Крест и меч

Мусульмане каганата тоже поговаривали о гневе Аллаха. Ведь их пророк Магомет предупреждал о коварстве евреев — сегодня они гонят христиан, завтра, дескать, возьмутся и за них.

Арабы давно подбивали кавказских мусульман сделать весь край мусульманским с помощью военной силы. В каганате строились одна мечеть за другой. Учитывая, что наемная армия хазар включала множество мусульман, ситуация в столице была весьма взрывоопасной.

Наконец дворец Аарона II посетил константинопольский раввин Шима — один из мудрецов рассеяния. Рабби выразил неудовольствие тем, что хазарская знать до сих пор не выражает доверия раввинистической традиции и Талмуду:

— Поверь мне! Этим и объясняются все беды твоего государства, великий бег Аарон II! Усвоив Тору, ты не познал ее смысл, скрытый в Талмуде, как будущий плод в цветке. Христиане тоже приняли Тору как преддверие своего мнимого завета с Богом. И мусульмане чтят ту же Тору, только в несколько измененном виде. Никто во вселенной не осмеливается идти против Торы, но чем ты, царь, отличаешься от христиан и мусульман? Тора — это одна нога, Талмуд — вторая. Сколько же ты будешь еще хромать, великий царь хазарский? Когда вернешься домой, к Богу?

Дружелюбно улыбнулся в ответ хазарский бег:

— Одна наша нога — Тора, а вторая — вера наших отцов. Мы не хромы и не слепы. Разве ты не видишь? Мы, тюрки, — дети степи. А дом тюрка там, где копыта его коня. Хазары похожи на евреев только тем, что мы такие же скитальцы, как и вы. Но наши и ваши скитания не одинаковы. Наш бог — небо. Наш дом везде, где наша власть, тогда как евреи не имеют своего дома. Сегодня мы владеем большими землями, завтра следа нашего не останется во вселенной. Такова наша судьба, и мы принимаем ее такой, как она есть. Да, мы чтим субботу, молимся перед менорой и читаем в синагогах свитки Торы. Но не нужно думать, высокоученый Шима, что мы просвещены евреями. Хазары издавна верили в Единого, называя Его Тенгри, но не имели закона, потому что не было в нем нужды. Приняв ваш закон, мы продолжаем служить Тенгри. Кровожадные империи и самовлюбленные народы, окружающие нас, хотели уничтожить нас только за то, что мы находились в вере отцов наших. Приняв Тору, мы стали для мусульман «людьми Книги», которых нельзя уничтожать. Для христиан мы ценны тем, что не перенимаем у вас Талмуд и имеем общих пророков. И для вас мы свои, хоть и не можете вы до конца признать нас. Но нам и не нужно этого — и ты, и я знаем, что хазары — тюрки, а не евреи.

Мудрец рассеяния покачал головой.

— Нет, не так. Вы не тюрки, вы евреи. — Рабби Шима достал из кармана письмо и развернул его. — Вот заключение мудрецов Израиля, подписанное первосвященником и князьями изгнания. — Рабби начал читать с половины письма: —…Отныне хазар следует считать евреями из потерянного колена Израилева — Иссахарова. Сказано в Писании: «Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод». Итиль находится как раз между протоками великой реки, и нам горько видеть, что Иссахар — упрямый, но крепкий осел, отказывается от старшинства Иуды. Но мы прощаем хазар и обнимаем с отеческой и братской любовью, радуясь, что отыскались наши братья в безбрежной степи. — Рабби Шима широко улыбнулся и посмотрел в глаза Аарону. — Ваша отеческая вера в Тенгри всего лишь забытая вера в Бога, явившегося нашему общему отцу Моисею. Одичали вы в степи и забыли про Тору, но Бог не забыл про вас, возлюбленных детей Своих, возвратив вам закон. Теперь вы должны познать смысл закона, отраженный в Талмуде. Вы, Аарон, не парша на теле Израиля — вы наши братья. — Рабби Шима помолчал. — Если вы присоединитесь к нашей традиции, мы найдем деньги для строительства в Итиле иудейского храма — точной копии храма Зоровавеля, что разрушил безбожный Тит. После этого чаяния все евреи вселенной будут связаны с вами. Объединив наши усилия, через несколько столетий мы сможем вселиться в Эрец Израиль, отвоевав Иерусалим. Что скажешь, царь?

Задумался Аарон. Евреям так нужна была Хазария, что они готовы были включить какой-то тюркский народ в сообщество Израиля. Сейчас у евреев была большая сила, несмотря на то, что Византия объявила им войну. У них были деньги, карманные правительства, но не было своего государства. И как плацдарм для отвоевывания Иерусалима мудрецы рассеяния выбрали Хазарский каганат — его страну. Аарон думал, напряженно морщась, — ведь от его ответа зависело многое. Рабби Шима не прерывал его молчание, прекрасно понимая, какое предложение он сейчас озвучил, и дожидался ответа. Свою речь бег начал осторожно и медленно:

— Мы очень ценим, что вы признаете нас, хазар, евреями из колена Иссахарова, но я прошу скрывать это до времени. Сейчас нам не до принятия Талмуда или строительства храма. На дворе смута, и нужно остановить ее.

