Крепость души моей

********************************************

Девять дней

Виденья дней, как будто бы не бывших,Встают, как сказка, в зеркале мечты,И слышен гул приливов отступивших.А в небесах, в провалах пустоты,Светло горят закатным блеском тучи —Светлее, чем осенние листы.Константин Бальмонт, «Терцины»

День первый

В последний час! Новости! Сенсации!

Знаменитая балерина упала с телевышки!

Учёные в ступоре: на Марсе нашли железную дорогу!

Трагически погиб двухголовый человек! Весь мир рыдает!

Лучшая попа планеты снова засветилась на пляже!

Призраки из прошлого ворвались в наш город!

13:05 …не фиксирует…

Первым, кто заметил синюю прореху в небесах, была девочка лет пяти. Всем прочим было не до чудес – спешили, глядя в спины идущих впереди или просто под ноги. День в разгаре, людная площадь, выход из метро.

Сентябрь, начало осени. Пасмурно, ночью шел дождь, к утру перестал. Но тучи по-прежнему висели над ничего не подозревающим городом.

– Папа! Папа! Там!..

Точнее девочка выразиться не смогла, зато чувствительно дернула за руку. Папа, серьезного вида очкарик при портфеле, остановился, взглянул.

– А что там? Хм-м, действительно…

Поставил портфель на асфальт, без всякой нужды поправил окуляры. Огляделся по сторонам, затем, спохватившись, крепче взял дочь за руку.

– Стой на месте, ближе не подходи. Мало ли?

В двух шагах от них клубился серый туман – ровный четырехугольник, от зенита до тверди, истоптанной тысячами ног. Более всего он походил на огромный экран, врезанный прямо в пространство площади. Занавес колыхался, готовый вот-вот открыться.

– Во дают! Гля! В натуре, гля!..

Подлетела стайка торопливых подростков. Остановилась супружеская пара. Замер навытяжку молоденький лейтенант в новой форме. Еще, еще…

– Щас рванет, – предположил гражданин похмельного вида.

Никого он этим не испугал. Толпа выросла, у многих в руках появились мобильные телефоны. Кто-то достал удачно взятый с собой фотоаппарат.

– Двигается, двигается!

Владелец фотоаппарата с удовлетворением кивнул, прильнул к видоискателю. Серый занавес и впрямь двигался. Клочья тумана забурлили, истончились, уменьшаясь в размерах. Сквозь марево прорвалась острая игла – луч солнца.

– Это кино? – требовательно спросила девочка. Она глядела снизу вверх на всезнающего папу. – Три-Дэ?

Папа снял в затруднении очки. Он изо всех сил старался перевести с научного на общепонятный выражение «необъяснимый оптический феномен». Жаль, не успел.

– Ух, ты-ы-ы!..

Толпа выдохнула разом, словно по команде дирижера-невидимки.

Занавес исчез, уступая место дню, заполненному ярким осенним светом. Рассеялись тучи, дав простор бездонной синеве. Открылась брусчатка – ровная, чистая. Знакомые дома на другом конце площади…

…незнакомые.

Кто-то самый смелый бросился за срез экрана. Сгинул, чтобы появиться вновь через пять секунд. Грустно констатировал:

– А там – ничего! Кино это, мужики!

– Три-Дэ! – обрадовалась девочка. – Реклама, да?

Всезнайка-папа промедлил с ответом, выбирая узким оком мобильника подходящий ракурс. Нажал на кнопку – раз, другой.

– Природное явление, – рассудил он. – Вроде миража в пустыне. Помнишь, я тебе рассказывал?

– То пустыня, – возразила дочь. – А это город.

За гигантским экраном был город – родной для большинства собравшихся. И была площадь, тоже родная, привычная. Правда, асфальт сменился тесаным камнем. Здания потеряли верхние этажи. Справа, уходя за срез, блеснуло золото высокого купола.

– Николаевский собор, – прокомментировал старик в плаще. – Его в двадцатые снесли. Это ж какой там год?

Лохматый юнец подпрыгнул от возбуждения:

– Провал во времени! Опять, значит, коллайдер включили!

Вперед протиснулась съемочная группа: тощая девица и мрачный богатырь с треногой на плече. Железные ноги впечатались в асфальт. Девица поднесла к губам микрофон, посуровела, готовясь произнести первую фразу…

– Люди! – вмешался нервный баритон. – Смотрите, там же люди!

Репортер-девица проглотила казенные слова, закашлялась. Еще миг назад пустая, брусчатка преобразилась. Заполненная народом площадь, трамвайная остановка, густая толпа у самого края…

Лица, лица, лица. Беззвучно шевелятся губы. Женщины в шляпках, в платьях забытого фасона. Мужчины в сюртуках и поддевках. Военные в форме с золотыми погонами. Фотограф с огромным аппаратом на деревянной треноге. Тяжелый пушечный броневик на заднем плане. На башне надпись свежей краской: «Полковникъ Безмолитвенный». Двое спешенных бородачей-казаков с конями в поводу. Темные лошадиные глаза косили с недоверием. Девушка в гимназической форме – букет осенних астр, альбом для рисования.

– Эй, предки! – воззвали из нынешней толпы. – Вы чего?

Ответа на нелепый вопрос, само собой, не последовало. Но кто-то сообразительный уже набивал текст на планшете. Протиснулся вперед, развернул гаджет перед населением иной стороны. Его примеру последовали другие: не с планшетами, так с листками бумаги.

– Если кино, то очень постарались, – мрачный богатырь оторвался от глазка видоискателя. – Снимать будем?

Репортер-девица расцеловалась с микрофоном.

– Десятое сентября! – громко сообщил владелец планшета. – День в день! Только год – 1919-й…

Человек за экраном спрятал большой английский блокнот. Что-то беззвучно сказал, обращаясь к обступившим его людям. И, словно в ответ, послышалось раздраженное: «Ч-ч-черт!» Фотограф сунул аппарат в черный кожаный чехол, обернулся к соседу, снимавшему чудо на мобильник:

– Зря стараетесь. Не фиксирует.

Тот вначале не понял.

13:31 …второй вариант возможен…

Милиция, а затем и «Беркут», появившись словно из-под земли, навели порядок. Людской водоворот оттеснили к выходу из метро. Счастливцам – тем, кто был у самого экрана – разрешили остаться. Но за уходящими оцепление смыкалось, никого не пуская назад. Сквозь узкий проход, образованный людьми в форме, пробежал городской голова – пиджак расстегнут, галстук набок. Убедившись в реальности ситуации, натянул на лицо подходящую к случаю улыбку, принялся бодро вещать в услужливо пододвинутые камеры. Съемочных групп было уже три. Виды прошлого аппаратура не замечала, поэтому репортеры занялись зрителями. Девочку-первооткрывательницу обошли стороной, но она не обиделась. Она очень боялась черных микрофонов.