Крепость живых

– Это не преподаватели. Просто, когда все это началось, курсанты довольно много людей спасли – втащили их в Адмиралтейство.

– А, через закрытые двери на первом этаже?

– Нет, не дураки же они открывать дверь, когда там уже мертвецов толпа была, – старым курсантским способом. Общежитейским.

– Это как? Веревками?

– Откуда в общежитии веревки? Тем более в женском. На пожарных шлангах. Берется из пожарного ящика шланг от брандспойта, на конце завязывается петля. Спускается все это хозяйство вниз, вполне хватает с третьего этажа. Сначала девчонки сообща затягивают наверх того, кто помельче и немного весит, ну а дальше все проще. Так и тут.

– Откуда такое знание предмета?

– Старая курсантская технология. Внизу-то вахта не пускала.

– То есть мы тоже не совсем святые?

– Но я-то сначала уточнял, с кем дело иметь буду. А эти балбесы… да и СПИДа раньше не было.

Дальше осматриваю нескольких человек. У одного точно перелом правой руки – рука короче другой, здорово отекла и даже на глазок видно, что кисть руки подвывернута неестественно. У троих банальные, хотя и сильные ушибы. Еще у одного точно сломаны ребра – дышать ему больно, слышна при дыхании крепитация отломков, этакое щелкающее потрескивание, дышит часто и поверхностно; спал сидя, вставать из положения лежа оказалось очень больно. Видно, что гвозданулся парень сильно – гематома здоровенная, как раз над подозрительным местом.

Рекомендую обоих с переломами отправить в Кронштадт, а пока туго перетягиваю грудную клетку нестерильными бинтами. У второго немного подтягиваю повязку, поддерживающую согнутую в локте руку – кто-то наложил, но чуток неверно: рука должна быть согнута в локте под углом девяносто градусов. Теперь таблетки с темпалгином каждому. Все, транспортировку выдержат.

И приходит пора идти беседовать с бойкой спасенной.

Мальчишка чувствует себя отлично, но сейчас еще спит. Мама чувствует себя еще лучше, но уже бодрствует, вид имеет свежеумытый и веселый. Немножко комично то, что она сидит в накинутой шинели и тех же валенках. Этакий смазливый курсантик с чертенятами в голубых глазенках. Званцев предусмотрительно не появляется в поле зрения, но я уверен, что он неподалеку. Тут же крутится один из «обогревателей» – тот, которого звали вроде Ленькой. Выгоняю его безапелляционно.

– Итак, Рита, как вы себя чувствуете?

– Просто великолепно.

– Никаких жалоб?

– Медицинских – никаких. Честно, давно себя так великолепно не чувствовала.

– А немедицинские жалобы?

– Примчался рано утром офицер, он вроде отец одного из курсантов. Смотрел на меня страшными глазами.

– С чего бы это, а?

– А вы не в курсе?

– Не вполне. Хотя подозреваю, что знаю, о ком речь.

– Ну… Ребята, которые меня согревали… Они немного перевозбудились, и мне показалось, что… Одним словом, я решила их отблагодарить тем, чем могла. Вы меня осуждаете?

– Ну не то чтобы осуждаю…

– Знаете, доктор… Когда все это началось… Мы с Митей собрались быстро. Я схватила все, что под руку подвернулось: там, в машине, сумки остались, деньги, украшения мои, Митины игрушки, одежды немного. Еду взяли, какая была. Два пакета сока было и термос взяла с кофе. Хотела бутерброды порезать, но спешили, не стала. Потом в машине пришлось кусать от батона… и консервы остались… Я нож с собой не взяла. Не знаю почему, совсем голова дурная была. Зачем-то взяла фен. Сейчас не могу понять зачем. Тоже в машине лежит… Мы поехали… да я даже не пойму, куда я ехала. Лишь бы прочь из города. Куда угодно. Куда глаза глядят. Моя мама живет в Краснодаре, а я рванула зачем-то на север. Я не знаю зачем. Не могу объяснить. Мы испугались. Когда выбегали из подъезда, к нам пошел Васильев. Хороший дядька, помогал, если что в квартире ломалось. А тут я обомлела, как его увидела. Особенно глаза. Вы и сами знаете, что тут рассказывать.

Он к нам, а мы забежали с другой стороны, я сумки в салон закинула, про багажник даже думать некогда было. И как рванула! Он уже стал в стекло стучаться, а у самого руки объедены и пальцев не хватает. Я, как цыган, стартовала с визгом – дым от колес пошел, и горелой резиной даже в салоне пахло. Митя икать начал – не остановить. Если сейчас смотреть, я вела машину туда, где было посвободнее. На набережную выскочили – там затор на мосту, свернула вправо – и влипла как муха в липучку. Зажали сразу. Народ дерется, все орут, визжат. Кто-то даже стрелял, а нам и дверцу не открыть – только чуть-чуть можно приоткрыть, и в окно не вылезти – машины плотно подперли с боков.

