Крестная мать

Коты держались обособленно от всех других рэкет- бригад. Крупные севастопольские дельцы старались не водить с ними дружбу. Кота игнорировали и считали для себя самым правильным не пересекаться с ним в делах, ибо можно было запросто попасть в неприятность Кот был из тех пижонов, которые в свои тридцать никак не могут остепениться. Ему до сих пор доставляло удовольствие вырубить случайного прохожего, который имел неосторожность огрызнуться. Кот взял в привычку держать личный столик в дискобаре "Крым" для себя и для своей бригады, за который не дозволялось садиться никому, даже если Коты отсутствовали. И самое главное, что отворачивало от Кота серьезных людей, — это его манера направо и налево болтать о своих подвигах. По этой причине Кот был авторитетом только в среде себе подобных и, конечно, в стайке гонористых юнцов, которые меряют уважение окружающих децибеллами понтов. Довольно крупная тусовка этих самых юнцов именовала себя Котятами. Они почитали за честь выдвинуться в Коты. Они подражали во всем своим кумирам и, как пионеры за дело, были всегда готовы. Кот был королем улиц, шоколадные миллионеры, поднявшиеся на опте турецких жвачек и сладостей, делали вид, что боготворят Кота. Он был, что называется, идолом хижин, а настоящие дворцы Кота не приглашали.

Цезарь пока не трогал Кота. Наверное, потому, что не хотел опускаться до разбора с гопниками. Такие придурки итак долго не живут. Но беда Кота была в том, что он оставлял за собой право появляться там, куда его не звали без приглашения. Долгие годы отсутствия сколько-нибудь действенного сопротивления его бригаде утвердили его во мнении, что он неприкосновенен и что любая выходка его Котов останется безнаказанной. Если на послужном счету его бригады появлялась мокруха, она всегда была неоправдана. Необязательно было убивать. Все можно было решить полюбовно. Однако Коты на разборках сами себя накручивали и заводили, убивали на публике, для демонстрации. Авторитет Кота креп. Но это был авторитет беспредельщиков. Городская элита не признавала Кота. И тот, в свою очередь, вынашивал планы потрясти кого-нибудь из крутых. Но даже блатные посмеивались над Котом, прилепив к нему: пальцы веером, кепка лебедем, на ногах фигушки, сопли пузырями. Кот злился. Он чуял нутром, что крупные воротилы им пренебрегают. На всех элитных банкетах и званых обедах обходились без его участия. Кота отстранили от высшего общества, и он затаил обиду.

Кот был единственным человеком в Севастополе из имеющих реальную власть в преступном мире, кто не присутствовал на похоронах Арсена. Но не был он на кладбище не потому, что местная знать сторонилась его. Кот не приехал сюда по другой причине. В этой вражде он был по другую сторону баррикад.

А дело было вот в чем. Неожиданно появившийся в Севастополе молодой толстосум Шарун искал дружбы с местными дельцами, убеждая, что места под солнцем хватит всем. Те, однако, в момент зачислили Шаруна в разряд врагов, видя в шустром нуворише сильного конкурента. Чужак пришелся не ко двору. И лишь в лице Кота Шарун нашел надежного, хотя и неотесанного союзника. Шарун оценил Кота, и Кот не остался в долгу. Ведь впервые миллиардер не чурался с ним общаться. Услуга, которую предоставил Шаруну Кот, отпугнула многих недоброжелателей, которые не прочь были напакостить чужаку. Кот порекомендовал Шаруну свою охрану. Несмотря на то, что банк Шаруна охранялся милицией, миллиардер не отказался от предложения и принял его с удовольствием.

…Бандюги Кота веселились в дискобаре "Крым". К голове лидера приставили "ТТ" в самый неподходящий для него момент. Он отправлял естественные надобности. Но люди Арсена не стали кончать его в ватерклозете и предложили Коту прогуляться:

— Надо же, не успел отложить личинку, тут и так воняет!

