Крепостной Пушкина

— Что-то искали, — отодвигая поэта, в кабинет прошёл ротмистр, по-хозяйски зажигая свечи ближайшего канделябра, — и, видимо, не нашли.

— Почему вы так думаете?

— По тому беспорядку, что мы наблюдаем. Искали что-то конкретное. Точно не зная где. Иначе не устроили бы подобное. Были в офицерской форме. Бьюсь об заклад — кавалергардов.

— Да с чего вы это взяли?

— Во-первых, в примыкающих помещениях вынесено всё. Качественно. До мелочи. Так не изображают — значит, работали солдаты семёновцев или преображенцев, которые взяли на себя эту часть дворца. Кто кроме кавалергардов мог на глазах других офицеров гвардии — на минуточку, почти всех знакомых друг с другом в лицо — войти в кабинет императора в его отсутствие? Это чудовищное нарушение правил, но сегодня такой день, когда государь занят и все знают, чем, а значит — возможно допущение, что он действительно доверил спасение своего кабинета достойным. А кто у нас достоин? Кавалергарды.

— Что-то натянуто чрезмерно, — возразил Пушкин. — А как вы объясните смерть часовых? Тоже кавалергарды, вернее, люди в их форме, ибо я не желаю допускать подозрений в их адрес, так вот, эти люди на глазах у других офицеров убили непонятными предметами часовых и спокойно ходили?

— А во-вторых, вот кусок ткани, оторванный явно с мундира, — продемонстрировал находку ротмистр, — и с мундира кавалергардов. Парадного мундира, замечу.

— Допустим... кусок ткани. И всё же это ничего не объясняет.

— Ах, кузен. Рассуждайте логически. Некто воспользовался пожаром — я говорю воспользовался, чтобы не смущать вас ещё худшим предположением — и проник в кабинет государя. Заодно убил часовых. Перевернул здесь всё. И совершил это, или совершили, что вернее, буквально на глазах тех, кто выносил имущество в соседних комнатах! Должен признаться, я бы решил, что это невозможно, но ещё доверяю собственным глазам. Два варианта, Александр Сергеевич: или уходить сразу, или попытаться найти то, что искали эти люди. Я бы предпочёл первое, не примите за трусость.

— Но что же они искали? — гул наверху усиливался, становилось жарко. Близость опасности возбуждала поэта, хоть он бы в том и не признался, и уж тем более — не признался бы в желании найти то самое важное, чем оказать услугу императору.

— Что может быть ценного в главном кабинете империи? Явно не драгоценности. Нет, здесь искали то, что разбросали по полу. Бумаги. Но как найти то, не знаю что? Какие именно документы или документ могли так интересовать... опять же — неизвестно кого!

— Тайник, — предположил Пушкин. — Найти тайник, а там уж любое содержимое ценно.

— Тайник здесь есть, возможно, не один, — насмешливо отозвался ротмистр, — но тайники в подобных местах сделаны так, что их найти может... хотя не исключено, что только вы и можете.

— Узнали, чем я занимаюсь в свободное от официальных дел время? — Пушкин с иронией взглянул на гусара.

— Немного узнал, немного догадался. Но ваш шеф, а теперь и мой, прямо в восторге от ваших талантов, кузен. Настолько, что ваша протекция оказалась мне словно входным билетом. Нельзя сказать, что я не оценил. Но о том после, время дорого. У вас есть несколько минут, после чего начнутся проблемы другого характера.

Пушкин осмотрелся. Кабинет как кабинет. В прошлый раз его посещения тут царил идеальный порядок. Сейчас же... все дверцы шкафов, всё, что можно было открыть, было распахнуто.

— Боюсь разочаровать, кузен. Я не стану ничего искать.

— Но почему? А, впрочем, вы правы. Тогда идём?

— Я не стану ничего искать потому, что уже нашёл, Пётр Романович. Видите эти ружья? — Александр указал на две фузеи с отомкнутыми штыками, валяющиеся на полу у одного из огромных окон.

— Ну да, и что? Всем известна склонность его Величества к ежедневным упражнениям с ружейными приёмами... погодите-ка. Вы хотите сказать...

— Совершенно верно, дорогой друг. Когда его величество удостоил чести принять меня здесь, я увидел ружья и подумал о том же, что и вы сейчас. После же заметил, что мысленно возвращаюсь к ним, и это беспокоило. Наконец, я понял.

— Что именно?

— Помещение просторно, но недостаточно. Здесь негде упражняться, не стесняя себя. Столов слишком много.

— Так государь и упражняется наверняка не здесь, а в... — Безобразов замолчал. Он тоже понял.

— Всё так, кузен. Не здесь. А ружья, самые простые солдатские мушкеты, держит в кабинете рядом с собой. Человек, не терпящий беспорядка и утверждающий, что у каждой вещи, как и у человека, должно быть своё место. Ну, или наоборот. Не суть. Возможно, я ошибаюсь, и с этими ружьями всё просто, но интуиция…

— Понятно. Интуиция. Я вообще склонен ей доверять, интуиции вашей, кузен. Тогда — хватаем ружья и ходу, пока потолок не рухнул.

Так они и поступили. Выйдя на свежий воздух, обратились к одному из офицеров охранения с просьбой пометить мушкеты как лично императорские и не класть в общую кучу, горой окружающую Александровскую колонну. Тот проявил было скепсис, но действительно, о прихоти государя было ведомо многим, потому согласился отложить их в сторону, к личным вещам его Величества.

Зимний пылал. Огонь обошёл чердаки кругом, и сейчас вся верхняя часть дворца от третьего этажа являлась собою один огромный костёр.

Какой-то солдатик, от волнения очень громкий, что-то взахлёб рассказывал сослуживцам. Пушкин прислушался:

— А государь им говорит: да бросьте вы это зеркало, братцы, — но они ни в какую. Тогда он как шарахнет кулаком — зеркало вдребезги! И говорит им: видите, мне ваша жизнь дороже любого зеркала!

Зарево было видно за пятьдесят вёрст.

Глава 18

В которой Степан попадает из одного плена в другой.

Наталья Пушкина, прекрасная душой и телом, по уверениям поклонников, число которых равнялось числу согласных с мнением государя императора, представляла собою тот тип женщин, возвышая которых, обычно забывают отметить ум — и совершенно напрасно. Наталья была не просто умна, она была умна, как говорится, дьявольски, подлинным воплощением того типа людей, которых мало кто принимает всерьёз, не замечая твёрдой последовательности в исполнении их желаний и не видя в том никаких внешних трудностей, отказывая им в приложении ума и воли при достижении оных.

А между тем именно свойство Таши получить желаемое так, что никто и не заметит до момента, когда это что-то уже у неё в руках, и послужило главным доводом для её матери согласиться на брак дочери с Александром. «Эта не пропадёт» — решила Наталья Ивановна, давая благословение. Породниться с Пушкиными, не самым знатным, но весьма древним и уважаемым родом, было почётно для Гончаровых, вынужденных разбавлять правду (благосклонность Великого Петра к их купеческому предку) с выдумками о более благородном происхождении, которым все верили, как воспитанные люди верят небылицам.