Кража в особо крупных чувствах
Шрифт:
Петр положил записку на вторую половину кровати, рядом со спящей Элей. Еще раз посмотрел на ее лицо – спокойное, безмятежное.
Все. Теперь и в самом деле можно выдохнуть.
– Мам, привет.
– Как Эля?
Петр даже не вздохнул. Если бы мама не задала этот вопрос – Петр бы удивился.
– Она пришла в сознание.
– Слава богу!
– Я забрал ее из больницы домой. Мам, посоветуй, пожалуйста, какую-нибудь частную клинику… Мне надо, чтобы за Элей наблюдал какой-то хороший врач. Чтобы раз в день приезжал, проверял ее состояние. Я после работы заеду,
– Пришли мне фото этой бумажки и скажи, в котором часу ты готов встретить врача дома?
– Мам…
– Я все решу. Жду фото назначений и время.
– Спасибо, мам.
Варвара Глебовна Тихая только хмыкнула.
– Дело Ветрову передали.
– Фамилия знакомая, но… – нахмурил лоб Арсений. – Это кто? Вы его знаете?
– Знаю не очень хорошо. Но с очень хорошей стороны. Ветров Константин Игоревич.
– Погодите, погодите… Тот самый Ветров? Это который пастор Шлаг?
– Он самый. Ты, кстати, знаешь, почему его так называют?
– Нет. Расскажите.
– Расскажу. Уже после передачи дела.
– Он же, говорят, настоящий… этот… мастодонт.
– Ну, опыта ему не занимать. И послужной список безупречный.
– Дело наше в надежных руках, – воодушевился Арсений. – А расскажите все-таки быстренько, почему Ветрова называют пастор Шлаг.
– Обещаешь не ржать?
– Да пусть меня теперь всегда по отчеству называют!
Слово смешливый Арсений не сдержал. Так и застал их, ржущими до слез, солидный, поблескивающий очками Константин Игоревич Ветров. Впрочем, состоянием переданного ему дела остался доволен и даже выдал скудный комплимент. Поскольку был «пастор Шлаг» человеком очень уважаемым, а еще сильно старше и Петра, и Арсения и по возрасту, и по званию, похвала была принята не без удовольствия.
– Я отпуск выпросил на три дня.
– Ух ты! А мне что делать?
– А ты от меня отдыхай.
Арсений ухмыльнулся.
– Мне Константин Игоревич уже два раза звонил. Последний раз я чуть не ляпнул: «Да, пастор!». Так что я, наверное, пока при нем побуду. И хвосты тут наши поберу.
– И что бы я без тебя делал?
– А вы зачем об этом думаете, Петр Тихонович?
– А и в самом деле, Арсений Милославович.
– Вы же обещали!
– Ты сам попросил.
Арсений хотел что-то возразить, но у него зазвонил телефон.
– Извините, шеф, пастор на проводе.
Машина с логотипом клиники уже стояла у подъезда, когда Петр вернулся домой. А он торопился изо всех сил.
– Здравствуйте. Давно ждете?
– Только подъехали, – нейтрально улыбнулась врач. – Пойдемте?
– Пойдемте, – Петр достал из кармана ключ.
– И можно мне чуть более подробный анамнез.
– Можно.
Уже можно. Об этом Петр уже может говорить почти спокойно. Почти ничем не выдавая своих настоящих эмоций от того, что пришлось пережить Эле.
Квартиру Пётр открывал с некоторой опаской. Его не было несколько часов. Эля была дома одна, без телефона. А если ей стало хуже? Может быть, надо было все-таки оставить
Элю в больнице? Ну да что теперь гадать. И Петр нажал на ручки двери.– Эля, я дома!
Послышались быстрые босые шаги – и Эля буквально вылетела из дверей спальни. Одетая в его огромный темно-синий махровый халат. Она замерла на пороге спальни, сжимая ворот халата и переводя взгляд с Петра на врача.
– Эля, это доктор. Она осмотрит тебя… чтобы убедиться, что все в порядке.
Женщина поставила на танкетку чемоданчик и потянула с плеч куртку. Петр опомнился и помог врачу раздеться, потом снял верхнюю одежду сам.
– Руки помыть где можно?
– Там.
Они на короткое время остались с Элей вдвоем. Петр подошел, жадно вглядываюсь в ее лицо, выискивая в нем какие-то тревожащие признаки. И не мог понять, что он видит в глазах Эли.
– Все в порядке?
– Да. Там полная кровать крошек.
Врач вышла из ванной и взяла свой чемоданчик.
– Ну что, Элина Константиновна, давайте вас посмотрим, а потом побеседуем.
– Давайте.
И перед Петром закрыли дверь спальни.
Он пошел провожать врача. Хотя бы до лифта.
– Никаких тревожащих признаков я не вижу, – опередила доктор его вопросы. – Температура нормальная, легкие чистые, слизистые в порядке. Поставила укол с комплексом витаминов. Из рекомендаций – обильное теплое питье, усиленное питание.
– Усиленное питание – это… пицца? – как-то глупо переспросил Пётр. И почувствовал, что краснеет под взглядом доктора.
– Пиццу тоже можно. Я вам пришлю ориентировочный рацион.
– Хорошо.
– Тогда до завтра. В то же время?
– Да.
Петр вернулся в квартиру, озадаченный вопросом питания. Но эти мысли из его головы сразу же и выпали.
Потому что умница-разумница Эля, которая так спокойно разговаривала с врачом, тут же бросилась к Петру, обхватила руками за шею, прижалась.
И молчала. И дрожала.
Петр обнимал ее, как мог, крепко. И не мог понять, что ему теперь делать. Врач сказал, что с Элей все в порядке. Но если она так дрожит – значит, не совсем в порядке.
– Эля… – он провел рукой по спутанным светлым волосам. – Элечка…
– Там было холодно… – вдруг хрипло выдохнула Эля ему в шею. Крупно вздрогнула. – Темно и очень холодно. Но я знала… я знала, что ты за мной придешь…
– Эля… – беспомощно выдохнул Петр.
– Согрей меня, – Элина вдруг подняла лицо. – Согрей меня, пожалуйста.
Вот про питание он у врача выспросил. А про другое – нет. И спрашивать уже поздно. Когда женщина просит мужчину согреть ее – отказать невозможно. Только исполнять.
И Петр наклонился к поднятому к нему лицу.
Поразительно устроен человеческий мозг. Это центр управления всем телом. Как быстро он способен, если не поврежден критично, восстановить видимость нормальности. Взять все под контроль, чтобы человек говорил и делал то, что от него ожидают.
Но сгусток ледяной тьмы внутри никуда не делся. Его не способен изгнать даже мозг. Он может затолкать этот сгусток куда-то глубоко внутрь, сплести вокруг него кокон, создающий иллюзию, что тут ничего нет. Что ничего не было. Но сам это темный, дышащий ледяным холодом одиночества и отчаяния сгусток никуда не делся.