во-первых, они очень редко общались. Во-вторых, их общение в основном касалось… ну, дел семейных.

– Точнее, все сводилось к высказыванию Поварницыным претензий?

– Ну, можно сказать и так, – вздохнула Элина. – Но я не думаю, что, учитывая, какие были у них отношения, Валентин Самуилович стал бы рассказывать Жене об иконах. Да и потом – Женя в этом совершенно не разбирался. Вот Виктор – другое дело.

– А племянник вашего мужа разбирался в иконах?

– Ну, не именно в иконах, а вообще. У Виктора профильное образование, достаточное общее, но он разбирается в предметах искусства и старины.

Петр помолчал, потирая щеку.

– Петр Тихонович, давайте я нам еще кофе сварю?

– Давайте. Заодно припомните, может, у вас тут где-то потерянная янтарная комната припрятана. Ну, так, невзначай.

Элина рассмеялась и пошла варить кофе. А Пётр достал телефон, чтобы позвонить криминалистам и договориться на завтра.

Глава 4

– Итак, повторяю вопрос – о чем вы хотели со мной поговорить, Пётр Тихонович?

– Почему у меня такое ощущение, что это вы ведете допрос, Элина Константиновна?

Она спрятала улыбку за чашкой свежесваренного кофе и даже предприняла попытку скромно потупиться – без особого успеха.

– Извините.

– Предмет моих вопросов все тот же – Евгений Валентинович Поварницын. Скажите, как он вам объяснил свое внезапное появление у вас в гостях?

– Вы знаете, мы особо не успели поговорить… до вашего прихода.

Так. Эти попытки выгородить пасынка уже ни в какие рамки не лезут.

– Элина Константиновна, – с нажимом произнес Петр. – Он совершенно не заслуживает того, что вы для него делаете.

Элина посмотрела на него с легким удивлением.

– Мальчику туго пришлось в жизни.

– Он уже не мальчик. Уже давно.

– Это не отменяет фактов его биографии.

Петр вздохнул. Отхлебнул кофе. Ну какая же упрямая.

– Давайте оставим в стороне ваши материнские инстинкты относительно Евгения, – Элина хмыкнула, а Петр продолжил: – О чем вы успели поговорить, пока я не пришел?

– Женя явился – и чуть ли не с порога в слезы, – Петр не удержался и скривился, а Элина тут же принялась защищать профессорского сынка. – Вы не понимаете! Женя был напуган! Его разыскивала полиция. Вы.

– Мы, – спокойно ответил Петр. – Если человек ни в чем не виноват, он не будет прятаться от полиции.

– Как вы просто рассуждаете, Петр Тихонович. Он был здесь, когда… когда … случилось это несчастье с Валентином Самуиловичем! И у него нет этого… как вы называете…

– Алиби.

– Да, именно. А у Жени его нет. Он просто ходил по улицам, когда… когда это происходило. Вы ему не верите?

– Я никому не верю.

– А себе?

– Себе – в первую очередь. Итак, Евгений же приехал к вам не только для того, чтобы припасть на грудь и порыдать?

– Скажите, а вы не должны быть беспристрастны в процессе… следствия? – вдруг прищурилась Элина.

Петр хмыкнул. Она его поймала.

– Вы правы. Должен. Но, скажу откровенно, вид рыдающего мужчины взывает у меня… вопросы. К его воспитанию.

– Ну да, конечно, – фыркнула Элина. – Как же, как же, слышала. Мальчики не плачут.

– Мужчины не плачут.

– Важное уточнение, – Элина откинулась на стуле, сложила руки на груди. – Вас представить плачущим невозможно. Как невозможно представить вас смеющимся. Улыбающимся. Рассказывающим какую-то смешную историю. Вы все это умеете?

Петр помолчал. Слова Элина вдруг показались странно обидными. Она считаете его… таким? Бесчувственным? Холодным? Каким? Да какое ему дело до того, что она про него думает?!