Крест против Коловрата – тысячелетняя война

В более поздние, христианские времена появилось новое смысловое значение – нехристиане, которого не могло быть раньше по определению за неимением христианства на Руси. При этом, вполне возможно, что указание на кочевой образ жизни, в качестве дополнительного смысла, сохранялось. Очень уж много «народов» (языкъ) было в окрестностях Южной Руси.

Если верить традиционным источникам, то именно в эпоху Владимирова крещения появилось противопоставление «христианин»/«язычник» в значении «земледелец»/«кочевник». Считается, что слово «крестьянин» происходит от др. – русск. крьстьнинъ «христианин; человек», ст. – слав. крьстининъ, греч. (Супр.), болг. кръстянин «христианин», сербохорв. кршhанин, словенск. krscn, чешск. krеstаn «христианин», польск. chrze'scijanin, в. – луж. kres'cijan, н. – луж. k'ses'cijan. Заимств. из лат. Christianus «христианин» (ср. поганый); менее вероятно, судя по ударению, посредничество д.-в.-н. christj^ani «христианский, христианин» или прямое заимствование из др. – греч. (которое якобы сблизилось с крьстъ)²⁶. Эта точка зрения активно поддерживается и церковными исследователями, поскольку косвенно подчеркивает «размах» христианизации Руси. Однако здесь имеет место некоторая натяжка. Есть основания полагать, что слово «крестьянин» куда древнее, чем Рим и Византия. (Как назывались пахари ДО рождества Христова? Ведь наверняка как-то назывались! Не может такое древнее понятие, как «земледелец», иметь столь позднее поименование!) Если мы обратимся к санскриту, а его влияние на индоевропейские языки (все примеры, приведенные выше – индоевропейские) более чем очевидно, то мы получим: (kaka) «крестьянин, пахарь» от (k'sati) «пахать», корень (k).

Созвучие слов никогда не является доказательством их родственности, но может быть использовано пропагандистами для своих целей. Все зависит от задачи. На войне все средства хороши. Лишь когда эта религиозно-политическая задача была выполнена, «дополнительный» смысл (кочевники) исчез окончательно, и слово стало использоваться для обозначения любых, но преимущественно нехристианских народов. Ясно одно. «Язычник» в коннотации вплоть до XVI века означало просто «нехристианин». Странно, чтобы люди, обозначавшие достаточно явно свою «антихристианскую» позицию, воспринимали слово как бранное. Все равно что бойцы Сопротивления времен Второй мировой войны обижались, если бы гитлеровцы называли их «антифашистами». Вот это, пожалуй, наиболее точная параллель. «Немецкие фашисты», как их у нас принято называть, никогда не называли себя «фашистами», тем более немецкими. Фашисты – это вполне определенная в тогдашнем политическом спектре политическая партия Муссолини и к Германии никакого отношения не имеющая. Соответственно, «антифашист» – советская пропагандистская конструкция, вложение которой в уста противника определенно обозначает «авторство». «Антифашисты» могли быть в Италии, ну, в Испании, но никак не во Франции и не в Польше. Появление такого слова сразу опускает уровень «исторической достоверности» до польско-советского сериала «Четыре танкиста и собака».

