Крещение огнем. Мертвые не умеют смеяться
Шрифт:
Но было поздно - отряды полиции оказались отрезанными друг от друга, бушующее разъяренное стадо сомкнулось вокруг них.
Полицейские отчаянно старались пробиться проход сквозь плотную массу тел, назад, к спасению. Но в руках атакующих тоже было оружие –пусть лишь доски, трубы и арматура.
Грохнули почти не слышные в реве и шуме автоматные очереди -полицейские стреляли в упор, но толпа одержимая жаждой крови пошла по ним…
Однако, не долго наслаждались озверевшие «демократы» расправой с малочисленной полицией.
Из двух боковых переулков кинжалами вырвались
Впрочем - далеко не вся площадь вступила в схватку.
Куда больше было тех, кто решил что с них хватит безумия этого вечера. Кто-то пытался уйти со ставшей опасной площади, кто-то просто бежал особо не думая, увлеченный тем самым духом толпы, что лишает разума случается даже самых рассудительных, иные тащили зачем-то знамена и лозунги…
А потом…
Биреев довольно грамотно развернул заслоны, с тем расчетом чтобы после основной атаки толпа бы ринулась именно туда куда нужно, передавив и потоптав себя сама. Но сейчас все пошло прахом, и самое умное что было можно сделать –это отдать приказ о всеобщем отходе, предоставив все естественному течению событий.
Но сейчас главный координатор плана «Танцор» с отчаянным ревом катался по полу вагончика, а бледные адъютанты пытались отобрать у него пистолет.
Поэтому две роты из 113 бригады оказались на пути у отступавших (бежавших) с Манежной. Из отчаянных воплей в эфире своих уже растерзанных товарищей, солдаты и командиры поняли что случилось что-то страшное. Другие бы на их месте может и предпочли бежать, но бойцы, собранные в эту бригаду были один к одному –безбашенные и отчаянные.
Поэтому за те минуты пока толпа подошла к их заслону, они успели изготовится к бою.
К автоматам примкнули снаряженные магазины, заправили ленты в пулеметы, по рукам пошли гранаты –да не светозвуковые шоковые хлопушки, которыми только что пытались отбиться от разъяренного человеческого стада погибшие на площади полицейские и солдаты внутренних войск, а недавно отметившие вековой юбилей Ф-1, надежные и убийственные.
И когда впереди в подсвеченной уличными фонарями вечерней мгле возникла шевелящаяся людская стена, последовала короткая и неумолимая как удар топора в руках палача команда
— Огонь!!
Сотни очередей трассеров вонзились в живое мясо, харкнули подствольники, затряслись в смертельной лихорадке пулеметы.
Выстрелы били в упор. Пули раскалывали черепа, пронзали тела… Это были слабые пули калибра 5,56 –но даже они пробивали по два-три человека прежде чем застревали в человеческом мясе.
Бойцы не испытывали угрызений совести – они уже знали что случилось с их товарищами. И видели перед собой не
людей а стадо взбесившихся обезьян, остервенело жаждущих их крови.И мирная улица стала преддверием Ада…
Метались воя, люди, оскальзывались, падали, по их еще живым телам топотали десятки ног…
На асфальте выросла вмиг баррикада из мертвецов, задние напирали на передних, кто-то рвался в подъезды – но тщетно – давно, уже лет десять все двери были защищены домофонами и кодовыми замками –и лишь камеры наблюдения бесстрастно фиксировали искаженные ужасом и залитые кровью лица- -живые и мертвые.
Лезли в окна –но и на окнах нижних этажей стояли решетки…
Разлетелись витрины, водопадом осколков, куски толстого стекла рубили попавших под них не хуже гильотины, но внутрь магазинов тут же устремился живой поток, оскальзываясь на крови тех кому повезло меньше….
В подворотнях люди давили друг друга, образуя живые пробки. Кое-где несчастных просто продавливали сквозь стальные прутья ворот и решеток, превращая – как назвать это: рагу из человечины? Бешбармак? С каждым выстрелом ярость все больше переполняла солдат, и автоматные магазины опустошались почти мгновенно…
Сколько тогда погибло людей так с точностью и не было выяснено.
...Но Влада счастливо миновала эта участь – ведомая то ли инстинктом, то ли случаем, он вместе с дюжиной таких же счастливчиков заскочил в одно из немногочисленных еще открытых кафетериев в начале многострадальной Моховой, и промчавшись мимо оторопевших официанток и поваров вылетел через черный ход, уходя от бурлящей кровью и яростью площади в хитросплетения старых московских дворов.
* * *
Танк Т-80 с бортовым номером «307» с ревом въехал на Большой каменным мост, и замер, поводя башней из стороны в сторону. Командир экипажа, старший сержант Горностаев, с лязгом откинул люк и выбрался на броню. Полученный еще при пересечении МКАД приказ был выполнен — мост взят под контроль. Рядом остановился «триста шестой» и из люка выглянул заядлый дружбан сержанта, старшина Аристов.
— Жив, курилка? — весело окликнул он Василия. — Видами любуешься?
Вил с моста действительно расстилался великолепный: впереди, как на открытке, сиял огнями Кремль, чуть слева сиял золотым куполом подсвеченный прожекторами белоснежный храм Христа-Спасителя, а еще дальше из-за домов выглядывал памятник Петру.
—Кость, у тебя рация фурычит? Что-то у меня сплошные помехи.
— А ты что? По командному голосу лейтенанта Никишина соскучился? — фыркнул кто-то. — Не пашет — и хрен с ним. Вводная дана — будем исполнять. Сейчас к тебе «триста девятый» подползет, застрял где-то, а я на той стороне закреплюсь. Если связи не будет, помашешь мне чем-нибудь из башни.
— Понял.
«Триста седьмой» окутался сизым выхлопом и, грохоча траками по мосту, пополз в сторону Кремля, развернув башню вправо, в сторону выползающего на Большой Москворецкий брата-близнеца с неразличимым пока номером. Ежу понятно, что свой, но мало ли чего? Рация не пашет... Хрен тут разберет — свой, чужой...