Крепость
Шрифт:
Я, как это уже было не в первый раз, остановился напротив двух работ Леонардо да Винчи — «Мадонна Бенуа» и «Мадонна Литта». Эх, почему же у нас нет еще и Джоконды? Она бы хорошо смотрелась, если повесить ее прямо по центру.
Створка тяжелой двери, ведущей в соседний зал, закрыта, но откуда здесь взялась еще одна дверь, поменьше? Вроде бы, в прошлый раз ее не было. Или створка ее как раз закрывала?
Разумеется, императору нужно вначале подумать, а уже потом сделать, но я сразу же потянул на себя дверь и обнаружил, что за ней находится маленькая комнатка, почти чулан, а там — запыленное зеркало во всю стену. В зеркале отражался я.
Да,
И как это я через зеркало-то пройду?
Но пока думал, уже шагнул вперёд через зеркало и пожал руку своему двойнику.
— Давненько, давненько ты не заглядывал, — укорил меня император.
— Дела брат, что тут поделать, — пожал я плечами. — То покушение, то реформы какие-нибудь.
— Да знаю я твои дела, — хмыкнул двойник. — Слышал, что с турками союз заключил, да еще и на турчанке женился.
То, что я женился на турчанке, это не тайна, а вот откуда ему известно про союз? Подозрительно посмотрев на своего двойника, спросил:
— Выкладывай, что тебе еще известно?
— Да мне только то известно, что старшие знают, — вздохнул Александр. — Но старшие, они, как ты сам понимаешь, уже все про живых знают. Еще знаю со слов матушки, когда в гости заходит. Про союз с турками Николай Павлович рассказал, очень сердился. Дескать — с турками мы всегда воевали, с чего вдруг Сашка союз затеял?
Меня слегка задело, что какой-то там Николай Палыч, которого звали еще Николай Палкин, называет меня просто Сашкой. Это меня-то, государя Всея Руси? Мне что ли его Колькой звать? Нет, старшие — это мои предки. Нужно их уважать. Спросил у двойника;
— А сам-то Николай Павлович, разве не заключал мира с Османской империей? Заключал. Даже договор о союзе у нас был.
— Говорит, что мир был заключен, но все зря. Не стоило с Османской империей мир заключать. И в Крымскую войну на нас, из-за этой Турции, вся Европа навалилась. А надо было Сашке — то есть, тебе, не на турчанке жениться, а на ком-то другом. И лучше, если бы ты проливы захватил. И возможность такая была, верно?
Была или нет возможность захватить проливы Босфор и Дарданеллы, я не знаю. Морской министр Столетов считает, что захватить-то бы мы их захватили, а как удержать? А как по мне — так и черт-то с ними, с проливами. Зерно мы хоть и возим через проливы, и пошлину платим, но все-таки, продажа хлеба — не самая главная составляющая дохода российского бюджета.
— А что Екатерина Великая говорит? — поинтересовался я.
— Смеется государыня, — усмехнулся и Александр. — Говорит — мол, в родных пенатах у Александра кобылок много, выбирай любую, а он турецкую решил объездить…
М-да, матушка Екатерина в своем стиле. И не сказать, что немка. Изъясняется, словно русская бабуля.
А мой двойник продолжил:
— Еще Екатерина Алексеевна соглашается с внуком — мол, действительно следовало проливы взять, пока империя слабая. А ты Османскую империю усилить решил.
Ну вот, дались им эти проливы. А сколько помню, коли Россия собиралась захватывать проливы, так добром это не заканчивалось. Что в крымскую войну, а что и в Первую Мировую. Нет уж, нам чужого не
надо, но и своего ни вершка не отдадим.— Кстати, а где наши старшие? — поинтересовался я.
Действительно, а что делают мои предки, ушедшие из жизни кто сто, а кто и двести лет назад, если меня тут нет? Может, у них здесь у каждого имеется собственная империя, где они правят, сообразно своим навыкам? Скажем, в империи Екатерины появилось Греческое царство, которым управляет ее внук Константин? А у Николая Павловича уже захвачены и проливы, и все Балканы теперь наши?
Александр Борисович загрустил:
— Я спрашивал пару раз — они лишь смеются. Дескать — не положено тебе знать, пока ты жив. Вот, коли помрешь, тогда все и узнаешь. Еще сказали, что даже если они и попытаются объяснить, так я все равно не пойму. Мол, это как ребенку, который в игрушки играет, рассказывать про взрослую жизнь. А мне, сам понимаешь, очень тоскливо. Я же не могу никуда выйти. Матушка приходит, так все равно — тоскливо.
Хм… А ведь что-то в этом есть. Жизнь после смерти — нечто непонятное, и пока неопознанное. Есть же такая версия, что наша жизнь — это подготовка к чему-то более важному, что нас ждет там, за порогом. А смерть — это не так и страшно, как кажется.
— А как ты со мной сумел встретиться? — поинтересовался я.
— Да мне просто показали, как зеркалами пользоваться, — туманно объяснил двойник. — Но ты к зеркалам в одиночку редко подходишь, если только с утра, когда бреешься. А в остальное время рядом с тобой всегда кто-то есть. Я тебя уже второй месяц пытаюсь увидеть, не получается.
Александр еще раз вздохнул, а потом спросил:
— Саш, а как тебе турчанка?
— В смысле? — набычился я. Если это какой-то пошлый намек, так мой двойник может и промеж рогов отхватить. Или это не пошлый намек, а прямой. Дескать — если я оклемаюсь, так что мне с твоей женой делать? А вот Соньку я никому не отдам. А император сейчас точно, огребет. Не посмотрю, что он в коме лежит. Но Александр имел в виду совершенно другое:
— Я к тому, что вы с ней совершенно разные люди. Ладно, языки друг друга вы понимаете, но она же воспитывалась в исламской религии, в Турции, среди наших врагов!
Я только пожал плечами. А вот, хрен его знает, как мы с Соней вместе и уживаемся? Если бы я не знал, что моя жена турчанка, так и не понял бы, что она выросла в Стамбуле, во дворце султана, и до семнадцати лет исповедовала ислам. Кажется, что менталитету — вполне себе русская девчонка. А главное, что она меня любит, а я ее. А что еще-то надо? Только и смог ответить:
— Все как-то само-собой получилось.
— Это хорошо, — кивнул Александр. Как-то он просто согласился. И не спорит. А вообще, с чего я ему понадобился? Заскучал, что ли? Но мой двойник все прояснил сам: — Саша, тут твоя девушка, Марина, стала часто заходить ко мне. Разговаривает со мной, рассказывает всякое, будто я живой.
Я на миг нахмурился, может, с Мариной произошло что-то…
— Ты не подумай, — продолжил Александр, — я совершенно не против, мне хоть не скучно, да и девушка она… Очень приятная. — он виновато взглянул на меня. — Она меня пашей называет. Видимо решила, что я это на самом деле ты.
Да уж, но сказать мне здесь нечего.
— Ты ведь не против? — спросил он. — Со мной хоть кто-то из живых общается теперь.
— А матушка? — машинально ответил вопросом на вопрос я.
— Матушка тоже говорит, — улыбнулся он, — но это другое. Так ты не против?