Кредо содержанки

– Пап, кой черт тебе не спится?

– Антон, это Рина. Я… Вашему отцу стало плохо. Он в больнице.

Пауза. Потом совсем другим, лающим голосом:

– Где?

– Не знаю.

– Что значит не знаю? Ты, блядь, где больница?

Рина сжала зубы и почти спокойно сказала:

– Мы были в лесничестве, это за Можайском. Шофер отвез нас в ближайшую больницу. Сейчас я попытаюсь выяснить, где мы находимся, и перезвоню. Но лучше будет, если вы выедете в сторону лесничества прямо сейчас.

Она выключила телефон. Вот так. Блядь, значит. На глазах вскипели злые слезы. Тем не менее она заставила себя встать и пошла по коридору, то и дело оглядываясь на дверь. В коридоре не было ни души, а соваться в палаты она побоялась. Так и добрела до выхода. Сообразив, что у входа должна быть табличка, дернула было входную дверь, но та была заперта.

Тогда она вернулась и успела увидеть, как давешняя тетка исчезает в темном отрезке коридора, а в руках у нее… сумка, которую Рина оставила на полу! Она бегом догнала бабку и вцепилась в сумку. Та, пыхтя, тянула ее к себе.

– Ты сдурела? – выдохнула Рина. – Там его документы. Сейчас сынок его приедет, и всем мало не покажется!

Тетка сумку выпустила и куда-то юркнула. Всхлипывая, Рина вернулась к двери, по-прежнему наглухо запертой. Помаявшись, она принялась стучать в дверь. Через некоторое – небыстрое – время выглянул мужик, одетый в помятые брюки и несвежую рубашку. От него ощутимо пахло спиртным.

– Ты чего долбишь, дура?

– Как Иван Александрович? – спросила Рина, вцепившись в дверь, чтобы мужик не захлопнул створку. – Он… он жив?

– Жив. – Мужик окинул ее презрительным и неприязненным взглядом.

– А что с ним? – не отставала Рина.

– Сердце прихватило. Укол сделали, капельницу поставили.

– Скажите, а какой это населенный пункт?

– Чего?

– Сюда едет его сын, но я не знаю точно, куда нас привез егерь… мы были в лесхозе. Как называется город?

– Какой город! Райцентр Грибово Можайского района.

– Спасибо. – Рина отпустила дверь и сделала шаг назад. – Вы уж присмотрите за ним, хорошо?

Мужик молча закрыл дверь. Она набрала номер Антона, назвала адрес и тут же отключилась, не желая нарваться на новые оскорбления.

Антон приехал через час. Рина сидела все у той же двери. Она впала в ступор, ноги затекли ужасно и, услышав во дворе сирену «скорой помощи», среагировала не сразу. И лишь когда захлопали двери и по коридору застучали шаги, она, держась за стену, поднялась. Антона, который шел впереди группы мужчин, она узнала сразу, так он был похож на отца. Мазнув по ней взглядом и не сказав ни слова, он прошел мимо в каким-то волшебным образом распахнувшиеся двери. Рина, пропустив вперед всю группу, скользнула следом и молча, прижимая руки к груди, смотрела, как при ехавшие врачи распаковывают кардиограф, снимают кардиограмму, слушают пульс и меряют давление.

Все происходящее напоминало дурной сон, когда звуки существуют отдельно от картинки, а фокус то и дело смещается, и в него попадают малозначительные детали. Например, пока Рина наблюдала за действиями врачей, как-то так получилось, что она успела прекрасно разглядеть сидящую на подоконнике кошку. Кошка была красивая, в ярких полосочках и с черным хвостом. Кончики ушей тоже были черными и, кажется, даже с небольшими кисточками. И вот уже Ивана Александровича бережно укладывают на носилки, накрывают пледом и несут к выходу. Рядом идет человек, держит на весу капельницу. Она видела, как Антон сунул деньги в карман тому мужику в несвежей рубашке – молча, не сказав ни слова. Антон уже шел мимо нее, как будто она была всего лишь частью обстановки, но Рина схватила его за рукав. Он брезгливо отдернул руку, но остановился.

– Антон, подождите… как он?

– Нормально.

Просто удивительно, глаза у него светло-голубые, как у отца. Только у Ивана Александровича разбегались от уголков глаз смешливые морщинки и полные губы легко складывались в улыбку, а этот глядит исподлобья, и рот его сжат в тонкую холодную линию. И смотрел он так, словно… словно она, Рина, виновата в случившемся. Или словно она была грязью под его ногами. Рина, вспомнив о документах, быстро сказала:

– У меня его портмоне, погодите. – Торопливо достала из сумки борсетку Ивана Александровича и его мобильник из кармана.