Кот пытался повести разговор в свойственной ему манере брыкаться. Однако комок в горле и ужас в глазах отражали страх, когда его впихнули в синий БМВ. В машине от Кота остались лишь его дурашливые смешки, он еще не верил, что его убьют, он все еще не мог взять в толк, что за его жизнь теперь никто не даст и ломаного гроша. И даже всесильный миллиардер Шарун вовсе не дорожил новым дружком. Людям Арсена нужно было отметиться в вендетте. Смерть за смерть. Слухов о том, что Кот замешан в смерти их босса, было достаточно. Особо разбирать долю его участия никто не собирался. Цезарь, просчитавший действия арсеновской группировки, убивал двух зайцев: Кот портил всю малину своими выходками, а бригада покойного Арсена, по идее, подлежала расформированию. Ее членов, вернее, тех из них, кто не захочет идти дальше со своей местью, Цезарь готов был приголубить и рассредоточить по разным отрядам, подчиняющимся ему. Он был убежден, что те из людей Арсена, кто не собирается угомониться, несомненно попадут в поле зрения Елены Родионовой, Матушки. А это неминуемо повлечет за собой их полный разгром.

Кот не мог выговорить ни слова. Он заикался и сопел, когда его поставили на край скалистого обрыва. Внизу была смерть, ощетинившаяся остроносыми шипами скал. А перед ним — ненавидящие глаза его убийц. Захлебываясь, он стал молить о пощаде, беспрестанно повторяя:

— Я не виноват, это киевская братва приложилась.

Люди Арсена из любопытства спросили:

— Кто?

Но Кот не знал ответа на этот вопрос. Напоследок Кота решили по-своему опустить:

— Ты ж у нас такой прикоцанный, а че с задом неподтертым ходишь? А ну вытирай свой грязный сральник пальцем, педрило! Пальцем!

Кот недолго артачился. Он сделал, что ему велели. Он надеялся, что его, опущенного таким образом, оставят в покое. Авторитет старой закалки никогда не променял бы свое имя на свою жизнь. А гопник, такой, как Кот, хватался за эту хрупкую соломинку. Но ему суждено было обрести вечность. В него не стрельнули, в него полетели камни. Камни швыряли до тех пор, пока Кот стоял на обрыве. Вскоре не камни летели в него, а он, уже без сознания, летел с километровой высоты на камни. Его тело, как туша подстреленного мустанга, билось о скалы. Размозженный о каменные глыбы труп приняло море.

Вина Кота была не выяснена. Тщательной разборки не было. Кота рубанули беспредельно, чего, собственно, и заслуживал беспредельщик. Этот дикарь был порождением времени, единственным правилом которого было отсутствие всяких правил. Он играл по этому правилу и доигрался. Для него игра закончилась бесславной смертью. Но у него тоже была мать, и она оплакивала родную кровиночку, Такими же горькими слезами рыдали матери жертв ее отпрыска, ушедших в мир иной раньше ее сына. Ведь Кот, бывало, убивал человека только за то, что тот ему не нравился.

Крым. Ялта

"Тарас Шевченко" пришвартовался в морском порту Ялты. Ялтинские участники организованной Цезарем встречи прибыли первыми. Приглашены были только двое самых богатых ялтинских дельцов — Иван Мохов и Савелий Петренко, которые держали в своих руках почти все туристические фирмы, в том числе и крупнейшую в Крыму — "Ялта-тур". В последние годы эти двое целиком погрязли в ворохе бумаг, въездных виз, загранпаспортов, таможенных деклараций, сознательно оградив себя от своего прошлого занятия, — торговли живым товаром. Приглашение дядюшки Цезаря вселило в них тревогу, что придется вновь вспомнить грязное прошлое. Они не хотели ввязываться в сомнительные предприятия, но понимали, что Цезарь, стоит ему захотеть, не оставит камня на камне в их прибыльном деле. Они были обязаны Цезарю, что тот позволяет самостоятельно делать бизнес и не лезет в компаньоны. А ведь реальной силой в Ялте после изгнания кавказцев был именно Цезарь. Мохов и Петренко лелеяли надежду, что суть встречи сведется к посильному взносу в общак. Своего мнения у них не было, они приготовились поддакивать Цезарю.

