Крепость не сдается

Попов опередил поручика. Раздраженный, он вызвал у телефонистки шахту номер три.

— Все ушли на похороны, — ответил незнакомый голос.

Попов бросил трубку, яростно стукнул по столу:

— С меня армия требует уголь, а вы… Где ваши казаки, господин поручик?

Норенберг усмехнулся:

— Если вам будет угодно, мигом пришлю. Половину ваших шахтеров перерубят. А уголек добывать пойдете вы с господином Креминским.

— И все-таки…

— Хорошо. Пришлю десяток.

Едва процессия поравнялась с домом управляющего, кто-то запел «Интернационал». Песню мгновенно подхватили сотни голосов.

Нескончаемым потоком шли и шли люди на кладбище. Когда гроб опустили в могилу, Екимов обратился к присутствующим:

— Товарищи! Дорогие друзья! — В этот момент в руках Ильи Петрякова взметнулось красное полотнище, на котором было начертано: «За власть Советов!». Голоса одобрения прокатились над толпой. — Сегодня мы хороним одну из жертв белогвардейцев, Татьяну Стряпунину, В свои шестьдесят лет она делала наше общее дело. Клянемся отомстить за гибель нашего товарища!

Неожиданно кто-то крикнул:

— Казаки!

Через кладбищенскую ограду перемахивали казаки, врезаясь на полном скаку в толпу. Один из казаков ринулся к стоявшему на холмике Екимову. Взмахнув плетью, он надвигал коня на Василия Яковлевича. Максим Семенов сломал крест с чьей-то могилы, размахнулся и со всего плеча ударил верхового. Тот сполз на землю. Это послужило сигналом к схватке. Матрос Александр Иванов огромной жердью сбивал казаков, приговаривая:

— Получай, гады, сполна!

Казачий ротмистр между тем, вскинув шашку, направлял коня к Манефе, лежащей на свежем могильном холмике. Василий Екимов, заметив это, улучил момент и, зажав финку в зубах, прыгнул на ротмистра сзади. Миг — и он вонзил ему нож в спину. Выхватив из кобуры белоказака наган, столкнул его из седла. Подскакав к Степану Голубцову, Екимов на ходу крикнул ему:

— Садись сзади!

Конь вынес их из толпы. Два казака ринулись вдогонку, но Екимов метким выстрелом сшиб одного. Второй бросился наутек.

А ребята из десятка Леонида Горшкова — Володя Вдовин, Ваня Точилкин, Павлик Баландин, Миша Кормильцев, Саша Карамышев и другие — забирали у убитых и валявшихся без сознания казаков оружие и перетаскивали его в березовую рощицу.

— Всем уходить! — скомандовал вскоре Леонид, заметив, что Екимов машет ему рукой.

В этот же день на заседании подпольного комитета было решено выделить Манефе Пильниковой деньги, снабдить ее фальшивыми документами и отправить в деревню Ячменку [13] . В ответ на налет казаков на кладбище комитет предложил объявить двухдневную забастовку.

13

Ныне д. Чудиново Октябрьского района.

— Немедленно сообщите об этом шахтерам, — приказал Екимов Леониду Горшкову. Это было очень опасное поручение, но Леонид радостно улыбнулся: он любил рискованные дела.

— Сделаем! — весело сказал он. — А как быть с казачьим оружием?

— Подберите надежное место и спрячьте его там. Комитет поручил тебе снабжение подпольщиков оружием и боеприпасами. Справишься?

— Попробую! — кивнул Леонид, и вскоре он с ребятами уже переходил от барака к бараку, сообщая решение подпольного комитета партии.

Шахтеры бастовали два дня.

ПОДПОЛЬЕ ДЕЙСТВУЕТ

1

Начальник Челябинской милиции поручик Агапов искоса глянул на хмурое лицо Норенберга.

— Представьте себе, Карл Вильгельмович, — снова заговорил Агапов, — все эти ваши безобразия происходят в дни, когда во всем уезде более или менее спокойно. И вдруг — чрезвычайное событие — разгром казаков на кладбище безоружной толпой шахтеров. Зачем, собственно, вам потребовалось мешать похоронам этой старухи?

— О, вы не знали, как вызывающе вели себя демонстранты, — вскинул брови Норенберг. — Окрасили гроб в красный цвет, пели «Интернационал».

— Понимаю. Но есть же другие пути. Выслали бы туда своих людей, шли бы они со всеми, вынюхивали главарей, а после похорон этих главных и взяли бы по отдельности…

Агапов еще долго говорил. Хмуро слушая его, Норенберг думал, что Агапов не знает, как смело, дерзко действуют неуловимые подпольщики копей. Ежедневно выводили из строя водоотливные насосы. Кто-то унес с экскаватора крышку блока, и машина стоит в бездействии уже третью неделю. А в механических цехах Кыштымских и Уфалейских копей то утащат с токарных станков резцедержатели, то погнут вал трансмиссии. На электростанции Уфалейских копей замкнули проводку, отчего сгорела обмотка электромотора, Вчера случилось снова скандальное событие. Ночью кто-то бросил жестяную бомбу в кабинет Попова. Тот остался жив, но виновного опять не нашли. А ведь в доме постоянно дежурили верные люди — Долгодворов и Зеленин.

«Напасть на след хотя бы одного из них, — подумал Норенберг, но тут же снова поморщился. — Впрочем, брали мы этот стачечный комитет, а толку…»

— У меня есть подозрение, — перебил он Агапова, — что руководят смутьянами из Челябинска. Вот, полюбуйтесь, — он протянул Агапову листовку.

— Видите — ГКП… Городской комитет партии.

— О Челябинске мы сами позаботимся, — проговорил Агапов. — У вас-то кто эти бумаги распространяет, а? И главное — кто их получает от этого самого городского комитета?

После отъезда Агапова Норенберг долго сидел в невеселом раздумье.

«А не пойти ли завтра к Сорокину на пирушку? — размышлял Норенберг. — На сей раз — только те, кого я захочу. И женщин, женщин побольше, надоели уже эти мужичьи рыла. Кстати, надо пригласить эту смазливенькую уборщицу из штаба Настю Собакину. К черту! Теперь каждый день полон неожиданностей. Надо жить для себя. Итак — решено».

Норенберг вызвал к себе Настю. Она вошла несмело, еще не ведая, зачем приказал явиться ей сам начальник контрразведки.

А. Н. Собакина (Лысикова).

— Ну, как работается? — весело спросил он. — Небось, не дают проходу такой красавице солдаты, а?

— Что вы, — повела плечами Настя, — я на них и не обращаю внимания. Занимаюсь своим делом, жить-то надо.

— Ну, ну, правильно, — кивнул Норенберг. — Вот что, милая, завтра вечерком приходи-ка в дом Акинтия Сорокина. Знаешь где?

Настя кивнула головой: знаю.

— Повеселимся там немного. Люди там все порядочные соберутся.

— Неудобно одной-то, — возразила Настя. — С дружком-то своим как расстанусь? Узнает — убьет меня.

— Кавалер, говоришь, есть? Что ж, веди его, — и засмеялся: — Помогай только мне спаивать его, поняла?

Настя улыбнулась, а сама уже решила, что вечером побывает у Степана Викторовича, сообщит ему о приглашении. Отказываться, понимала она, было нельзя.

«Эта простушка в грошовом сарафанчике начинает мне нравиться, — думал между тем Норенберг. — Все зависит теперь от тебя, Карлуша. Это не жена главного инженера».