Антон сгреб все, не прощаясь, повернулся и пошел прочь. Когда Рина вышла на больничное крыльцо, желтый с красными полосами реанимобиль уже выезжал за ворота. Антон сел в серебристый джип, захлопнул дверь и плавно тронулся вслед за «скорой помощью». А она так и осталась стоять на крыльце, ошарашенная его презрением и тем, что он даже не подумал, как она будет добираться до Москвы.

Очень хотелось разреветься, но, оглянувшись, Рина увидела в окошечке рядом с дверью расплющенное лицо: тетка, та самая, противная, жадно наблюдала за ней. Не дождешься, зло подумала молодая женщина. Поежившись, вскинула на плечо сумку. На часах полшестого утра. Уже рассвело, и сумрачный свет непогожего дня обнажил ту неприглядность обстановки, которую милостиво скрывала ночь. Во дворе было грязно и неприбранно: вдоль бетонного забора – кое-где выщербленного, с торчащими кусками арматуры – чахлыми кустиками росли лопухи и еще какие-то сорняки. Кое-где из них выглядывали ржавые железки и автомобильные шины. Подле угла дома притулился переполненный мусорный контейнер.

За спиной хлопнула дверь, и Рина увидела доктора. Он набросил пиджак, такой же помятый и немодный, как брюки, и, закуривая на ходу, торопливым шагом спускался с крыльца.

– Скажите, где здесь электричка останавливается? Мне нужно в Москву! – спросила Рина.

– Туда идите. – Он махнул рукой. – Прямо все, а потом, как деревня кончится, направо.

Черт, сколько же идти? Мелькнула было мысль вернуться в лесничество, там осталась часть вещей, но потом она решила, что это еще труднее, чем попасть в Москву. До столицы наверняка что-нибудь да ездит – либо электричка, либо автобус. Жаль, что она без машины, но на внедорожнике Ивана Александровича передвигаться по сельской местности куда сподручнее, а потому ее дамская машинка осталась в Москве. Не оставалось ничего иного, как идти искать станцию, и она двинулась вперед, ежась от утренней сырости и вздрагивая от собачьего лая.

Рина шла по пустой улице и думала: а еще говорят, что деревенские рано встают. Почти шесть, и ни души кругом. Она оглянулась и поняла, что была не права. Следом за ней молча следовало три собаки самого устрашающего вида: здоровые мохнатые дворовые псы. Сердце от страха сжалось, и Рина отчаянно пожелала, чтобы хоть кто-то появился бы на дороге. Она шла не оглядываясь, но знала, что собаки двигаются следом. Доказательством того был остервенелый лай, с каким бросались на заборы сторожевые псы. Женщина шла мимо домов, и почти в каждом дворе была собака, чаще всего беспородная, но крупная и злая. Сторож заливался лаем, как только она приближалась, но, когда Рина уже проходила к другому дому, лай лишь усиливался, потому что теперь в поле зрения сторожевого пса попадала та стая, что молча двигалась за Риной. Эти даже не лаяли, полностью игнорируя оскорбления сторожевых собак, и это еще больше пугало женщину. Пока она шла вдоль домов, все время думала: «В крайнем случае постучу в калитку… или на забор залезу». А потом деревня кончилась. Дорога шла прямо и ветвилась направо, меж каких-то пыльно-чахлых кустов. Там, если верить доктору, и находится вожделенная станция. Но, оглянувшись, Рина насчитала уже четырех собак. В душе крепло нехорошее подозрение, что, как только она выйдет из деревни и кусты скроют ее от человеческих глаз, собаки набросятся на нее. Она попятилась к калитке последнего дома. Там тоже заливался лаем барбос, но он хоть был на привязи. Рине показалось, что она топчется на этом пятачке целую вечность. Больше всего ее поражало то, что в окнах дома не мелькнуло ничье лицо и никто не вышел на крыльцо узнать, что ж там собака так разрывается. В это время послышался шум мотора и, подскакивая на ухабах, на улице показалась пыльная «газель». Рина дождалась, пока машина почти поравнялась с ней, и бегом бросилась вперед, крича:

– Подождите, пожалуйста!

Ей показалось, что водитель не собирался останавливаться, но она вцепилась в дверцу и чуть ли не волочилась по дороге. Он притормозил, опустил стекло и рявкнул:

– Сдурела?

– Прошу вас, довезите меня до станции!

– Я прямо еду.

– Пожалуйста! Здесь собаки… я боюсь, что они бросятся на меня. Ведь станция недалеко! Я заплачу, сколько вы скажете!

– Собак, значит, боишься, – насмешливо протянул водила.

Рина, все еще тяжело дыша, смотрела на него и думала, не сглупила ли она, часом. Мужик был самого разбойного вида: небритый, в замызганной бейсболке, и рожа такая подозрительная. Порядком опухшая, кстати. Она уже задалась вопросом, кого надо бояться больше – его или собак, – но тут водила сказал, оскалив в усмешке неровные желтоватые зубы: