Кража

35

В царствование Роналда Рейгана [71] в три часа сентябрьского дня мы прибыли в сердце империи. Первая минута прошла более-менее о'кей, но у стойки лимузинов все рассыпалось. Высокая негритянка в очках со стразами, с тонким саркастическим ртом, забраковала австралийскую банковскую карточку Марлены.

– Попробуем другой сорт, – предложила она.

После восемнадцатичасового перелета волосы Марлены превратились в сноп побитой градом пшеницы.

71

Роналд Уилсон Рейган (1911–2004) – 40-й президент США (1981–1989), от Республиканской партии.

– Любую карточку, мисс.

– У меня только эта.

Диспетчерша смерила мою поникшую в пути красотку долгим взглядом с головы до ног.

– У-гу, – пробормотала она и выждала еще миг, прежде чем протянуть требовательную ладонь ко мне.

– У меня вовсе нет карточек.

– У вас нет карточек, – улыбнулась она. – У вас неткарточек.

Не объяснять же условия моего развода.

– У вас обоих нет кредитных карточек? – И, покачав головой, она обратилась к мужчине, стоявшему за нами. – Следующий, – пригласила она.

Разумеется, мне предстояло получить двести тысяч долларов, но я пока не имел их при себе. Что до карточки Марлены, какая-то накладка произошла в конторе Маури или в его банке, но в Токио было три часа утра и выяснить это мы не могли. К черту все, я позвонил Жан-Полю из Терминала Си и перевел стрелки, пусть так, но мы же только что отдали засранцу пятнадцать тысяч долларов, на хрен, весь аванс, полученный мной от галереи за «Если увидишь», он еще нажился на картине, с которой ему пришлось расстаться. Пять часов утра в Сиднее, рановато, признаю, но это еще не повод орать мне прямо в ухо насчет иска, который он подаст против меня. Звонок был за его счет, так что я предоставил ему болтать. Спустя какое-то время он поуспокоился на эту тему, но зато принялся за Хью, который-де ломает его «недвижимость».

– Он отодрал раковину от стены.

– И что я могу сделать? Я в Нью-Йорке.

– Ты вор, мать твою! Я запер его для его же блага.

Милейший патроншмякнул трубку – аж в ухе у меня загремело, – после чего мы отправились в бар, и я выпил свой первый «Будвайзер». Кошачья моча, да и только.

– Не беда, – утешала меня Марлена. – Завтра все наладится.

Но я беспокоился за Хью, и пусть Марлена держала мою руку, я снова был один, сокрушенный стыдом и усталостью, когда мы брели к автобусу до станции Нью-арк, а там поймали нью-джерсийский поезд до Пенсильванского вокзала, а оттуда добрались до артистического приюта для сумасшедших на Принс-стрит. Сохо, но не то, где вы покупали свой «Комм де Гарсон». Я понятия не имел, где это я приземлился, знал только, что загубил своего брата, и сирены здесь визжат в истерике, и такси не затыкаются ни на минуту, и где-то здесь, рядом, поблизости, есть ночлежка. Мне требовался джин-тоник и большая жирная куча льда для анестезии.

В сумерках мы добрались, наконец, до перекрестка Брум и Мерсер, в тот час, когда темнеют покрытые листовым железом фабрики, выключается свет, престарелые пионеры Цветового Поля и Анестезии Высоким Кэмпом, [72] надо полагать, забираются в свои, блядь, спальные мешки, и в паутине пожарных лестниц вечер отбрасывает последний чудный луч заката на фасады фабрик.

На углу Мерсер-стрит Марлена сказала:

– Я встану тебе на плечи.

Я послушно подставил руки, и Марлена Кук вскарабкалась на меня, словно форвард перед воротами мельбурнского крикетного стадиона. Впервые я мог догадаться, сколь многое она скрывала от меня. Моя задушевная подружка вспрыгнула с моих ладоней на плечи, сумка все еще висела у нее на плече. Сто пять фунтов весу, но прыгнула она с такой силой, что колени у меня подогнулись, как высохшие маковые стебли, и пока я успел выпрямиться, она уже подтянулась, ухватившись за ржавую ступеньку, и зигзагом вскарабкалась по этой паутине к пятому этажу. Я слышал, как распахнулось неподатливое поначалу окно – хлоп, словно обрел подвижность зажатый позвонок. Кто она, эта чертова баба? Вот и полицейский автомобиль выруливает, медленно ползет по раздолбанной улице, то вспыхнут фары, то погаснут. И кто такой, нахуй, я сам? Все деньги при мне – японские. Паспорт остался в чемодане, запертом на Пенсильванском вокзале. Полицейские притормозили и ждут. Я вышел насвет, вынул из кармана ключ, отступил в темноту. Машина двинулась дальше, влача за собой глушитель, словно порванную якорную цепь.

