Крепче стали, острее меча...

— Ты останешься в Риме?

— Не знаю. — Она помолчала. — Пока не придется уйти.

— Ты не свободна? — как он не подумал об этом раньше… Она взглянула на него, словно не понимая. Потом улыбнулась:

— Не думай, я не беглая рабыня… У меня нет хозяина. И никого нет. Ни здесь, ни… вообще.

— И ты пришла… одна?

— Я не боюсь ходить одна.

В сумраке он почти не мог разглядеть ее лица, но чувствовал, что она не отрываясь смотрит на него.

— Я просто очень хотела увидеть тебя еще раз.

* * *

Стемнело. Догорает огонь, и сквозь стекло мерцает вода.

«В присутствии хранителей четырех стихий, перед лицом великих богов

я обручаюсь с тобою этим кольцом.

Под звездами, под ликом луны и под сводом небес произношу перед тобою этот обет.

Своим телом, своей кровью, своей душой, своей судьбой, словом и делом

я клянусь тебе в беспредельной верности.

Клянусь силою всех заклинаний и ключами всех замков.

Клянусь сотворением мира и днем моего рождения.

Клянусь днем, когда я окончу все эти радости земные, все страдания мирские

и закрою глаза свои навсегда.

Клянусь жизнью, смертью и посмертием своими!

Клянусь именем Венеры, всех ярче сияющей,

клянусь именем Орка — вечного стража теней.

Клянусь огнем Небес и водами Стикса, которые священны для людей и богов,

для всего живого и мертвого!

А если я преступлю эту клятву,

да покарают меня владыки моей стези, в чьих руках моя судьба.

Да поразят меня все силы неба и земли, незримые и всемогущие, кем бы они ни были!

Пусть кровь в моих жилах обратится в прах, глаза ослепнут, и сердце разорвет грудь,

если преступлю я мою клятву, данную тебе сегодня.

Слово мое крепче стали, острее меча, и нет ему переговора.

Где ты, там и я.

Стало так отныне и во веки веков.»

Как тихо… И ни души вокруг. Никто не придет, сюда не приходят уже давно.

Только птица взлетела с дерева, осыпая снег. И ее одинокий голос, прозвучавший в ответ, замер в ночи.

Белые холмы, как оплывшие свечи. А хозяева их безвестны.

Черное зеркало плит. Лиц не видно, и слов не разобрать… да и ни к чему. Пусть будут свидетели безлики — им не нужны глаза, чтобы видеть. Пусть безымянны и немы — но не солгут перед теми, кто ведает их имена.

Под белой пеленой, в черной мгле гаснет цепочка следов.

Тойе е ти нивть… дле нъжи…

А за оградой — в глухом переулке смутно белеет снег, тускло мигает фонарь. Остов недостроенного здания на пустыре залит мертвенным светом. Из глубины района, из-за коробок пятиэтажных домов, неотличимых друг от друга, доносятся рваные отзвуки дискотеки. Дальше — мрак, тишь, безлюдье.

Этот город тоже стоит на семи холмах. И тоже хранит в себе немало древних тайн, хотя его все больше изменяют с каждым годом, словно стремясь изуродовать и затмить его подлинный образ… Да, по правде сказать, в нем почти не осталось мест, которые напомнят о том, что когда-то он звался матерью городов этой земли. И сюда приезжает меньше туристов, и не так бойко торгуют прошлым вразнос.

Но здесь, на этой пустынной окраине, как будто бы и вовсе ничто не может напомнить о былом, — тем более, о бывшем в тех местах, которые отделены от этого города долгими часами пути. Смотреть здесь не на что… А разве это так важно?

Разве важно, что видит глаз — письмена на бронзовом зеркале, мрамор руин или асфальт окраин. Разве важно, каков узор на пелене, скрывающей суть… Что лжет больше — груды мертвых камней на месте разрушенного храма или его современная копия? Ни то, ни другое не передает его истинный облик. Он отражается только в глазах смотрящего — либо нигде…

Единожды бывшее — вечно. Что было, что будет — едино.

Помнишь? Авил, ени ака поло маква…

Годы, они как поле маково… И торна-дорога темна.

Поле времен лежит во тьме по обе стороны узкой тропы, а мы ощупью бредем по ней, видя лишь то, что под ногами. Скелеты древних стен, бетонный остов недостроенного дома — они равно хранят незримый образ бывшего и будущего, их озаряет один и тот же призрачный свет, который не в силах рассеять вечную мглу… Проникнуть сквозь нее может только твой взгляд — если он обращен вовнутрь.

* * *

— Это на латыни. Имя одного человека, который жил много лет назад.

— А чем он занимался?

Помолчав, она стала рассказывать. Мастер, тоже прислушиваясь, перестал водить иглой.

— …Да… Жесть!

— Вообще ужас, — рыжая вздохнула. — Как это можно, вот так вот себя заставить…

— Значит, можно… в принципе. Это же в реале было, я так понял.

— Ну да… он им хотел доказать… но все равно ведь страшно было, наверно…

— Наверно. Просто бывают ситуации, когда надо на это забить! — он сосредоточенно помолчал. — Я тут недавно делал надпись, тоже по латыни… Классно так звучит, ща вспомню… «Дважды побеждает тот, кто побеждает самого себя!» Ну, не всем дано, без вопросов…

Черноволосая прищурила свои желто-зеленые глаза.

— И раньше не всем было дано. А сейчас, так вообще.

Мастер посмотрел на нее:

— Ну чего, и сейчас есть — выдерживают пытки… На войне там…

— Так то когда их пытают, ладно! А то — сам! Есть разница?

— Не, ну это да. Просто ты так обобщаешь… — он усмехнулся. — Вообще есть такая тема: «Откуда ты знаешь, на что ты способен и на что ты не способен!» Это тоже какой-то мудрец говорил, по-моему…

Он нашарил на столе сигареты и поднялся с места.