Крепость королей. Проклятие
Шрифт:
Отец Тристан подмигнул своей подопечной:
– А ты неплохо справляешься, Агнес.
– Быть может, мне следует заниматься этим чаще, – тихо ответила девушка. – Если вы позволите. Пусть я и дочь знатного господина…
На улице вдруг поднялся шум. По земле застучали копыта, мужские голоса выкрикивали приказы, некоторые из детей начали плакать. Крестьянка обеспокоенно наклонилась к приоткрытой двери. И тут же отпрянула.
– Господи, это наместник Гесслер! – прошептала она. – Что ему опять от нас понадобилось?
Агнес тоже подошла к двери. В глаза после полумрака
– Проклятье, тут что, никого не осталось? – проворчал он. – Ни одного безмозглого холопа?.. Ну же, вылезайте из своих лачуг!
Через какое-то время крестьянка решилась выйти. При этом она покорно потупила взор.
– Все работают в поле, господин, – сказала женщина дрожащим голосом. – Нужно убрать озимые.
Наместник смерил ее недовольным взглядом.
– Это хорошо, – проворчал он. – Работа никому не повредит. Ну а ты что тут делаешь, женщина? Уж не филонишь ли?
– Мой… мой сын болен. – женщина так низко склонила голову, что Агнес испугалась, как бы она не повалилась вперед. – Я выхаживаю его.
– Ха, отговорки! Ты просто слишком ленива, чтобы…
– Она говорит правду, ваше превосходительство! – отец Тристан распахнул дверь и встал в проеме рядом с Агнес. – Мальчишку затоптала лошадь. Какой-то всадник пронесся по засеянным полям его родителей. Женщина говорит, что это, наверное, кто-то из людей Шарфенека. Судя по всему, охотники.
У наместника от удивления отвисла челюсть, но он быстро подобрался.
– Вы поглядите, – проворчал Гесслер и указал плеткой на монаха. – Добрый отец Тристан снова хлопочет о бедняках… Я думал, вы еще в Ойссертале.
Монах сдержанно поклонился.
– Как видите, люди нуждаются в моей помощи.
– Как будто настоятель в ней не нуждается… – Гесслер взглянул на Агнес. – А это не дочь ли наместника Эрфенштайна? – пробормотал он. Конь его так и не успокоился. – Ваш отец мне здорово насолил.
– Это ваше с ним дело, – резко ответила Агнес. – Меня оно не касается.
Губы наместника растянулись в тонкой улыбке.
– Ого, такая юная, но уже такая заносчивая… – Он пожал плечами: – Что ж, если ваш отец и дальше будет упрямиться, этим вопросом займется сам герцог. Филипп фон Эрфенштайн нарушает закон! Этот Матис помог бежать мятежнику и понесет за это заслуженное наказание.
– Те, другие, тоже понесли заслуженное наказание? Даже мальчишка? – бесстрастно спросила Агнес.
Она чувствовала, что ступает по тонкому льду, но была не в силах себя сдерживать.
Тем временем с полей прибежали некоторые из крестьян и с почтительного расстояния наблюдали за происходящим.
Гесслер вскинул бровь и смерил девушку взглядом.
– Женщина будет учить меня, как управлять? – спросил он резко. – Тогда скажите мне, для чего нужны законы, если их не исполнять? Во всем должен быть
порядок, установленный Господом. Иначе разразится хаос.– Господу неугодно, чтобы безусых юнцов вешали только за то, что они умирают с голоду! Господь милосерден, он…
– Молчи, девка!
Бернвард Гесслер побагровел и замахнулся плетью, словно собрался хлестнуть Агнес. Но потом вдруг понял, что перед ним не крестьянка, а дочь наместника Трифельса.
– Забрать бы вас заложницей в Анвайлер, – прошипел он. – Посмотрим, кем ваш отец больше дорожит – беглым мятежником или собственной дочерью.
– Не думаю, что это хорошая идея, – вмешался отец Тристан. – Или почтенный наместник развяжет вражду, запрещенную со времен императора Максимилиана? Что скажет герцог, если этот закон будет нарушен?
Гесслер развернулся и уставился на него. В течение какого-то времени никто не проронил ни слова. Монах и наместник словно испытывали друг друга на прочность. В конце концов Гесслер отвел взгляд.
– Хорошо-хорошо, – пробормотал он. – Оставим в этот раз все как есть. Будем надеяться, что Эрфенштайн еще образумится. У меня же есть дела поважней.
Все крестьяне уже вернулись в деревню, и Гесслер обратился к ним зычным голосом:
– Слышите меня, холопье? Вы еще не заплатили положенную герцогу десятину! Я здесь, чтобы вытрясти ее из вас.
Вперед выступил беззубый старик – видимо, деревенский староста – и низко поклонился перед наместником.
– Ваша милость, – пролепетал он. – Мы ведь на прошлой неделе отправляли вам письмо и просили отсрочки. Вы же не забыли? Мы очень надеемся, что…
Наместник отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи.
– Вздор! Если я дам вам отсрочку, то и в других деревнях захотят того же. И к чему это приведет?.. Нет, десятину придется заплатить. Права и обязанности для всех одни.
Он развернулся к стражникам:
– Обыскать сараи и амбары!
Под плач и причитания крестьян стражники неспешно переходили от одной лачуги к другой, опустошая погреба, сараи, загоны для скотины и даже маленькие огороды. В итоге они вернулись с тремя курами, двумя тощими козами и притащили тележку брюквы и четыре мешка зерна.
– Вот то-то же, – проговорил наместник довольным голосом. – Это уже кое-что. Так я и предполагал: вранье и ничего, кроме вранья.
– Ваша милость, ваша милость! – Старый крестьянин рухнул в грязь перед конем. – Прошу вас, только не зерно, это наши последние семена! Если вы заберете их, нам нечего будет сеять. Поля останутся незасеянными, и зимой нам придется голодать!
– Так раньше надо было приберечь, тупое отродье! – огрызнулся Гесслер.
В этот раз плеть со свистом рассекла воздух, и старик с воплем схватился за лицо.
– Если сейчас заберете зерно, ваше превосходительство, то на следующий год вы от них вообще ничего не получите, – снова вмешался отец Тристан. – Это и дураку понятно.
Гесслер снова развернулся к монаху и свирепо на него уставился. Затем двинулся на отца Тристана и дал коню шпор, да так резко, что тот заржал и взвился на дыбы. Но монах не двинулся с места.