Крещатик № 94 (2021)

Сборы заняли несколько минут. Захватив все оставшиеся в доме наличные деньги, Владимир запер входную дверь и начал спускаться по лестнице. Пройдя два пролёта, он нервно прибавил шагу, и даже не оглянувшись на дверь, за которой поминали Олега, быстро спустился к выходу из парадного. Лутковский был уверен, что Ленц сейчас за поминальным столом, и поэтому немало удивился, когда столкнулся с ним в дверях.

– Ты куда это собрался? – удивился Ленц, весело рассматривая друга.

– А ты где был? – не менее удивлённо спросил Лутковский.

– Да вот, за «Бехеровкой» ходил. У нас ведь водка закончилась.

– Так договорились же под Лукьяновку нырнуть.

– Слушай, Володя, мне перехотелось. Не то это, по сравнению с поминками.

– Ты мне о поминках не напоминай.

– Хорошо, тогда давай во дворике сядем. Как-нибудь укромно, от посторонних глаз, а то что-то неохота опять к тебе на кухню. Под ногами поминки и соблазнительные перспективы. Надо сменить обстановку, а? Идём куда-нибудь, потрясём кадыками, доказывая друг другу прописные истины.

– Хрен с тобой, давай.

– Давай, коль хрен со мной – улыбнулся другу Ленц.

5

Друзья забрались в дальний уголок двора, который был окружён кустами еще не осыпавшейся сирени и уселись на бетонных ступенях у давно заколоченных дверей проходного парадного. Это было одно из любимых мест нескольких поколений детей, которые выросли в этих дворах и впоследствии трансформировались в менеджеров, мерчандайзеров и прочее офисное население, склонное к ностальгическим запоям и творчески переработанным воспоминаниям.

В этом же дворе рос и сам Лутковский.

Живущие на другом конце Киева родители Владимира частенько отправляли его в долговременные гости к бабушке, то есть сюда. Академическая занятость и командировки вынуждали их к этим мерам. Впрочем, Володя любил эти поездки, так как любил и саму бабушку – заслуженную и всячески титулованную учительницу русской литературы. Лутковский оставался здесь часто и надолго, поэтому двор для него был родным. Он знал все сакральные закоулки, все тайны и шорохи, все предания и легенды этого типового послевоенного пятиэтажного советского жилого объекта.

В свое время Володя также неплохо знал и население двора, но будучи уже подростком, постепенно отбился от этой пристани, стал реже навещать бабушку и со временем «оброс» другими знакомства ми.

Окончательно он переехал сюда только после смерти бабушки. Напуганный этим обстоятельством, Лутковский тогда даже хотел продать квартиру, но со временем примирился с уходом родного человека и остался тут жить. Ему было здесь комфортно, хотя и двор, и его население значительно изменились после детства. Немного было знакомых лиц. Чуть больше полузнакомых, в числе которых было и семейство покойного Олега Глоты. Сам Лутковский был старше Олега на несколько лет и хорошо помнил эпизоды его детства. Нельзя сказать, что оно чем-то отличалось от его собственного дворового воспитания.

– Но всё-таки пресимпатичное твоё дворовое болото. И место это уютное.

– Это почему болото? – недовольно спросил Лутковский.

– Да что у вас тут? – отмахнулся Ленц, – все одинаковые, и лица, и биографии. Квартиры распределялись от предприятий, и люди соответственно… хотя пардон, ты, безусловно, знаменитость двора, – рассмеялся Ленц, – даже по телевизору показывают.

– Да на меня-то как раз им всем с прибором, – ответил Лутковский, – тут свои знаменитости есть, и если хочешь знать, весьма эксцентричные типажи.

– Хочу знать, – немедленно ответил Ленц.

Лутковский довольно посмотрел на друга:

– Ну ладно. Вон там, к примеру, на третьем этаже, – Лутковский указал рукой направление, – жил убеждённый самогонщик по кличке Алхимик. Но это был не простой жлоб при самогонном аппарате. Это был, что называется, артист, поэт самогоноварения. Он составлял различные настои и называл их соответственно действию, впечатлению, которое они производят на потребителя. – Лутковский почесал затылок, как бы обдумывая сюжет, и усмехнувшись чему-то, продолжил. – Были у него убойные купажи, искажающие до неузнаваемости природу человека, и назывались они страшно: арлекиновка, фантомасовка и психопатовка. Эти состояния Алхимик часто рекомендовал своим клиентам, примерно как врач рекомендует микстуры. К примеру, для разговора с лодырями из ЖЭКа он советовал психопатовку, арлекиновкой снабжал людей перед свиданиями с эксцентричными дамами из соседнего общежития, фантомасовкой интересовалась всё больше публика с криминальными наклонностями, но лишённая природной фантазии. Этими настоями он, как мне кажется, манипулировал людьми, вводя их в определённые состояния, направлял по выгодному для себя пути, то ли для смеха, а вернее, для самоутверждения. Да, было в Алхимике что-то демоническое. Впрочем, это психология и мои догадки. А в реалии дело шло легко и успешно, пока…

– Постой, – перебил Лутковского Ленц.