Очень мило выглядят попытки «язычников» «оправдаться» перед… не иначе, как перед международным Нюрнбергским трибуналом – человеческие жертвы? – не-не-не… это не мы! Это ОНИ! Ну, логично, что ОНИ – это «варяги/крестоносцы». «Слава богам нашим! Мы имеем истинную веру, которая не требует человеческой жертвы. Это делается у варягов, которые всегда приносили ее, называя Перуна Паркуном, и тому приносили жертву. Мы же даем полевую жертву и от трудов наших – просо, молоко, тук…»²⁷ Вот, подумайте, пожалуйста, зачем, находясь в здравом уме и твердой памяти, сообщать [будущим религиоведам?] такие подробности в эпосе, наставлении, воззвании – назовите, как хотите. Это же явный «ответ» сквозь годы на поздние христианские тексты, которые автору «…книги» просто не могли быть известны по определению! Какая, хрен, разница, как Перун называется у варягов? Варяги вообще далеко, и они чужие. Откуда такая уверенность, что будущий историк-марксист их «смешает» во «все-одно-язычники». Варяги – это самостоятельный народ, у него своя религия, и бог у него не Перун, а Паркун – это важно! Мы не одному богу молимся. Паркун – не «брат» нашего Перуна, это разные боги, потому что разные народы. Китаец не то же самое, что эскимос! И оба это знают. Мог ли «дохристианский» ведун предвидеть такое будущее? Боюсь – нет, даже если бы применил трансцендентальную медитацию, и даже если бы такое чудовищное будущее ему открылось, скорее всего, он бы просто сошел с ума. Но, пожалуй, самое кричащее противоречие «Велесова книга» оставила на десерт. В последних строках «…так и теперь мы остались сами/и не имеем края своего на земле нашей/И крещена Русь сегодня…»²⁸ Невольно наворачивается скупая языческая слеза, так сочувствуешь депрессивному волхву-пророку. Как-то уж очень быстро он опустил руки. Русь сейчас-то еще не «крещена» в полном смысле этого слова, а уж во времена Аскольда-то… Такое впечатление, что заказчики «Велесовой книги» скорее хотели не подтвердить факт жестокого сопротивления славян «греческой вере», а наоборот – «удревнить» эту самую «греческую веру». Даже сами (!) язычники признали факт своего поражения и безоговорочно капитулировали – во-о-о-он еще когда! Аж при Аскольде! По большому счету волхву, автору «…книги», было достаточно отойти пешком от Киева верст 20–30, поселиться в любой деревеньке подальше от «правительственных трасс», и «родные боги» распростерли бы ему свои мозолистые теплые объятья пращуров и приняли бы в свой хрустальный мир «славянской мечты» еще лет так… ну на 400 минимум. О том, сколь сильны были языческая мифология и мироощущение в тех краях, свидетельствует хотя бы Николай Гоголь. А это уже, простите, XIX век! А еще 100 лет спустя так и Владимир Короткевич (а это уже наши дни!).

Есть в современном Полоцком княжестве (Республика Беларусь) национальный праздник – «Дзяды» (Деды) – День поминовения предков. Тут можно только разводить руками – ну как, каким образом 1000-летнее «христианское владычество», а ведь тут побывали все – католики, униаты, иудеи, православные, те же «фашисты», наконец… не стерло память о чисто языческом, древнейшем обряде поминовения духов предков. В этот день принято не убирать со стола недоеденную пищу, чтобы накормить «духов». Обратите внимание (см. вкладку), как эта языческая традиция, восходящая к теряющейся в дымке веков седой древности, сумела не просто устоять, но переосмыслить и подчинить себе позднюю христианскую. Так что поторопился, ой, поторопился неизвестный волхв закопать свой посох и умыть руки. Кому-то просто очень хотелось, чтобы он поступил так… Кому? А главное – когда? Ведь «Дощечки…» активно вошли в литературный процесс не ранее 50-х годов прошлого века – время более чем интересное.

Сепаратный мир

То же самое можно сказать и о «Слове о полку Игореве». Очень заметно у его автора желание «подогнать под ответ» задачку. А задачкой виделось – единое Российское государство. Идея национального строительства (именно «нация», близкая к современному пониманию этого слова) – не ранее XVIII века! Вот почему «список» в первую очередь оказался у государыни императрицы. Идеи братьев Гримм витали в воздухе. Красивый и жутковатый образ, приведенный в качестве эпиграфа, не мог быть составлен язычником – только христианином. «Веют душу от тела» – чисто христианский взгляд. Для язычника нет понятия «бессмертной души» – для язычника есть «дух», но это не одно и то же, и так просто «отвеять» одно от другого нельзя! Тело – это способ переместить дух в мир иной. Именно поэтому огненное погребение у славян – наиболее почетная форма перехода. Дух превращается в огонь, в самую божественную из всех божественных субстанций! Без тела он этого совершить не сможет.