Из Керчи приехал Аркадий Матвеев. В отличие от элегантно одетых и сверкающих матовым загаром ялтинцев, Матвеев был мужиковат. В лице Матвеева дядюшка Цезарь имел надежного союзника, который полностью разделял показную точку зрения Цезаря о недопустимости влезать в крымские дела людям со стороны. Больше всего Матвеев боялся, что может объявиться кто-то проворнее и похитрее него, кто наложит лапу на контрабандный ввоз бензина из Новороссийска. Наряду с рэкетом это было главной статьей его доходов. Он срывал большой куш, воспользовавшись разницей цен на топливо в России и на Украине. Матвеев хозяйничал в Керченском порту, любой сколько-нибудь ценный груз не мог без его ведома отойти от причала; на этом берегу Матвеев умудрился посадить в кресло начальника морского вокзала своего племянника. По ту сторону он имел дело с начальником новороссийской таможни, которого с головой закопал во взятках.

Следующим подкатил "Вольво-940" цвета "дипломат" Станислава Вольского, малость согнутого, со впалыми щеками, седыми висками и тонкими черными усиками. Это был весьма образованный человек. В свое время окончивший юрфак Московского университета, владеющий в совершенстве английским и немецким языками. Заслугой Вольского было финансирование разведки нефтяных месторождений в Крыму. Он заключил контракт с американцами на бурение первых скважин. Крымская нефть по своему составу превосходила каспийскую. Вольский также опасался, что на полуострове могут появиться нежелательные конкуренты. Как деловой человек он понимал, что правительство Украины, находясь в состоянии полной прострации, неумело выкручиваясь из не поддающейся прогнозу ситуации с энергетическим кризисом, может наложить лапу на его бизнес. Вольский был ярым сторонником независимости Крыма. Наверное, еще и потому, что с такой же опаской он смотрел и в сторону России. Нефтяной промысел в Крыму был его детищем, и отдать свое дитя в чужие руки… Нет. Вольский не сделал бы этого, даже если бы ему пообещали золотые горы. Он знал цену подобным обещаниям.

В качестве свадебного генерала Цезарь задействовал адмирала. Правда, в отставке. Вице-адмирал Рыбкин стал состоятельным человеком еще в допутчевый период. Будучи заместителем командующего Черноморским флотом по тылу, Рыбкин изящно прокрутил миллионную сделку с полдюжиной списанных кораблей, отбуксированных в Индию. Ржавые посудины были проданы индийским "друзьям" как металлолом. Но на флотские счета капнула лишь крохотная дождинка обильного ливня, которым была скреплена сделка. Финансовый дождь и в этот и в последующие разы орошал другие счета и способствовал процветанию созданной под благовидным предлогом социальной защиты воинов, уволенных в запас, фирмы " Mop-Инвест". Перед Рыбкиным же уже не стояло проблем, чем заняться на гражданке. Цезарь в зародыше разглядел неиспользованный потенциал высокопоставленных расхитителей флотского имущества. Цезарь нуждался в человеке с такими связями, как у Рыбкина, хотя бы для того, чтобы краник топливной службы флота всегда оставался открытым и бездонная цистерна флотского топлива выливалась вечной струей. Когда Рыбкина взяли в оборот, людям Цезаря оставалось лишь подставлять под краник свою тару. Струя эта разбивалась звоном монет, но теперь эти деньги оседали на счета Цезаря. Таким поворотом отозвался переход Рыбкина на вольные хлеба. Но он не роптал, потому что не бедствовал. А его детище — "Мор-Инвест" — стало одним из учредителей нового банка, банка Цезаря.