72

«Цветовое поле» – стиль абстрактного искусства, возникший в 1950-х годах; также – «хроматическая абстракция». Кэмп – эстетика, согласно которой ценность объекта диктуется ироническипереосмысленным плохим вкусом.

Это вам не Сидней. Объяснить, в чем разница?

– Иди сюда, – позвала моя возлюбленная. – Пятый этаж.

По другую сторону двери стояла непроглядная тьма, Я медленно нащупывал путь по ступенькам, считая площадки – первая, где лежал омерзительный испорченный дымом ковер, вторая – загроможденная картонными коробками, на четвертой площадке из-под приоткрытой видавшей виды металлической двери пробивался мерцающий огонек свечи.

– Как тебе это?

Это была мансарда, почти совершенно пустая и белая. Марлена стояла в самом ее центре. Большая черная сумка лежала на полу за ее спиной, под большим окном с широким подоконником, в груде щепок – последствия ее вторжения. На подоконники валялся ломик «Стэнли Супер-Чудо», надежный, тяжелый кусок железа с перпендикулярно отходящей на одном конце лапой для выдергивания гвоздей и со смертоносным острием на другом.

– Лапонька, это твое?

Она молча забрала у меня инструмент.

Я отметил, как умело она держит его.

– Кому принадлежит это место?

Она пристально, хмуро поглядела на меня.

– Департаменту искусств правительства Нового Южного Уэльса, – ответила она. – Резиденция для художников.

– Каких еще художников?

– А ты? – она подошла ко мне, просительница, сложила плечики, чтобы прижаться к моей груди.

Я вырвал у нее ломик.

– Кто здесь живет?

Вырывая, я сделал ей больно, но она продолжал улыбаться, нежная, раненная, как груша в траве.

– Милый, завтра мы получим деньги из Японии.

– Завтра? Завтра я лечу домой.

– Майкл! – позвала она. Оторвалась от меня и заплакала, Годье-Бжешка, Уиндэм Льюис, [73] надломленная красота, разбежавшаяся трещинами и морщинами глубокий провал, глаза как зверьки, господи помилуй я отбросил ломик и обнял ее, такая страшно маленькая на моей груди, зажал ее голову ладонями. Я бы увернул ее в одеяло, подоткнул уголок.

73

Анри Годье-Бжешка (1891–1915) – французский художник, один из первых абстракционистов, погиб на Первой мировой войне. Перси Уиндэм Льюис(1886–1957) – английский художник-постимпрессионист.

– Не уезжай, – попросила она.

– Мой брат.

Она обратила ко мне взгляд огромных влажных глаз.

– Я вызову его сюда, – вдруг предложила она. – Нет, нет, – заспешила она, услышав мой издевательский хохот. – Нет, правда. – Сложив ладони, она изобразила нечто на буддистский лад. – Это можно устроить, – продолжала Марлена. – Он приедет вместе с Оливье.

О нет, подумал я, о нет!

– Оливье едет сюда?

– Конечно. А ты что же думал?

– Ты ничего не говорила.

– Но ведь моральное право принадлежит ему. Моей подписи недостаточно.

– Он едет сюда? В Нью-Йорк?

– А как же иначе? Что ты предлагаешь?

– Я думал, у нас с тобой романтическое путешествие.

– Так и есть, – заверила она, – так и есть.

И ради этого я предал мать и брата? Чтобы чертов Оливье мог полюбоваться, какие рога ему наставили?

– Не шути со мной, Марлена. – Я сын Черного Черепа, и много чего еще наговорил. И хорошенько пнул проклятый ломик, так что он к стенке отлетел. – Что это такое? – ревел я. – Что это за хуйня?

– Не знаю.

– Ври больше – не знаешь!

– По-моему, это ломик.

– Ты так думаешь?

– Да.

– И ты таскаешь это в сумочке?

– До Пенсильванского вокзала он лежал у меня в чемодане.

– Зачем?

Она пожала плечами.

– Будь я мужчиной, ты бы не спрашивал.

И тогда я хлопнул дверью. Нашел на Принс-стрит местечко под названием «У Фанелли», где мне любезно разрешили купить стаканчик виски за тысячу иен.