Могли ли уживаться две столь враждебные идеологии? Как показывают немногие сохранившиеся источники, вполне могли. Причем не только будучи разнесенными «технически», знать верит во Христа, народ – в Сварога. Все это спокойно (относительно) уживалось и в душе одного человека. Обратите внимание, как в 1117 году (спустя 129 лет после Владимира) сам Владимир Мономах, наихристианнейший князь, которого вполне можно было бы назвать первым русским православным публицистом и теологом, помнит о том, что его «русское имя» отличается от греческого . «Я, смиренный, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов… и христианских ради людей, ибо сколько их соблюл по милости своей и по отцовской молитве от всех бед! Сидя на санях, помыслил я в душе своей и воздал хвалу богу, который меня до этих дней, грешного, сохранил. Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь, но кому из детей моих она будет люба, пусть примет ее в сердце свое и не станет лениться, а будет трудиться»²⁹. Получается, наречение «русского» имени, даже в княжеской среде, буквально пропитанной влиянием Византии, было вполне легитимно? Иначе вряд ли бы князь (!) так спокойно сообщал об этом в своем богословском трактате. Какова же должна была быть сила традиции, что более столетия спустя, даже в самом сердце новой веры помнили еще веру и традицию старую? Да и сам текст очень неоднозначен. Что значит «по отцовской молитве»? Это сейчас мы убеждены, что молитва в те годы могла быть только христианской. Что означала эта «отцовская молитва» тогда? И если внимательно читать текст, то можно увидеть, что князь, пускай и очень мягко, но спорит с тогдашним каноном. «Всякие чудеса и эти блага сотворил и совершил. «И кто не восхвалит тебя, господи, и не верует всем сердцем и всей душой во имя Отца и Сына и Святого Духа, да будет проклят!» Прочитав эти божественные слова, дети мои, похвалите бога, подавшего нам милость свою; а то дальнейшее – это моего собственного слабого ума наставление. Послушайте меня; если не все примете, то хоть половину. Если вам бог смягчит сердце, пролейте слезы о грехах своих, говоря: «Как блудницу, разбойника и мытаря помиловал ты, так и нас, грешных, помилуй»³⁰. Куда смотрит епископия?! Это же просто фантастическая мягкотелость по отношению к своим идейным противникам! Обратите внимание, как сейчас «ревнители» Закона Божьего призывают противопоставить «неверным» «кинжалы и серебряные пули», да еще пытаются нас уверить в том, что «так было всегда». Наверное, по писанному великим тов. Сталиным, классовая борьба со временем должна не затухать, а, наоборот, обостряться!

Вот другой замечательный документ своего времени – «Хожение за три моря» Афанасия Никитина содержит яркие свидетельства параллельного существования двух и более религий. «Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур Худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагим». Христианские молитвы у автора легко перемежаются с сурами Корана. А это XV век! Русь уже почти 500 лет как «крещена». Современные «переводчики» пытаются затушевать эти кричащие противоречия принятой версии и переводят приведенный текст, например, так: «Милостию Божией прошел я три моря. (Остальное Бог знает, Бог покровитель ведает.) Аминь! (Во имя Господа милостивого, милосердного. Господь велик, Боже благой. Господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет Бога, кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всесведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий)»³¹. Как ловко современный «переводчик» подменил понятия! Вроде бы как переводил с древнерусского, ну и заодно, без каких-либо дополнительных ссылок «перевел» и с арабского. Текст, который в тексте Никитина был приведен как цитата на языке оригинала, русскими буквами, что в то время считалось нормой, стал как бы частью самого первоисточника. И никого не волнует, что «перевод», мягко говоря, не имеет никаких параллелей с христианскими молитвами, хотя вроде бы как и использует христианские «переведенные» понятия. «Олло акьберь»! Это, оказывается, «Бог велик!» (Вот за что бьются исламские радикалы! Мы их просто не понимаем!) И как-то не важно, что «Басмала» или «бисмиллях» (араб.

) – термин для обозначения фразы, с которой начинается каждая сура Корана (кроме девятой). Ее произнесение входит в ежедневную молитву мусульман, но не только! Это вообще очень важный в исламе «зачин», с него начинаются, например, конституции исламских государств и многие другие документы, составляемые мусульманами (письма, договоры, обращения, завещания и т. п.). Русский купец Афанасий Никитин, ходивший за три моря, наверняка не с пустыми руками и наверняка не раз «ударивший по рукам» с тамошними купцами и закрепивший договор на бумаге, безусловно, был знаком с местными обычаями, в том числе и с этим. А современный «перевод» заставляет нас думать, что никакого взаимодействия и параллельного существования культурных контекстов и не было. Я уже не говорю о том, что фраза «Нет Бога, кроме Господа» («Иисус дух божий»? – что это еще за теологическая инновация?) вообще довольно двусмысленная с точки зрения канона (косвенное отрицание Троицы). Для того чтобы говорить о том, что Бог един/один и другого нет, надо бы его как-то поименовать. Иное – лишено всякого смысла. Нет бога, кроме Аллаха, – понятно. Пускай спорно, но понятно. Нет бога, кроме Перуна, – еще более спорно (а как же Сварог, Даждьбог, Велес?), но это хотя бы концепция, претендующая на новое течение «родноверия», но нет Бога, кроме… Бога… Это – концепт, достойный разве что пациента дурдома.

