Крепость души моей

– Вот именно! Знаете, как берегут тайну Ковчега? Меня эти, одинаковые, упрекнули, что я давно не брала в руки Тору. Так вот, я ее перелистала, а заодно и все прочее, где про Ковчег. Кое-что наизусть помню.

Наклонилась, зашептала, дыша пряностями:

– «Когда дошли до гумна Нахонова, Оза простер руку свою к ковчегу Божию и взялся за него, ибо волы наклонили его. Но Господь прогневался на Озу, и поразил его Бог там же за дерзновение, и умер он там у ковчега Божия.» Слышите, Сергей? Убили только за то, что руку простер! А мы – полевые агенты, ищейки. Мы их команду в лицо знаем. И про Ковчег, и про то, что наверху полный бардак. Да от нас кровяного пятна не останется!

Остановилась, жадно глотнула воздух.

– Вот я и думаю не о том, как соблазнить рыжего недотепу, а о том, как уцелеть самой. Мне уцелеть – единственной и неповторимой. Без вас не сумею. Или вместе, или никто. В этом наш взаимный интерес. Сообразили?

…Зеркальное лицо Микки. Холодный, брезгливый взгляд. «И знаете, Сергей… Я вам не слишком завидую».

Клыкастый оскал Леопарда.

Аня…

– Так чего же хочет Владыка Камаил? Чтобы я нашел ему Ковчег?

– Да! И в ближайшие часы. Тогда Леопарда, а заодно и нас, ждет награда. Победителей не судят! Нам оставят наши головы, а вам, вероятно, полагается и что-то сверх программы. Телицы тучные – ерунда. Зато лишние пятьдесят лет жизни… Не помешают, правда? Вам – или кому-нибудь еще по вашему выбору.

Сергей вздрогнул, услыхав магическое «лишние пятьдесят». Всякий согласится, это не телицы и не горсть сребреников. Если у Микки телефон сквозь целый век связь обеспечивает, то уж какие-то жалких полвека! И физику напрягать не надо. Мало ли в мире долгожителей?

…Дошло. Ударило молнией.

Он-то и без добавки обойдется, если курить бросит. А вот Аня, Анна Николаевна… 1942-й плюс еще полсотни. И немцев можно будет позабыть, и Сталина, и Хрущева-кукурузника, и Бровеносца. Жаль, им не встретиться! «Инженер Илюшин» как раз 1992-го…

– Согласен!

Далида кошкой скользнула к нему, склонилась, словно желая поцеловать. Ладонью коснулась щеки:

– Ну что, твердокаменный? Вот и слюнки капают, и глазки моргают! Я же говорила, что приемов не счесть. Первый не пройдет – второй сгодится. Не обижайтесь, Сергей, меня они без анестезии ломали…

10:24 …считать природным катаклизмом…

День настал.

В небе чисто, ни облачка. Солнце – теплое, сентябрьское.

Город спал. Слишком долгой, слишком шумной была Золотая ночь. Пустые улицы, закрытые двери магазинов, опущенные шторы. Тихо, спокойно, безмятежно, как после большого праздника. Легкий ветер, первые желтые листья на асфальте.

Утро, обычное утро.

Лишь на миг встала беззвучно у горизонта заснеженная горная цепь. Острые пики, голубой столетний лед, черные склоны, зеленые предгорья. Поманила несбыточным, подразнила…

Исчезла.

Город просыпался медленно, не торопясь. Куда спешить?

* * *

– Документы, как я понимаю, требовать у вас бессмысленно?

Большой Начальник встал, когда четверо в одинаковых костюмах вошли в его кабинет прямо сквозь стену. Не дождавшись ответа, сделал шаг к малому столу, к белому телефону.

Двое заступили дорогу.

Начальник кивнул, ничего иного не ожидая. Распустил узел галстука:

– А я догадался. «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим…» Или вы Змея в предках числите?

Трое сильных молчали. Четвертый резко бросил:

– «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем…»

Большой Начальник набычился, сжал крепкие кулаки. Шагнул вперед, на гостей, как на амбразуру:

– Город не трожь! Людей не трожь! Я главный, с меня голову снимай. Ясно? Не виноваты люди, за что им гибнуть?! А за беспредел ответишь. И на вас управа найдется!..

Задохнулся, схватился за грудь, но голос не сбавил:

– Меня! Только меня!..

Гости переглянулись. Четвертый спросил:

– А во что ты превратил город? Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них!

В горле захрипело. Начальник выдохнул:

– Я виноват. Я и отвечу. Остальных – не сметь! Меня берите!

Четвертый, подумав, рассудил:

– Благо тебе, князь беззаконный, но храбрый, не устрашившийся постоять за людей своих. Не тронем в день сей ни тебя, ни народ твой. Но настанет еще и день грядущий!

Выждав, добавил другим тоном:

– Всю документацию за последние дни – нам. Всякое расследование прекратить. Случившееся считать природным катаклизмом. Забыть как можно скорее. И учти, князь беззаконный… Если что, первыми погибнут твои внуки.

* * *

Фотограф Вадим Васильевич скользнул взглядом по роскошному среднеформатному «Hasselblad H2D», красовавшемуся на столе. Качнул седой головой:

– Нет, не возьму. От вас, граждане, мне подарков не надо. Молчать? Да, обещаю. Что я, самоубийца?

И не выдержал:

– Что будет с другими? С тем парнем, Сергеем? С остальными?

Двое в сером пожали плечами.

– Не наша компетенция, – равнодушно ответил первый. – Думаю, все обойдется аналогичным обещанием.

– Клясться у нас не принято, – вмешался второй. – Но такое обещание вроде шахидского пояса. Лишнее слово – и в клочья. Скажете, мы плохо относимся к людям? Мы, Вадим Васильевич, такие же подневольные. Все под Ним ходим.

Старый фотограф скривил узкий рот:

– Кто бы сомневался!

Бог ехал в пяти машинах.От страха почти горбатаВ своих пальтишках мышиныхРядом дрожала охрана…

12:55 …Слеза, слеза, слезинонька…

До площади скорым шагом – пять минут. До назначенной встречи – столько же. Сергей прибавил ходу. Опаздывать не любил, пусть эта встреча его и радовала мало.