Крепитесь, други!
Шрифт:
Пришлось подрабатывать.
В 1993 году она, выпускница Строгановки, зарабатывала шитьем. В магазине Трехгорки продавались дешевые военно-пятнистые лоскуты, из которых получались многокарманные охотничьи жилеты.
Деньги были скромными и трудными.
Однажды у кассы при виде суммы в двести тысяч рублей, Агнессу передернуло от отвращения: если это то, "ради чего" – противно.
В начале октября 1993 случилась та заварушка.
По пути в Трехгорку, куда вела дорожка мимо Белого Дома, она словно попала на фронт. На подступах было темно от войск. Серое,
Особенно безобразны были женщины.
"Ужасно, – она качнула головой, – конечно, гмыкающий Ельцин – пакость, но и это… не лучше".
Боевик в зеленом автобусе потянулся стряхнуть пепел в окно, и вдруг обрисовалась вся его заданность в этой железке.
На другой день началось.
Радио «Свобода», Би-Би-Си вели беспрерывные показы, а у нас, по обыкновению, царствовало молчание или балет. Потом показали по ТВ боевиков на первом этаже Останкино, похожих на кадры из «Звездных войн», тупое рыло вездехода в разбитой стеклянной стене.
По зову беспокойства Агнесса поехала в центр.
В вагоны метро тесно набились молодые люди, вниз по Тверской двигалась уже молодая толпа. Оказывается, Гайдар призвал готовых, но безоружных граждан к сопротивлению. "Отечество в опасности!" Шли весело, из окон и балконов дурашливо кричали девчонки.
На Агнессу оглядывались, кто-то заговорил.
У Моссовета дыбились уродливые "баррикады".
Трибуна, флаг, простачок Гдлян на помосте, веселая отмашка «Ельцин! Ельцин! Ельцин! Россия!». Все были настроены на драчку, ощущалась молодая эротика и стремление получить ее в акте драки.
И вера, вера в истукана Ельцина!
На Красную площадь протискивались сквозь такой же металлолом в Историческом проезде. У Спасских ворот и на всей площади было необычно темно. Под часами, родными с детства, у недремлющей надежи-башни, словно возле матери, теснился народ.
Курили. Пьяных не было.
По головам пробегал прожектор. Разговаривали, слушали приемник о битве у телецентра. Вот появилась женщина оттуда, ее слова о трассирующих пулях, о ползании на коленях.
Зачем она была там? Зачем здесь
А я зачем? – подумалось Агнессе.
Полночь. Бой часов. Ясно, холодно, далекая-далекая полная луна. Гайдар призвал бдить всю ночь.
Агнесса поехала домой.
Наутро телецентр был освобожден, все правители поддержали Ельцина, а в Белом доме заперлись депутаты во главе с Руцким и Хазбулатовым.
Поначалу их наказали отключением воды и света, отчего в зале заседаний замелькали свечи. Потом прошел слух о предстоящем штурме Белого дома.
Ужасно.
И она поехала, чтобы не сидеть в квартире и вообще не сидеть.
Мимо станций «Баррикадная» и «Улица 1905 года» поезда пролетали на скорости, по платформам спешили крепкие люди в бронежилетах и касках. По Грузинскому валу шла толпа. Добрались. И впервые в жизни увидели цепи автоматчиков в касках, шлемах,
бронежилетах, услыхали щелчки винтовок, очереди из автоматов, бухание дальних орудий. Белый Дом был близко, флаг-триколор и красные флаги пестрели под солнцем.– Вы находитесь в зоне обстрела, опасно для жизни. Просьба разойтись, – разносился голос из мегафона. – Вы находитесь в зоне обстрела…
Но куда! Народ ни о чем не думал.
По Белому дому уже лупили из БТРов, видны были кучные светлые взрывы на самом здании. Острое удовольствие владело всеми, все было полно наслаждения: каски, автоматы, бронежилеты, цепи военных, автобусы, кайф от взрывов, выстрелов, от грохота проезжающих БТР. На этот раз толпа оказалась разношерстная, за-Ельцин и противо-Ельцин, много пьяных и праздных, женщины за 40 лет.
Были и молодые, хорошие парни, были и другие, будто червивые, с гнильцой, не такие спелые и чистые, как вчера на Красной площади.
– Разойдитесь! – кричал ОМОН.
Молодой мужик истерически распахнул руки.
– Стреляй, гад! Меня в Афгане не убили, стреляй в меня!
ОМОН, двое, ударили его по спине прикладом автомата, ловко нагнули, избили. Агнесса впервые видела такое. После этого ОМОН стал наступать, теснить толпу подальше, вглубь улицы.
– Очистить площадь!
Огрызаясь, отходили. Два невысоких автоматчика увлеклись, далеко прошли в толпе.
– Вы, это, от своих-то не отрывайтесь… – негромко сказал кто-то, и те опомнились, дождались товарищей.
Грохот, грохот орудий.
Вот загорелся Белый Дом.
Сквозь дым заалели красные флаги на балконах, появились новые, повыше, но под общим полосатым. Балдеж, балдеж разливался над всеми участниками, жадность зрелищ, в которых тонет смысл, и всегда так, начиная с Французской революции. Теплое ясное солнышко равнодушно смотрело сверху, как будто небу земли не жаль
Какая-то женщина громко говорила-ругалась «за Ельцина».
– Вот он мужик, а вы бездельники и пьяницы.
Ей возражали, и она была довольна общим вниманием. Иностранный корреспондент лопотал что-то переводчице, к нему злобно подскочили.
– Возьмите себе этого Ельцина, вам он нравится.
И вновь выкрики.
– Ельцин – жидовская диктатура, вон она, с автоматами.
Начался пожар, черные клубы из Белого Дома.
– Теперь все. Задохнутся и выйдут, – с тем же удовольствием раздалось в толпе.
Тяжкие выстрелы, сухие хлопки снайперов, группы беседующих, пьяные. Жуют батоны, один купил пряник величиной с тарелку и ел его кусками, из коробки. Бойцовые, агрессивные, полные черного огня, стареющие бабы запели:
– Вставай, страна огромная…
Агнесса посмотрела на них.
– Женщины, не подначивайте. Мы с вами на войну не пойдем.
– Иди-иди… молодая, – но перестали.
День веско перевалился за середину, когда Агнесса сказала себе «хватит» и повернула прочь, к метро "Беговая", вдоль улицы, к мосту. Навстречу плотно двигался оживленный народ. Шли уже с работы, радостные, любопытные, точно дети. Белый Дом тонул в дыму и был хорошо виден. На всех лицах держалось ожидаемое удовольствие, то самое, каким крепко надышалась за четыре часа она сама: каски, бронежилеты, стрельба, огонь и дым над Белым Домом.