– Что случилось? – недовольно спросил друга Владимир.

– Давай выпьем, – предложил Марк. – Аппетитно рассказываешь.

Друзья выпили. Разгорячённый Лутковский вытащил сигаретку и, подкурив ее, выпустил клуб дыма в бесцветное знойное небо. Ленц последовал примеру друга и с напускной нетерпеливостью потребовал продолжения рассказа:

– Ну, что там было дальше? – весело спросил он, – люблю подобных персонажей.

– Дальше, – усмехнулся Владимир, – дальше произошло вот что. Сам Алхимик употреблял исключительно кюммель собственного производства. Он строго придерживался рецептуры рижских винокурен и ни в коем случае не экспериментировал с любимым напитком. Кюммель расслаблял его до философии о бытии человека. И именно в этом состоянии он жил и творил. Но как у мастеров, так и у философов случаются ошибки. И порой эти ошибки фатальны.

– Ты согласен со мной? – театрально строго спросил Ленца Владимир.

– Валяй дальше. Мне не скучно, – ответил Марк.

– Однажды, – продолжил Лутковский, понизив тон до зловещего шёпота, – Алхимик в более расслабленном состоянии, чем обычно, решил садануть поверх любимого настоя рюмку арлекиновки.

– Ну? – нетерпеливо перебил его Марк.

– А вот тебе и ну. За первой рюмкой пошла вторая, а вскоре булькнула и третья. Алхимик с радостью прислушался к своему новому бесшабашному настроению, но, к сожалению, не понял, насколько опасно оно. Новое влекло к дальнейшим высотам. Вслед за арлекиновкой Алхимик решил проглотить стакан фантомасовки и перекурить, но эта спиртосодержащая новость оглушила его организм капитально. Алхимик стал настолько артистичен и самоуверен, что даже подошёл к зеркалу и скорчил рожу, чего раньше никогда не делал даже в детстве. Именно тут, возле зеркала его и осенило. – Лутковский остановил рассказ. Взял в руку бутылку и серьёзно отхлебнул из горла.

– А мне? – возмутился Ленц.

Владимир заторможенным взглядом посмотрел на друга. Передал ему бутылку и в нервном возбуждении продолжил:

– Вдохновенной реакцией на ненормативные напитки, разум Алхимика был осиян новым рецептом. Абсолютовка – именно так он решил озаглавить свой духовный итог, своё завещание миру.

И основой его Абсолюта должна была быть… «Нет, не может быть», – растерянно пробормотал Алхимик и побледнел от догадки. Его шатало от волнения. Он решительно подошёл к сакральной кладовой. Он отчётливо услышал, как мелкой хрустальной дрожью бесятся некогда им наполненные брутальным содержимым бутылки. Резким порывом открыл дверь. В лицо ему захохотала перегаром мутная бутыль ебанутовки…

– Какая ебанутовка? – перебил Лутковского Ленц. – Не было никакой ебанутовки.

– Заткнись, – нетерпеливо крикнул Владимир.

– По ходу что-то придумывает от себя, – продолжил несколько картинно возмущаться Ленц. – Психопатовка была, а не ебанутовка.

– Заткнись. Мысль сбиваешь, – потребовал Лутковский и горячо продолжил: – Не помня себя, Алхимик грубо схватил её за горло. В трахее психопатовки что-то булькнуло, потом еще раз и еще, и, наконец, её мутная сущность горлом полилась в гранёный стакан. Стакан уже был полон, но сущность всё еще лилась и лилась. По рукам, по столу на пол и ниже, ниже, туда, где шипел сам Ад пылающими гадюками и живыми стейками на раскаленных сковородках. Борьба продолжалась несколько минут, пока Алхимик чётко не осознал, что психопатовка умерла. Потрясённый содеянным, Алхимик отскочил к стене. Потом медленно подошёл к столу и пальцем прикоснулся к лежащему трупу. Всё было кончено. Машинально, в три глотка Алхимик выпил то, что осталось в стакане от психопатовки. Он тревожно огляделся. Мир новой мерой отмерял ему реальность. И уже эта реальность держала за горло Алхимика, злобным шёпотом выговаривая в его посиневшее лицо, что именно он, а никто другой в мире, именно он убийца, и убийца своего же детища – психопатовки…