А был ли, собственно, секс?

Не нужно особо доказывать, что христианский образ жизни связан с известными сексуальными ограничениями и табу и очень сильно отличается от нравов так называемых язычников. Это тема вообще больная, и тут спектр полемики столь же широк, сколь и безумен – от приписывания русским как некоей «национальной черты» чуть ли не самокастрации до публичного «свального греха», эдакого «русского тантризма». Современная РПЦ предлагает за образец супружеских = сексуальных (других не бывает!!!) отношений историю жизни св. чудотворцев, благоверных и преподобных супругов Петра и Февронии, возводя ее к XII веку, хотя записано повествование о блгв. Петре и Февронии в XVI веке свящ. Ермолаем (в иночестве Еразм) Прегрешным (кстати, шикарный псевдоним!), литератором, «засветившимся» в эпоху Иоанна Грозного. Есть основания полагать, что автором мог быть и сам Грозный. Он вообще-то любил «литературные мистификации», в частности, доказанным можно считать факт использования им псевдонима «Парфений Уродивый» («Парфений» – греч. «девственник». Отсюда же православное имя Парфён). Надо отдать должное Грозному царю – литератор он был отменный, и в чувстве юмора, хотя и весьма своеобразном, ему тоже отказать нельзя. Сейчас исследователи спорят, о ком из исторических личностей написано житие: одни склоняются к тому, что это были князь Давид и его жена Евфросиния, в иночестве Петр и Феврония, скончавшиеся в 1228 году, другие видят в них супругов Петра и Евфросинию, княживших в Муроме в XIV веке. То есть источник сам по себе достаточно поздний. Возможно, он возник именно тогда, когда созрел «социальный заказ»? А может быть… Это реминисценция истории самого Иоанна IV и его супруги Анастасии Романовны (в девичестве Кошкиной-Захарьиной-Юрьевой). По словам летописи, «предобрая Анастасия наставляла и приводила Иоанна на всякие добродетели», хотя, по словам Казимира Валишевского, «влияние Анастасии на царя было преувеличено, как преувеличено все в этой легендарной стране»³². Как бы то ни было, при датировках мы снова утыкаемся в «водораздел» XVI в. Интересно, что в первые годы правления династии Романовых были целенаправленно уничтожены целые библиотеки древних летописей, в которых, возможно, содержались ответы хотя бы на какие-то вопросы. Что пытались скрыть «новые римляне»?

