Крест. Иван II Красный. Том 1
Шрифт:
Присутствовавшие священники и диаконы тоже встали с лавки, крестясь:
— Многая ле-е-та, мно-о-огая ле-е-ета!..
Все опрокинули свои кубки, которые исполнительные виночерпии и чашники тут же наполнили вновь.
Семён кашлянул и чуть осевшим голосом — от волнения ли, от выпитого ли мёду хмельного — сказал давно заготовленное:
— А нынче великий князь Иван Данилович в нужде великой, хан Узбек требует незамедлительно две тысячи гривен серебра.
Тут же наступила тишина почти могильная, слышно было потрескивание восковых свечей, стоявших в кованых шандалах. Все ждали эти слов, готовились к ним, а как услышали, будто окаменели от великой неожиданности.
Первым
— Ты, Семён Иванович, и ты, Иван Иванович, вы только ещё из кремлёвских ворот выехали, а в Новгороде уже знали, как встретить вас и что сказать вам. Потому я поперёк высокоумных голов новгородских и встал, что доподлинно знаю, какие мысли в их головах занозились. — Наместник начал витиевато, слишком хорошо понимая, что спрос за возможную неудачу с получением серебра будет прежде всего с него. — Ты, Семён Иванович, спросишь: «А куда ты смотрел, такой-рассякой, почему не обеспечил?» Отвечу, что и посадник, и тысяцкий, и все купцы с боярами — кого ни спроси — знают: и просил я, и молил, и грозил — без толку, ни полгривны сверх положенного давать не хотят, нетути, бают, более серебра.
Слова наместника сразу взбудоражили всех участников застолья, спало напряжение, каждый перевёл дух и готов был теперь к словесной пре.
Семён, не поднимаясь с поставленного для нею на самом видном месте резного кресла, сказал по виду спокойно:
— Ведомо и нам, что сполна уплатил Новгород царёв выход. И о том ведаем, что нету у купечества вашего серебра.
При этом неожиданном признании новгородские мужи аж опешили, загудели невнятно:
— Во-во...
— О том и рець...
— Вестимо, откуль серебру взяться?
— Всё подчистую выгребли.
— Но Также ведомо нам в Москве, что ни у кого, кроме Нового Города, серебра нет. Потому и приехали не куда-нибудь, а к вам.
— Однако, Семён Иванович, ведь изначала не бывало такого: по старой пошлине новгородской и по грамотам прадеда Твоего Ярослава Володимировича [66] , — осторожно возразил посадник.
Его поддержал тысяцкий:
— Князь, целовавший святой крест в соблюдение наших уставов, должен исполнять клятву.
66
...по грамотам прадеда твоего Ярослава Володимировича... — Имеется в виду Ярослав Мудрый (ок. 978 — 1054), великий князь киевский, сын Владимира I изгнал Святополка I, убившего братьев Бориса и Глеба, боролся с братом Мстиславом, в 1026 году разделил с ним государство, но затем в 1036 году вновь объединил его. Своими многочисленными победами обезопасил южные и западные границы Руси. Посредством брачных уз установил династические связи со многими странами Европы. При нём была составлена «Русская правда» — первый свод древнерусского права, в котором упразднялась кровная месть, гарантировалась защита жизни и имущества княжеских дружинников,
давались понятия обязательственного и наследственного права и др.— Верно! — охотно согласился Семён. — Мы и блюдём уговор. А сейчас не требуем, но — просим! Потому как великая нужа.
Разговор, однако, вошёл уже в такую пору, когда прекословщики слышат только сами себя. И словно бы не говорил ничего Семён, загудели:
— Мы и ордынский выход платили исправно, и цорный бор летошный год только по сугубой настойчивости батюшки вашего дали. Цого ещё? — басил кто-то из бояр в дальнем конце стола.
Один из его сотоварищей поддержал его, видно, не без робости — невнятно пробубнил:
— Им всё мало. Куды всё уплыло? Не Узбеку же одному?
— Как Божий день ясно, что половина нашего серебра в калите Калиты оседает...
— А то-о!.. Москву новую дубовую поставил, каменным здательством занялся. На какие шиши, что за прибыток?
Княжич Иван видел, как проступила багровая краска на лбу, на щеках Семёна, сливаясь заподлицо с его рыжими усами и бородой, ждал и боялся, что брат не выдержит, накричит, устроит свару. Но Семён продолжал молчать, слушал, что ещё наговорят разошедшиеся новгородцы.
Ворохнулся на своём месте архиепископ Василий, повернулся к Семёну всем телом, так что огоньки свечей поочерёдно отразились на его массивном наперстном кресте:
— А скажи, Семён Иванович, цто-то все две тысяци да две тысяци гривен? Пошто не тысяцу или пятьсот? Пятьсот можно хоть завтра.
Семён возликовал в душе, предчувствуя победу, да сам же всё и испортил. Надо было бы ему как можно проникновеннее сказать, что хан Узбек жесток и неумолим, что торговаться с ним себе может дороже обойтись, а он вместо этого обидно попрекнул:
— Вы, новгородцы, сами же и виноваты. Не вы ли сами, своими руками одарили ордынских темников десять лет назад как раз двумя тысячами, хотя тогда Узбек от вас столько не просил! Да ещё и огромное количество даров богатых сами отвезли. Теперь Узбек уж меньше и не берёт.
Стол снова загудел, словно растревоженная борть:
— Вот оно цто!
— А поцто торопитча тогда?
— Ишь, как ловко удумали: раз дали, они и разлакомились, надо или не надо, а дай? Тогда они ни за цто не отчепятся.
— Выход дали две тыщщи — ладно, теперь, знацит, сверх выхода, и опять две тыщщи?
— Поцитай, два выхода да цорный бор.
— Однако, ежели это Узбек требует, то Орда и войной пойдёт, — прорезался чей-то благоразумный голос, но тут же и заглушён был:
— Орда от нас далеко, Литва же — вот она, за окном.
— А то шведы, ливонские немцы, норвежцы, с кем только нам не приходилось биться, и всё серебро требуют, все накладывают на нас окуп.
Наместник Дмитрий Александрович, опасаясь, что голос его затеряется в общем шуме, снова возвысился над столом, чем заставил умолкнуть всех, и начал увещевающе:
— Верно говорите, что со всеми в округе вам ратиться приходится. Даже с устюжанами. В каждой рати теряете своих мужей добрых, бояр и купцов — гордость Великого Нового Города. А не забыли ли вы, граждане, кто от тверской зависимости вас освободил?
— Как же, помним, — ехидно встрял опять кто-то из дальнего конца, — освободила нас Москва и от Твери, и от серебра, и от рухляди, и от воли — от всего освободила, кто бы теперь нас от Москвы освободил.