Крепостная

— А сейчас есть? Значит, ты не против его предложения? Сердце твое что говорит?

— Не против, Лидия. Но…

— Ты не «нокай». Как чужие проблемы решать, ты уверенная, прешь напролом, словно медведь. Бесстрашная, тоже мне… а как о себе подумать, так, значит, сразу в кусты?

— Ну, как в кусты, Лидия Львовна, милая… Ты же видишь, Осипу сейчас нелегко: Петр, Гера, да и сама я задумала все эти дела с мастерской… Столько всего заварила. А расхлебывать кому?

— Ты правда думаешь, что Осип несчастный и потерянный? Я послушала, что тут было до меня. Так, пожалуй, пусть Петр лучше и не приходит в себя! Вон какой внимательный к отцу! Мальчишка растет всем на радость. А коли не мастерская и твои идеи, так и правда, по миру бы пошла вся усадьба. И Осип первый, кто это знает и ценит. Неужто ты считаешь, что он твоего счастья не хочет? – Лидия вывалила на меня столько вроде бы лежащих на поверхности фактов, что я замерла и молча уставилась на нее.

И внутри очень осторожно, будто боясь снова уколоться об острые преграды, затлело чувство радости и возможности счастья. Счастья только для меня.

Глава 60

К декабрю Евгений заступил на должность городского головы, проводив на заслуженный отдых своего предшественника. Мы начали гулять, как раньше при нашем знакомстве, ранним утром. А вечерами он приезжал к нам на ужин.

А потом, пропав на пару дней, напугал меня своим отсутствием. И успокоилась я только, когда прибежал мальчишка, чтобы сообщить, что его вызвал в Троицк отец. Паренек был страшно напуган, что ему надерут уши, потому что прийти он должен был в первый же вечер.

И я еще крепче почувствовала страх потерять Евгения. Но продолжала откладывать беседу с Осипом, на которой настаивал Евгений. Он хотел сам сделать это. Но я не позволяла, потому что раз сама имела договоренность, то и разрушить все должна была своими руками.

За вечерним столом Авдотья и Анна, ставшие уже и Осипу, и нам с Лидией, будто родственниками, шумно рассказывали что-то, делясь новостями из мастерской. И я заметила вдруг, что Петр с Аннушкой пересматриваются. Она стыдливо поднимает на него глаза, а поймав его взгляд, тут же краснеет.

Сначала, вспомнив обо всем, что узнала о нас с ним, решила поговорить с Аннушкой. Предупредить, что вести себя с этим не помнящим ничего «товарищем» стоит очень осторожно. Но потом приняла решение просто намекнуть ей, что подпускать к себе Петра не стоит. А ежели начнет руки распускать, моментально сообщить мне.

— Зима подошла к самому порогу, любезные мои друзья, - в привычной уже нам восторженной манере однажды вечером завела разговор Лидия.
– Уговор был, что живу я здесь до осени. А я задержалась до холодов, - болонка на ее коленях подняла голову, будто поняла, что хозяйка задумала что-то недоброе.

Надо сказать, что животные Лидии на деревенских харчах раздобрели, стали вальяжными и степенными. Если Жану, собачке, по возрасту внешне напоминающему свою хозяйку, и правда лет было немало, то молодой кот уже стал настолько ленивым, что был замечен лежащим возле миски со сливками, макающим туда лапу, а после медленно слизывающим их.

— Что? – Осип отложил ложку и поднял на женщину взгляд, полный страха. – Неужто вам у нас плохо?

— Хорошо, да только… мало приличия жить в доме безо всякого статуса, Осип Германович, - Лидия глянула на меня так, словно мы с ней уже условились об этом разговоре, и я должна была его поддержать.

— Лидия Львовна, милая вы наша, - Осип ослабил ворот рубашки под халатом и знатно раскраснелся. В тот вечер мы провожали ужином доктора. Утром он должен был уехать в Петербург. Мне он сказал, что, похоже, амнезия у нашего Петра навсегда, но чем черт не шутит. Предполагал, что если увидит Клару, то может и вспомнить все.

— Осип Германыч, вы покраснели. Про давление не забывайте! – заметил Владимир и вернулся к беседе с Петром.

— Лидия, вы же мое положение знаете. Знаете, как обстоят дела. При другом случае я бы вам предложение сделал в первую же неделю, - выдал севший прямее и готовясь уже встать, хозяин дома.

— А я думаю, не стоит терять этого шанса, Осип Германыч. У нас с вами получилось все задуманное. А значит, можем и расторгнуть нашу договоренность, - с большим трудом сказала я и заметила в глазах Лидии одобрение.

— Значит, так и быть! – Осип встал, поднял лафитничек с наливкой и посмотрел на Лидию с такой любовью, что у меня защемило сердце. – Лидия Львовна, милая вы наша. Душой дома стали в первый же день, как появились. А мое сердце украли на следующей же неделе. Окажите честь: станьте моей женой. Сколько бы мне ни осталось там… хочу с вами прожить, - на глаза его навернулись слезы, но все моментально захлопали в ладоши, призывая невесту ответить тотчас же!

— Как же отказаться от такого предложения, милейший Осип Германович? Совершенно невозможно оставить вас какой-нибудь проходимке, которая, не разглядев вашей души, станет смотреть на вас, как на обычного мужчину! Согласна я, Осип, - Лидия покраснела, но вместе с тем лицо ее приобрело вместо вечной таинственности печать счастья и глубокой радости от произошедшего.

— Эх, Осип Германович, сменили вы меня на красавицу и бровью не повели, - совершенно серьезно сказала я, чем напрягла барина. Но как только захохотала, тот сел на место, выдохнул и тоже рассмеялся, грозя мне пальцем.

Ни за что бы я не поверила в такой исход, коли не была бы его участником. А домашние все, словно прикоснувшись к этому счастью немолодого хозяина и прекрасной души художницы, тоже были настроены вдохновлённо.

Я, как и Лидия, надеялась, что Петр не придет в себя. Потому что таким он всем без исключения нравился больше.

«Знала бы, с самых первых дней его дубиной оглушила», - подумала даже я, как-то прогуливаясь с ним вечером. Гера дремал в пяти слоях одеял на санках и еще не знал, что у него есть все же отец.

— Думаю, не стоит мне возвращаться в Петербург, - начал разговор Петр. Я молчала, прикусив губу. Боялась, что он именно со мной вспомнит все, устроит очередной скандал или, хуже того, накинется на Осипа и примется снова терроризировать его и подгонять на поиски своей непутевой «мартышки».

— Коли сердце не лежит, то и не надо ехать, - ответила я совершенно бесцветно и продолжила шагать, надеясь, что Петр отстанет.

— Я ведь плохое замышлял тогда, летом. Помнишь, прижимал тебя в конюшне, да и в коридорах, пока матушка не видела. А ты бессловесная, словно кошка была. Стыдно мне за то, Надежда. Пока я учился, все бросил, ты ведь столько доброго сделала для дома, для отца…

— Извиняешься, значит? – я опешила от осознания, что он всё помнит, и само собой вырвалось: - А за то, что сотворил со мной… Ну, ты же хвалился всем…

— Мы-то знаем, что не сотворил. Хоть и грозился тебе, что сделаю. Не смог бы я так поступить. Нравилась ты мне. И сейчас нравишься, да вижу, что тебе Евгеша мил. И ему зла много сделал. Будто кто меня подначивал изнутри, знаешь…

— Дьявол, не иначе, - ответила я, чтобы прервать его признание. Для меня он сказал достаточно, чтобы простить. И в душе начал распускаться сбившийся уже, скипевшийся, плотный и колючий клубок обиды.