Большую часть подробностей быта славян приходится восстанавливать по косвенным источникам. То есть по свидетельствам иностранцев. Византийские историки считали славян ветвью гуннов. (Это тоже большой вопрос, кого они называли этими самыми «гуннами».) Прокопий Кесарийский описывает наших предков как людей огромного роста, мощного веса и громадной силы с цветом кожи… золотисто-красным (?). Но волосы у славян уже в VI веке были в основном русыми. Преобладали на Руси в ту пору патриархальные отношения и многоженство (обычно – от двух до четырех жен). При этом ни в одном из племен жены в рабском подчинении у мужей не были. Более того, «нелюбимые» жены могли почти официально, не таясь, изменять мужьям. И если находили кавалера, который «предлагал им свое сердце», обещая сделать «главной» женой, древнеславянские барышни меняли супруга. У Маврикия Стратега в том же VI веке удивление вызвал излюбленный славянами способ совокупления – в воде: на озерной или речной отмели, а то и на плаву среди широкой реки. Изумился Маврикий и тому, что славянская молодежь еще до замужества и женитьбы развлекалась групповым сексом во время праздников – о девственности никто не думал. Секс долгое время (вплоть до XII века) ассоциировался у наших предков с праздником, смехом, песнопениями и неким музыкальным сопровождением. Так, один из такого рода праздников древних славян – в честь бога женитвы Лада – позднее стал днем Ивана Купалы. Что секс в жизни древних славян занимал почетное место, сомневаться не приходится, поскольку и по сей день сохранился (и жив, и умножается) целый огромный фольклорный пласт народной смеховой культуры – полупорнографические частушки, сказки, анекдоты, древнейший протоязык русский мат и т. д. Есть мнение, взращенное на советских дрожжах, что фольклор создать очень легко – заперся в кабинете и сиди себе выдумывай. Так, между прочим, были созданы целые народности на территории бывшего СССР. Но с русским фольклором все много сложнее – слишком огромные расстояния, слишком большие массы людей, телепатировать им непосредственно в мозг свои выдумки невозможно. Тем более, невозможно их заставить эти выдумки повторять. Что бы ни говорили о «качестве» сборников сказок Афанасьева, известных ошибках и неточностях, допущенных при их составлении, следует признать – работа-то проведена титаническая. И самобытный национальный фольклор, в том числе и на «заветную» тему, – факт. Какое влияние здесь оставила борьба «христианства» и «язычества» – тема для серьезнейших исследований. Но, безусловно, влияние оказали оба. Надо сказать, что творчество, вообще любое творчество, возникает там, где появляется табу. Иначе – нет смысла. Если все можно сказать прямо – не нужны образы, не нужны тропы, не нужны «попытки отразить». Поэтому жрец (священник) и творец всегда соседствуют. Эта диалектическая любовь-ненависть – основной двигатель любой культуры. Жрец налагает табу – творец их обходит, жрец создает традицию, художник ее взрывает. Культура делает новый шаг. Вся архаика когда-то была революционной.

Христианам не удалось никаким «огнем и мечом» вытравить почитание Купалы, и проще было связать с ним христианского святого Иоанна Крестителя. Казалось бы, связка Креститель/Купала очевидна (ведь во время крещения окунают в воду – «купают»), однако Юрий Петухов достаточно убедительно опровергает такой подход. «К слову, сразу же отметим, что наивно-простецкая этимология, проникшая во многие справочники, учебники да и околонаучные издания, нас больше занимать не будет. Ибо еще можно как-то предположить, что у слов «купаться» и «купала» могли быть в 5–6-тысячелетней глуби некоторые общие корни, но выводить «купалу» из глагола «купаться» и наивно, и глупо. Потому что стоит только пойти по ложному пути, как мы тут же окружим себя сонмом словечек-выродков, сочиненных нами самими: купать – купала, латать – латала, сочинять – сочиняла, спать – спала, воровать – воровала, таскать – таскала. И единственным, пожалуй, по отношению к подобным этимологиям жизненным словопорождением, которое можно с правом отнести ко многим «академикам» и их прилежным ученикам, подвизающимся на ниве «официальной исторической школы», будет следующее: «охмурять – охмуряло»!

Мы же будем исходить не из схожести звучаний, а из более основательных положений³³. Ясно, что связка с Иоанном Предтечей очень поздняя и толком не прижившаяся. Только в советское время она считалась приемлемой, и то среди, мягко скажем, весьма далеких от проблем религиоведения людей.

Трудно даже вообразить сексуальное раздолье в честь бога Лада, если вспомнить, что о куда более «пристойном» празднике Ивана Купалы в XVII веке (!!!) православные монахи писали: «Тут же есть мужам и отрокам великое падение на женское и девичье шатание. Тако же и женам мужатым беззаконное осквернение тут же». Сохранилось послание псковского игумена Памфила (нач. XVI в.), автор которого дает интересное описание языческого праздника в ночь Ивана Купалы и требует от наместника города искоренения языческих обрядов. «Не исчезла еще здесь ложная вера идольская, праздники в честь кумиров, радость и веселие сатанинские. Когда приходит великий праздник, день Рождества Предтечи, то тогда, в ту святую ночь, чуть ли не весь город впадает в неистовство, и бесится от бубнов, и сопелей, и гудения струн, и услаждается непотребными всевозможными игрищами сатанинскими, плесканием и плясками: выходят волхвы-мужи и жены-чародейки на луга и болота, в степи и дубравы, ища смертной травы. Вы же, господа мои, истинные властители и грозная опора этого города христолюбивого! Уймите храбрым мужеством вашим от таких начал идольского служения богом созданный народ сей».