— С нашей стороны мы поможем, но мудрецам рассеяния нужно знать наверняка, что ты сам думаешь. Каков твой образ мысли?

— Мой образ мысли почти совпадает с твоим, вот только Всевышний дал мне власть над каганатом, поэтому я должен остановить смуту любыми способами. Мне нужно принести в жертву кагана ради того, чтоб в каганате установился порядок…

Рабби Шима ушел из дворца бега неудовлетворенным, хотя и понимал правоту Аарона. Наверное, действительно не было другого способа исправить положение вещей, кроме как всесожжение.

В каганате этим приемом не злоупотребляли и за всю историю использовали всего несколько раз. Обряд всесожжения заключался в том, что кагана приносили в жертву на центральной площади Итиля рядом с его дворцом. Сначала кагана торжественно закалывали, обмазывали кровью рога жертвенника, а затем сжигали в печи жертвенника. Поскольку никто никогда не видел лица кагана, вместо него умерщвляли другого человека, впрочем, в первый раз был принесен в жертву настоящий каган, посмевший выступить против усиливающейся власти бега Булана и против принятия им иудейства. Бег Булан вынудил кагана пойти на это под угрозой умерщвления потомства. Следующие каганы были уже гораздо сговорчивей и не вмешивались в политическую жизнь каганата, довольствуясь титулом главы государства.

Через какое-то время Булан понял, что показательная казнь кагана, замаскированная под жертвоприношение, надолго успокоила хазар и придала им ощущение уверенности в завтрашнем дне. После этого был придуман ритуал всесожжения, ставший вскоре похожим на грандиозное представление. На всесожжение приглашались послы государств и именитые гости. Для народа же не хватало площади — горожане взбирались на крыши соседних домов, чтобы понаблюдать за казнью. Для всесожжения на площади устанавливался жертвенник, который стоял на пирамиде из пятнадцати ступеней — приблизительной, уменьшенной модели Иерусалимского храма. После обряда жертвенник возвращали во дворец, а пирамиду разбирали по частям и раздавали жителям, которые разносили их по своим жилищам, уверенные, что это сохранит их дома от болезней и воровства.

На этот раз было решено, как и раньше, принести в жертву «замену» кагана. Люди, которые знали обо всех подробностях этого представления, предпочитали держать язык за зубами. Избранный на смерть был смертельно больным вельможей, он верил, что, очистившись огнем, будет вечно пребывать с Тенгри. Перед тем как отправить его к пылающему пламени жертвенника, Аарон пришел во дворец кагана, чтобы лично поговорить с вельможей и подбодрить его:

— Тенгри видит твой подвиг, друг мой!

Вельможа сидел на полу своей комнаты, обхватив голову руками и корчась от невыносимой боли. Бег вытащил было из кармана пузырек с опиумом, но избранный в жертву печально покачал головой:

— Смерть — момент возвышенный, хочу принять ее со светлой головой.

Аарон кивнул, затем прочитал завещание, которое подготовил судья, и согласился с требованиями вельможи — тот просил больших привилегий для своего рода и пожизненного обеспечения жены. Бег и обреченный вельможа поговорили совсем немного, потому что обреченный торопил смерть, страдая от боли. Актер был настроен мужественно, и было видно, что он сыграет свою роль достойно. Его облачили в белые одежды кагана — символ ритуальной чистоты — и накрыли лицо покрывалом, а на голову водрузили тиару. Выбеленная ткань закрыла его не только от глаз слуг, но и самого бега.

В это время в комнату вошел великий каган, одетый, как простой служащий дворца. Он с подобострастной улыбкой поприветствовал бега, а затем и вельможу теми же словами, что и бег:

— Тенгри видит твой подвиг, друг мой! — Они побеседовали немного втроем, и вельможа на несколько мгновений смог ощутить себя настоящим правителем могущественного каганата…

В это время Русудан находилась в одной из комнат дворца бега, окна которой выходили на площадь. Она услышала, как музыканты на площади стали трубить. Народ зашумел, как листва большого леса. Царевна выглянула во двор. «Кагана» вели под руки два хазарских священника-жреца, облаченные по подобию древнееврейских левитов. Лжекаган взошел по пятнадцати ступеням к жертвеннику, за ним стояла печь, куда один из хазарских священников мгновением ранее бросил факел. Печь быстро разгорелась, жар от нее расходился по всей площади. Один из жрецов начал читать воззвание ко Всевышнему с просьбой очистить от грехов кагана и весь народ. Его сильный голос лился ровно и мощно по улицам Итиля — на эту роль пригласили самого голосистого муэдзина. Народ, затая дыхание, внимал воззванию и сердцем присоединялся к нему. Никто не хотел умирать от меча печенега, от голода, чумы или землетрясения. Все хотели жить и благоденствовать. Приносимый в жертву «каган» был хорошим умилостивлением для Всевышнего. И хотя все — христиане, мусульмане и иудеи — осуждали обряд всесожжения, никто не мог прямо выступить против него. Обряд успокаивал не только чернь, но и мужественных воинов, купцов и политиков. Всесожжение давало надежду, которая в последние месяцы среди подданных кагана начала оскудевать.