Крепы

Вы должны им помешать. Не доверяйте больше телефонной связи. Искренне надеемся, что цветок уже созрел.

Кириллов».

Цветок стоял на подоконнике, и, положив письмо, Алан Маркович долго его разглядывал. Еще не раскрывшийся тяжелый бутон чуть покачивался, притягивал. Нужно было подождать, дать бутону раскрыться. Но ждать не было сил. Осторожно соединив ладони вокруг бутона, Алан чуть сдавил его, почувствовал шелковистое дрожание и вдруг, решившись, отнял один лепесток. Глядя на горящую лампочку, с замиранием сердца растер лепесток между пальцами.

Воздух в комнате будто подвинулся, потемнел, но ничего не изменилось. Алан отдернул штору. Ничего. Может быть, только слабые тени, прозрачные, еле различимые отблески мертвого мира пританцовывали в самых темных углах. Сняв телефонную трубку, он набрал знакомый номер.

— Герда Максимовна!.. — Услышав ее голос на том конце, он весь сжался, прежде чем сказал: — Герда Максимовна, а я мог бы поговорить с полковником?

По опыту, телефон немного усиливал, и, если есть хоть какое-то действие, если это не кажется, полковник возьмет трубку. В ухе раздался сильный кашель, и веселый голос спросил:

— С кем имею честь?

— Егор Кузьмич?

— Алан?.. Давно ты что-то не появлялся. Случилось что?

— Ничего не случилось. Пока ничего. Егор Кузьмич, вы воевали на западном направлении?

— Я много где воевал.

— В сорок первом, двести километров отсюда.

— Было! Как бишь деревушка называлась?.. Ага, вспомнил, Гнилая Слободка. Много там народу полегло. И немцы, и наши. А в связи с чем это тебя интересует?

— Егор Кузьмич, а что стало с детской колонией? — не желая ничего объяснять и неуклюже меняя тему, спросил Алан. — Как они после всего, что случилось-то?

— Ну как?.. — В голосе полковника появилось легкое раздражение. — Антонину изгнали… Заходят ко мне, к старику. Хорошие ребята. Они, на манер наших воинов-хранителей, за школьников взялись… С несправедливостью борются… Пионеры, что с них возьмешь?! — Он покашлял и добавил: — Если ты, Алан, ничего не хочешь мне говорить, то и не звони. Чего душу-то теребишь! Страшное место — Гнилая Слободка! Там лес и болота так скелетами засеяны, что до сих пор не разобрались, где французы, где Первая мировая, а где Вторая! Жуткое местечко!

Егор Кузьмич что-то рассказывал в трубку — о бомбардировках, о пылающих танках, таранивших немецкую артиллерию, о девочках-санитарках… Алан почти его не слышал. Прямо перед ним в кресле сидел Олег. Он сидел неподвижно, схватившись за подлокотники, и во все глаза смотрел на отца. Какое-то время мальчик был еле различим, прозрачен, но быстро обретал плотность.

— Димка Лепешников, — гудел в трубке голос полковника, — в танке сгорел, хороший мой приятель. Будешь в тех местах, передай привет. Я-то, видишь, не могу. Как умер, так и привязало к могиле. Да ты слышишь меня, Алан Маркович? Алло!

Дрожащей рукой Алан опустил телефонную трубку на рычажки. Где-то очень далеко за окном в небе прошел реактивный самолет, и Алан вспомнил, что тело Олега еще в воздухе, в самолете. Он покосился на часы. Нет, самолет с гробом уже приземлился.

— Ты меня видишь, отец? — спросил Олег, напряженно приподнимаясь в кресле. — Ты меня видишь, отец?

II

Давно разработанный в деталях план не давал Алану покоя. Лишенный каких бы то ни было доказательств и вынужденный ждать несколько месяцев, теперь он готов был к действию. Были выписаны десятки телефонов и адресов, придуманы и выучены все слова, которые он хотел сказать перед телекамерами и микрофонами. Все это придется отложить. Письмо Кириллова связало руки. Он был раздражен, но раздражение моментально погасло при первом же звуке голоса Олега. Вновь обретенная возможность видеть сына и говорить с ним вполне его умиротворяла.

Мальчик все это время был здесь, рядом. Неслышимый и невидимый, он продолжал жить в той же квартире, спать на той же кровати; он специально поднимался пораньше, чтобы вместе с Аланом оказаться утром за завтраком — только готовил себе сам. А когда тот уходил на работу, отправлялся в школу. Трудно было слушать его рассказы о том, как юные мертвецы из колонии бьются с несправедливостью на уровне средних классов. Как крадут чернила из авторучек, как ставят подножки, как насыпают перца в суп… Алан не перебивал Олега — ему было приятнее слушать, чем говорить.

Оба они ждали телефонного звонка. Но ни в первый, ни во второй день звонка не было.

— Мусина, дурочка, залезла в гараж, села рядом с чужой машиной и сидит. Глаза большие сделала, в стенку смотрит. Она думает, они там. А их там уже нет! Переехали, — рассказывал Олег, когда вечером на третий день наконец зазвонил телефон.

— Тише, — сказал Алан Маркович. — Это мама наша звонит.

— Алан? Алан?.. — зазвучал в трубке почти забытый уже женский голос. — Алан, это ты?

— Марта?

— Алан, я не могу долго говорить. В общем, слушай. Гроб пришел. Не беспокойся, с похоронами мы подождем. Поместили пока тело в морг, в холодильную камеру. Пока не похороним, Олег может оставаться с тобой… Постарайся сделать все, что они от тебя хотят! Кажется, это действительно очень серьезно…

— Марта! — крикнул Алан. — Я не понял, кто от меня чего хочет? Что я должен сделать?

Но голоса Марты уже не было, на его место сквозь шорох и треск вошел другой, мужской голос:

— Простите, Алан Маркович, но межвременная линия не стабильна. Нас могут прервать в любую минуту.

— Кто это? Кто это говорит? Какого черта? Дайте трубку моей жене! Мы не закончили…

— Алан Маркович, положение очень серьезно! — Теперь он узнал искаженный голос Кириллова. — Готовится массовое изготовление крепов. Вам лучше пока оставаться на месте.

— Как я могу оставаться на месте? — Алан беспомощно смотрел на сына. — Я ничего не знаю. Что я могу сделать?

— Кстати, у вас гости, кажется? — сказал Кириллов. — Я думаю, вы разберетесь! Разберитесь, Алан Маркович, а как все закончится, милости просим, мы вам тут уже отдельную квартиру приготовили, в центре! Только…

— Какие гости? — спросил Алан.

В трубке стало пусто — ни гудков, ни шороха — будто отключили телефон, а напротив него, на месте мальчика, в кресле сидела Анна. Пристрастие этой женщины к красному могло удивить кого угодно. Теперь Анна, будто в комнате было холодно, куталась в яркий красный плащ.