Кремлевский джентльмен и Одноклассники

Представитель то ли Колумбии, то ли Боливии, по неизвестной причине целился прямо в капитана Чагина, то ли считая капитана олицетворением мирового заговора разведок против собственной разумной, дальновидной и во всех отношениях человечной политики; то ли желая посчитаться с кем-нибудь за бесславную гибель своего хорошего друга – небритого лидера.

И тут же, раскинув руки в пончо, южноамериканец рухнул вперед, плашмя, как подстреленный олень. За его спиной капитан Чагин увидел профессора Курамова, с недоумением глядящего то на оставшийся в руке медитативный шар, то на осколки второго. Со снайперской точностью только что запущенного в чужую голову.

– Буддизм? – коротко спросил Чагин, поправив очки, – непротивление злу? Понимаю.

Глава 14 Большой Глаз Большого Брата. Не подлежащие классификации погодные явления

Оно крутилось медленно и было огромно. Так огромно, что, казалось, движется совершенно бесшумно. Движение не привлекало внимания, как привычный грохот прибоя, или вой ветра в вершинах лесных деревьев, за которым слышишь хруст сучка под ботинком, или треск разгорающегося костра.

Большой Глаз работал.

Принц смотрел вверх, и дождь падал на его лицо.

Никаких билетов никто уже не проверял. Электронный турникет был высажен с корнем. Так высажен, будто закрывал пригородную электричку до Зеленограда от фанатов «ЦСКА». На самом деле в турникет просто въехало одно из бесчисленных лондонских такси. Водитель его, на вид пакистанец, лежал на животе у открытой настежь машины, полоскал ладонь в радужно сияющей луже и плакал, то ли от счастья, то ли от непомерного горя.

Что-то невообразимое – брань, божба, проклятья и смех – многоголосый, мужской и женский, истерический и сатанинский – слышались сверху. Когда очередная кабина колеса обозрения приземлялась на месте посадки, оттуда горохом сыпались какие-то полуголые люди, большей частью молодые.

Онемев, Принц наблюдал, как из уютной кабинки кремового цвета лихо выпрыгнул викарий в белом воротничке, рука об руку с двумя маленькими, еще недавно аккуратно одетыми девочками. Викарий поглядел на россиянина, будто взбешенный гусь, и вдруг бросился вприпрыжку по мокрым, светящимся кустам, с каждым взбрыком своих худосочных ног, обрушивая на несчастных, а точнее сказать, до неприличия счастливых школьниц фонтаны ультрафиолета, апельсиново – оранжевого, почти солнечного света, и туманную, тающую в воздухе фосфорическую зелень.

– Мы чего-то не учли… – сказал Принц, когда Сергей Вихорь схватил его обеими руками за плечи и как следует встряхнул.

– Он наверху, Принц! Они с Тамаркой наверху. Колесо медленно идет, но они уже метрах на двадцати.

В руке Серега сжимал бинокль. Но Принц не стал пытаться разглядеть что-то в этом бесшумном пожаре.

– Через сколько оно обернется?

– Принц! – заорал Вихорь, как будто разговаривал с умственно отсталым ребенком, заснувшим на пожаре. – Надо наверх. Надо сейчас наверх! Не надо ждать, когда он вернется. Он может не вернуться!

– Я высоты боюсь…

– Скалолаз фигов! – спокойно и зло отчеканил Вихорь, добавив выражение, непонятное большинству веселых английских девушек, которые с игривым щебетом выгружались из кабины, с веселым смехом швыряя в нее допитые бутылки из под кока – колы.

«Когда-то они носили корсеты» – некстати подумалось Принцу, пока лучший друг волок его к этой кабине. И вдруг, Вихорь понял, что все это довольно забавно.

– Потому и скалолаз, – уточнил Принц.

Главное – освоить алгоритм. Конструкции колеса не предназначены для лазанья под скользким светящимся дождем, но зато стандартны. Трудно принимать решения только в первый раз. Если добрался до следующей кабины невредимым, вспоминаешь последовательность действий.

Прыжок, нога упирается в толстенную железную трубу, руки цепляют высверленное в ней отверстие. Перенос тяжести тела, ладони скользят по жирному от лондонского тумана металлу.

Немного соскальзываешь, сердце обрывается, но ненадолго, сила инерции несет тебя к цепи, надежной цепи, которую можно хватать так, а можно эдак, не промахнешься. Цепь лязгает, ты вползаешь на крышу кабины. Прыжок, нога упирается в толстенную трубу…

Вихорь идет впереди, дышит как мамонт, работает, как машина. Мне за ним, конечно, не успеть. Куда мне до него, он – герой России, славный парень, умница и умелец. А я – блатной от рождения мажор, первый жених и, соответственно, парень на деревне Москве, увлекаюсь экстремальными видами спорта, поскольку деньги больше девать некуда.

Прыжок, нога упирается в толстенную трубу… Вот черт, колесо уже повернулось, инерция не та, вектор ускорения сместился. Огни кружатся в глазах, огни под ладонями, огни далеко внизу, огни до горизонта…

Наверху дрались. Принц это заметил, когда уже подозревал, что следующий прыжок вполне может оказаться непосредственно в воздух. И забрался в кабину отдышаться.

Странная уверенность, что воздух выдержит, веселила, но не нравилась. У нас, у скалолазов, «высотка» и «кислородка» не в чести, от любого из этих удивительных, и на вид веселых развлечений может захотеться походить по воздуху, метрах этак на двухстах. Это в смысле сколько лететь до каменной преграды, а над уровнем моря, может статься, и все пять или семь тысяч.

Поэтому летать нам запрещено. Говорят, что пьяный скалолаз проходит по карнизу быстрее трезвого. У него, мол, задача, ясна. Не дать самому себе себя вниз спихнуть. Байки все это.

Ну, точно дерутся. Это Сережа. Сережа крутой, это очень хорошо, что там Сережа, а не… не кто-нибудь другой. Я, пожалуй, могу и ошибиться, нанося удар в прыжке с разворота в утлой кабинке, на высоте ста пятидесяти метров над городом Лондоном. А Сережа меня с Анхельма вытащил, а Анхельм – километр с малым в высоту. С Сережей не очень-то справишься, за рупь за двадцать…

На этой жизнерадостной спортивной ноте своих размышлений Принц заметил, что Вихоря сейчас, кажется, с колеса обозрения сбросят.

Лоб Вихоря был рассечен. Не так, как каждый может получить, подставив на ринге бровь, ухо, или скулу. Рана – и глубокая, и кровоточащая – располагалась как раз там, где кость толще всего, у линии волос, прямо над переносицей. Эту область опытные бойцы не берегут. Они ее подставляют, чтобы противник ломал об нее кулаки и расшибал собственную башку.

Но этот не расшиб. Лицо Князя, Валерки Бондаря, показалось следом за безвольно повисшими здоровенными руками Вихоря из-за края корзины.

Бросит. В любой момент. Как из лодки покойника вывалить. Нормальный человек так другого и не удержит. Но Князь винные бутылки пальцами ломает. Ах, Валера – Валера, мягкий ты, толстоватый недотепа…

– Отпусти его! – крикнул Принц и чуть не расхохотался от водопада эмоций, которые бушевали в груди.

Он пригляделся и понял, что Князь и сам смеется. Упершись ногой в железный прут, вертит бесчувственного подполковника в отставке так и сяк, как дети тряпичную куклу. И держит ведь одной рукой, сволочь.