Из соседней машины – черная такая, большая – мужик сначала матерился, что я ему дверью в борт колочу. Потом рассвирепел вконец – на его капоте люди дрались. Или ему машину стало жалко, или разозлился сильно – он явно не в себе был, – вдруг взял и пятилитровой бутылью с водой выбил ветровое стекло и полез наружу. Его сразу ножом пырнули. Наверное, в живот – он за живот держался, когда свалился прямо на нашу машину. Мы с Митей заткнули уши, накрылись пледом – так страшно было. Я думала, что уже страшнее не будет, плакали мы оба, у Мити истерика началась. А потом уснули, как под наркозом. Раз – и нет ничего. В момент. Проснулись – уже темнеет. И мужик этот на капоте у нас стоит. И глаза как у Васильева. А рядом еще несколько таких же. Я подумала, что надо фары выключить и мотор. Наверное, правильно. Выключила все. Он сначала стоял, потом сел. А потом лег на капоте и в клубок свернулся. Наверное, грелся – капот теплый был. А мы пошевельнуться боялись, сидели тихо, тихо. Спрятались опять под плед, и я Мите тихонько сказки рассказывала, потом поплакали и не заметили, как уснули. Проснулись оттого, что замерзли очень. Мужик с капота ушел, и других тоже было не видно. Но темно – не понять что где. Фонари светят, а у нас стекла запотели – не протереть даже толком. Вылезти из машины – надо стекло разбивать. А куда бежать? Мы же видели, когда ехали, сколько мертвых уже на улицах было. Да и Митя долго бежать не может, он еще маленький. И я его тащить на руках долго не смогу – он уже большой для этого. А главное – некуда нам бежать.

Включила фары, а все мертвецы тут, рядом. Моментально выключила свет. Потом у нас зуб на зуб уже не попадал – включила печку. Мужик опять пришел на капоте лежать, но нам уже было все равно. Протопила немного. Опять укрылись пледом и уснули. Выбралась из-под пледа, когда проснулась, и чуть не заорала – мужик лицом в ветровое стекло уперся и на нас смотрит. Мы опять спрятались. Он сначала в стекло руками стучал. Я больше всего боялась, что он их в кулаки сожмет или ногой ударит. Он здоровый такой был, словно из братков, но он не догадался. Так ладонями и шлепал, и все реже и реже. Видимо, остывал тоже.

Погода тогда была очень холодная. Мы сидели сколько сил хватило. А потом рядом крик какой-то был. Я так думаю, что кроме нас в машинах еще людей было много, только мы одетые были тепло, плед у меня всегда шерстяной в салоне лежал – мы все же не так сильно мерзли, как другие. А ведь многие ехали легко одетыми – не в тулупе же на санях, а в комфортабельном авто. Тот мужик, что у нас на капоте сидел, в одном джемпере светлом выскочил… Я думаю, что кто-то не выдержал холода и выскочил из машины. Потом несколько раз такое видели. Почти все там и остались – замерзшие-то бегают плохо. А мертвецов уже было много. Совсем близко от нас какой-то пожилой мужчина в боковое окошко стал вылезать и застрял. Ой, как он кричал, как кричал! А они его ели. Потом прекратил кричать – и мертвецы минут через десять от него отошли. А он стал возиться, но так из окошка и не вылез. Наш сосед туда тоже отправился и, на наше счастье, застрял там ногой между машин. Не знаю, как это ему повезло, но выдернуть ногу ума не хватило, потопырился, потопырился и потом стоял неподвижно, столбиком. В общем, оставалось помирать. Единственное, что радовало, – в Петропавловке часы били и колокола, а когда в двенадцать пушка бахнула, мы страшно обрадовались: значит, люди живые еще есть, раз пушка стреляет. Это нас и поддерживало.

Ночь зубами постучали, спали от холода как пунктиром. К утру не выдержала – опять машину прогрела. Тут нам гораздо легче стало. Во-первых, мы до сумок смогли добраться, и я на Митю напялила все, что у меня было. Читала, что главное, чтоб одежда была многослойной – от холода защищает. А себе я, оказывается, набрала летних платьев и футболок. И купальники взяла. Тоже не пойму зачем. Во-вторых, пить хотелось ужасно – и мы попили. Погрызли что было из еды. Ну немного было, да и то все постное и диетическое. Оливки вот съели – у них на крышке петелька такая, открыть легко. Батон был с отрубями. Хлебцы, еще всякое такое же. Я тогда очень пожалела, что у меня в холодильнике сала не было. По такой погоде первая еда была бы. Хотя она не постная, грех вроде в пост такую есть, а сейчас вроде ж пост. Но все равно сразу легче стало. Даже от такой еды. В-третьих, бутыль пятилитровая с водой, которою сосед себе, на беду, стекло выбил, рядом оказалась. И я смогла ее в окошко втянуть, хотя два ногтя сломала, пока ее вцарапывала. И поставила так, чтоб ее обогревало, когда печка включена.

Потом пили два дня теплую водичку, вкусно было очень. А людей в других машинах я видела, но через три дня уже все они были мертвые. Кто пытался распихать другие машины и вырваться, кто кричал, звал на помощь. Мне повезло – я только заправилась и не успела пожечь. Начнись все это парой дней раньше, оказалась бы без бензина. А так я все-таки печкой салон грела. Ненадолго, но помогало. В туалет ходить было очень сложно. Но приспособились: сзади, за водительским креслом, в пакетик – и в окошко. Запах, конечно, был, но что ж поделать… И кофе, конечно, зря пили… Не стоит его на морозе пить…