Крепы

Нанюхавшись моего цветка, Валентин Сергеевич явно прозрел, потому что глаза его тут же полезли из орбит и ошалело завращались.

— Что это? — спросил он шепотом. — Объясните мне, где это?

— Высунься и посмотри! — сказал Олег, помахивая пистолетом. — Еще не то увидишь, — и он показал стволом на закрытый люк. Затем, обращаясь ко мне, спросил: — Ну как, полковник? Будем пробиваться с боем?

— Будем! — кивнул я.

Снова началась канонада. Теперь снаряды ложились редко, но неизменно точно. Нас попросту могло завалить здесь обломками. В какой-то момент я услышал, как просыпаются солдаты, хотел крикнуть, но передумал: если маленькие покойники отпустили их, то пусть уходят. Сквозь пол доносился нервный голос разыскивающего нас Игоря, и я все время боялся, что он оступится, провалится в подвал, а тогда их снова усыпят. Потом я услышал топот сапог, удаляющийся рокот танковых двигателей — и все смолкло.

«Все-таки непрофессиональная у нас армия, — думал я. — Ничего не жалко, только бы перед комиссией покрасоваться.»

Глупый завуч вылез из люка первым и, оторопев от сверкания люстр, почему-то не поднялся на ноги, а пополз на четвереньках. Потом выбрался я и помог Олегу. Наверху нас сплошным кольцом окружили маленькие колонисты. Они хохотали, корчили нам рожицы, показывали «носы». Один даже спустил штанишки и выставил на всеобщее обозрение синюю попку.

— Дети! — умильно скривился Валентин Сергеевич и, сев на полу, повернулся ко мне. — Егор Кузьмич, а что, собственно, нам могут сделать дети? — и попросил как-то уж очень жалобно: — Поедемте домой, Егор Кузьмич, а то я тут совсем с ума сойду!

— Домой хотите? — выступая из толпы детей, ехидно полюбопытствовала Антонина.

— Хотим, хотим! — покивал завуч.

— Нет! — сказала она властно. — Идите назад. — Она вытянула руку, указывая на открытый люк. — Туда, в подвал! Мы наденем на вас колодки. На всех троих. Вы слишком опасны!

Повернувшись, я увидел, как пластмассовый пистолет выпал из разжавшихся пальцев Олега. Накинув на горло мальчика длинную веревку, его душили одновременно человек пять. В ту же минуту толпа расступилась и появились неуклюже строенные Герман и стюардесса.

— Ну что? — спросила Антонина. — Как там?

— Она ничего не помнит! — сказала девица, с наслаждением избавляясь от непосильной ноши — человеческой одежды. — Вроде бы она совершенно безопасна. Пока безопасна. А этого, — бывшая стюардесса показала на меня, — мы немножечко придушили… Но он героином, сволочь, плюется! — Она подошла ко мне вплотную и, глядя глаза в глаза, добавила: — Не плевался бы, насмерть бы задушили! — и протянула руку к моему горлу. Я попятился. — Ну, куда же ты, куда? — почти пропела она.

Продолжая пятиться, я уперся в стену — дальше отступать было некуда. В женской руке появилась какая-то палка — кажется, ручка от кресла; она стала медленно изгибаться, нацеливаясь на мое горло.

— Погоди… Сейчас! — шептала девица. — Это ведь совсем не больно. А там и познакомимся по-человечески, полковничек. Если ты, конечно, захочешь со мной знакомиться!

Фрачный мальчик, склонившись, сцепил свои руки на шее завуча. Завуч кряхтел, извивался, пытаясь вывернуться.

— Дети, вы не должны этого делать! — хрипел он. — Так нельзя…

Возникший откуда ни возьмись столб света, превосходящий по яркости даже люстры, ничуть меня не удивил. Я задыхался, и как иллюзорное, так и реальное пространство готовы были уже сомкнуться в головокружительный звездный мрак, как вдруг в белом луче что-то скользнуло, и от него отделился легкий силуэт. Меня тут же отпустили, я помассировал шею…

В центре толпы стояла наша Анна. Девочка была совершенно голой, кожа ее блестела, и по ней медленными белыми струйками стекала мыльная пена. Судя по выражению лица, она сама ничего не понимала. И тут Олег крикнул.

— Анна! Эльвира! — В голосе его прорывался восторг победы. — Тим!

Соскользнули из ниоткуда и ворвались в центр улюлюкающей толпы еще две фигуры: женщина в черном, с черными же, не имеющими белков глазами и черной веревкой через плечо, и коренастый парень в клетчатом костюме.

— Это крепы, полковник. Не бойтесь. Я их люблю! — крикнул Олег. — Они очень хорошие… Они самые лучшие из мертвых — самые живые!..

XIV

Не помню я подобной боли — ни в войну, после ранения, ни потом. Даже во время самых тяжелых приступов такого не было. Но, что любопытно: боль превзошла возможный предел, а вот сносил я ее на этот раз довольно стойко. Вероятно, человек, знающий, что через несколько часов ему предстоит умереть, смотрит на мир совершенно иначе, будто уже откуда-то оттуда. Я еще помогал выталкивать джип в пробоину; что-то говорил по поводу бензина — надо, мол, отлить себе из бака милицейской машины, объяснял даже, как пользоваться шлангом. Но вести машину я уже не мог, и за руль села Анна. Странная черная женщина и клетчатый мужичок остались в усадьбе; под грохот снарядов они, похоже, довольно лихо расправлялись с юными мертвецами. Завуч лежал на заднем сиденье в какой-то неестественной позе, лицом вниз, и все еще боялся пошевелиться.

— Возьмите! — Олег вложил в мою руку пластмассовый пистолет. — Это поможет!

Я сунул себе в рот теплый красный ствол, сдавил его зубами и нажал на курок. Не укол, конечно, но какое-то облегчение все-таки наступило. Машина наша уже перевалила за кольцевую дорогу и катила по темному городу.

— Сперва ребенка забросим! — сказал я. — А потом домой!..

Никто мне не ответил: Анна почему-то сосредоточенно смотрела на шоссе — в ее глазах отражался свет встречных фар, — а завуч только постанывал. Потом машина остановилась.

— Выходите, Валентин Сергеевич! — Анна неприязненно повела плечом.

Ни словом не возразив, завуч выбрался из машины, и мы поехали дальше. Не знаю, о чем я тогда думал, а может, и не думал вовсе — уж слишком хороша была боль.

— Егор Кузьмич, идти сможете? — спросила Анна, притормаживая у нашего подъезда.

— Но я же попросил — сначала мальчика! — пытался возразить я. В затылок будто дунуло теплым воздухом, и одновременно я ощутил прикосновение детской руки.

Олег не открывал дверцы, но стоял он уже снаружи и смотрел на меня сквозь стекло.

— До свидания! — сказал он. — Спасибо за все… Но домой мне пока нельзя, извините!

И взял под козырек, подбросив маленькую ладошку к стриженому виску.

Все-таки я не смог самостоятельно выйти из машины. С помощью Анны я наконец повернул свое непослушное тело, поставил его на ноги и потащился к подъезду. Краем глаза я заметил две детские фигурки: оживленно жестикулируя и, кажется, обсуждая наш бой, они удалялись по улице меж деревьев.