Крест Империи

Все это было таким неожиданным, что до меня не сразу дошло. Какая операция? О чем это он? А когда дошло, ощущение, как при криогенировании, наверное, может быть - от пяток до макушки меня сковало ледяной неподвижностью.

— Т-ты… т-ты что имеешь в в-виду? Т-ты…

— Плод надо убрать, - пояснил Юлиан.

— У… убить?

Сразу резко заболел живот. Самовнушение? Я положила руку ниже пупка, словно успокаивая ребенка.

— Ты что, с ума сошел?
– мне даже смешно стало. Ничего себе идеи бывают у людей.

Но Юлиан начал вполне всерьез эту свою идею обосновывать. Почему двое взрослых людей должны ломать себе жизнь из-за какого-то еще не существующего, еще не мыслящего комочка плоти? По сути, это еще не ребенок, это часть моего тела. Можно это рассматривать как опухоль. Опухоль надо просто удалить, и все будет хорошо. Правильно я говорю?

— Нет, - я помотала головой, - нет, конечно.

— Но почему?
– удивленно спросил Юлиан.

— Да не знаю… какая опухоль? У него уже ручки-ножки есть. Он ведь живой! Да и вообще… ну что ты говоришь такое? Какой же это выход? Нет, Юлиан, не хочу я так…

— Ну милая, - пробормотал Юлиан, и его губы снова впились в мои. Я покорно отвечала на поцелуй, хотя внутри у меня творилось уже не-пойми-что. Я даже всерьез воспринять не могла его слова. О чем он? Он ведь не убийца, нормальный человек. Наверное, это шутка такая… или он решил меня проверить? Или что? Юлиан снова со страстью потянулся ко мне, я обхватила его ноги своими… На краю сознания возник какой-то шум, но это неважно, это мне, наверное, кажется. Внезапно Юлиан отскочил от меня. Отскочил, стало холодно, и одновременно я разобрала наконец шум - там, снаружи, кто-то говорил бодрым голосом.

— А мы пока можем в кладовку составить, а завтра… - и дверь распахнулась.

В следующий миг я с ужасом осознала, что лежу - нет, уже сижу, сжавшись в комочек, почти совершенно голая, на холодном мате, а рядом, в расстегнутых штанах, Юлиан… и на всю эту картину с ужасом и гадливостью какой-то смотрит наш староста, четверокурсник, председатель общины Дела Божьего Титус Клатао.

В руке у него - большое деревянное Распятие на древке. И еще рядом толпятся какие-то люди, и у них тоже хоругви, кресты и знамена в руках - видимо, после шествия хотели составить сюда, в кладовку. До завтра.

— Одевайтесь, - надтреснутым голосом произнес Клатао, шагнул назад и захлопнул дверь.

Я поползла искать свои трусики. Мы с Юлианом больше друг на друга не смотрели.

Никогда не думала, что дойду до такого. Что мне придется сидеть в холодном кабинете, перед столом, на табуретке, прикрученной к полу. Под темным огромным Распятием. Как в кино про шпионов. Я заплакала очередной раз.

Твилл, следовательница отдела нравственного надзора Инквизиции, нервно вздохнула и протянула мне платок.

— Перестаньте плакать, Дейлори. Вам нужно о ребенке думать. Не беспокойтесь. Ничего страшного вам не грозит.

Я высморкалась и протянула.

— Да-а… из школы-то выгонят.

— Ну это дело администрации школы, - открестилась Твилл, - нас это не касается. Во всяком случае, вам сейчас надо думать не о школе, а о том, чтобы благополучно родить ребенка и выкормить его. В тех условиях, в которых вы оказались. Не думайте о своих ошибках. Их, конечно, повторять не стоит. Но сейчас не надо переживать о прошлом, надо думать о том, что предстоит.

Слова эти были правильными и, как ни странно, успокаивали.

— Я поеду к маме в Бетлехем, - сказала я.

— Вот правильно, - согласилась инквизиторша, - может быть, вы водички хотите? Или лучше я вам соку налью.

Она протянула мне стакан с апельсиновым соком. Я поднесла его к губам и тут меня разобрала истерика - Матерь Божья!… зверский допрос в инквизиции. Осталось только, чтобы она мне собственноручно сопли вытерла. Я нервно фыркнула прямо в сок, расплескав его, конечно, себе на колени.

— Не надо нервничать, Дейлори, - повторила Твилл, - ну и все-таки хотелось бы от вас услышать - как у вас это получилось с Неем?

— Я уже все рассказала, - я поставила стакан ей на стол.

— Понимаете, - сказала Твилл, глядя на меня в упор, - проблема здесь вот в чем. Мы все - и вы тоже - заинтересованы в наиболее точном знании подробностей. Вы оба согрешили, это несомненно. Но… как говорят, знаете, такая шуточка есть - есть нюансы. У вас будет ребенок от этого человека. Как бы то ни было, и мы, и вы должны знать правду…

— Я рассказала правду.

Я и в самом деле рассказала. Не все, конечно. Если бы я упомянула о его последнем предложении (а ведь он это всерьез! Совершенно всерьез предлагал!), неприятности Юлиана далеко вышли бы за рамки простого пресечения безнравственности.

Инквизиция взялась бы за него как следует, выявила бы того самого знакомого, а ведь еще неизвестно, не делал ли тот знакомый уже раньше этих "операций"?! А со стороны Юли это - подстрекательство к убийству… сколько там дают за подстрекательство?

— То есть вы хотите сказать, что Ней не знал о вашей беременности?

— Не знал. Я не стала ему ничего говорить.

Почему-то очень не хотелось, чтобы они думали, что Юлиан поступил подло…

— Но вы же действовали себе во вред, Дейлори, неужели вы этого не понимали? Если бы вы сказали ему, можно было бы даже скрыть факт прелюбодеяния. Просто обвенчались бы. Я не имею права такое говорить, но… как женщина, я могу вас понять. Почему же вы не сказали ему?

— Ну… я думала, как-нибудь. Мы перестанем встречаться… и…

— Но вы же опять встретились?

— Да… я не выдержала…

— Или он соблазнил вас? Дейлори, вы подумайте хорошо. Ведь администрация школы, учитывая вашу блестящую успеваемость, может дать вам всего лишь отсрочку… Года на три. Ну поймите, ведь мы не изверги, чтобы резать всех без разбора. Может оказаться, что вы - просто жертва. Вас соблазнили. Если каждой молоденькой девчонке, которой опытный соблазнитель вскружил голову, ломать жизнь…

— Да он не опытный… - пролепетала я.

Ага. Мне, может быть, дадут всего лишь отсрочку. А вот его, если он такой "опытный соблазнитель", вообще могут закатать на год исправительных работ. И как я буду жить после этого?