Крестная мать

— Вы пришли к батюшке, сейчас я сообщу ему, как вас представить?

— Проводите к нему, он ждет.

Прислужник не стал спорить и сказал девушке:

— Следуйте за мной.

Мрачный коридор с высоким потолком привел к массивной двери, сработанной из забитых по диагонали широких досок. Прислужник робко постучался. За дверью послышалось:

— Войдите, не заперто.

Прислужник приоткрыл дверь, просунув голову, несмело доложил:

— Ваше святейшество, здесь девушка. Она сказала, что вы ее ждете.

— Девушка… Да, пусть войдет. Принеси епитрахиль и кагор. Ей надо исповедаться.

— Слушаюсь.

Лена вошла в келью. Отец Симеон, сидящий на табуретке, в свои тридцать три года являл собой образ святого старца. Девушка окинула взглядом келью, которая как бы в подтверждение вполне могла сойти за благочестивое обиталище аскета. Черная ряса епископа сливалась с темно-серыми тонами убогого убранства. И только лицо, кисти рук и крест, свисший между ног, светились в отражении мерцающего огонька лампады.

Лене представился театр марионеток, где действом кукол управляют актеры, облаченные в черные костюмы. Костюмы вливаются в антураж полного мрака, и куклы двигаются в пространстве как бы сами, без постороннего участия. Лене показалось, что лицо и руки Симеона существуют в этом давящем полумраке сами по себе, как бы отдельно от туловища, подобно марионеткам. Крест в ее глазах был таким же живым, как руки и глаза, он был таким же весомым придатком в здешней обстановке, наравне е уставленными книгами полками, крошечным сводчатым окошком с мозаичным обликом Христа.

"Вряд ли он читал при таком свете. Зачем тогда эта книга с крестом в руках", — постучалась шальная мысль. Лене было страшно. Эта узкая кровать с коричневым покрывалом — неужели на этом ложе она расстанется со своей девственностью, неужели здесь ей уготовано отдаться? Отдаться этому мерзкому человеку… Выходит, так. Иначе он не отстанет от отца. Ее отец слабый, безвольный человек. Кроме нее его некому защитить.

Все здесь было притворным. Подчеркнутая аккуратность играла при слабом огоньке мертвыми бликами. И даже Богоматерь смотрела с иконы пустыми глазами. В келье отца иконы казались Лене живыми, она обращалась к Господу и читала в глазах Богоматери понимание. В келье Симеона царила иллюзия, которую епископ постоянно содержал в надлежащем виде. Ухоженность во всем — каждая вещь была на своем месте. Когда Лена очутилась в этих казематах, ей стало не по себе, но она выбирала из двух зол. Девушка выбрала меньшее и восприняла его сердцем, как заслуженное наказание себе самой.

Симеон приподнялся с табурета, подошел к Лене и, зажав ее ладонь в своих руках, монотонно произнес:

— Дочь моя, я вижу в твоих глазах уныние, ты чем-то встревожена. Заповедь Господня гласит, что уныние один из семи смертных грехов. Уныние порождает отчаяние, отчаяние ведет к безрассудству. Жизнь следует понимать такой, какой даровал ее Господь. — Епископ не знал, что сказать этой девушке. Он знал одно: у него не хватит сил отпустить эту красотку, не насладившись ее юным телом. Он не находил ничего другого, как плести обо всем, что взбредет в голову, заодно поглаживая девушке руку…

— Человек часто не в силах противиться природе. Естество затмевает рассудок и ведет к грехопадению. Потому и нужна целебная сила покаяния. Человек грешен, Христос принял мученическую смерть за грехи наши. И мы не должны забывать это. Лишь вера откроет ворота в вечную жизнь. — Симеон терял самообладание, ему казалось, она насмехается над ним. — Дочь моя, ты сама прелесть. Устоять, совладать с искушением — разум не в силах побороть желание…

— Ну вот, и договорился, наконец, до сути, — перебила его Лена. На лице Симеона появилась знакомая улыбка. Он набрался смелости и начал шарить руками по телу Леночки, пытаясь ее раздеть. — Ты оставишь в покое моего отца? — остановила его Лена.

— Конечно, конечно. И пальцем не трону… — засеменил словами епископ. Он судорожно затрясся, когда Лена сама сняла платье и освободила ноги от туфель. Она присела на кушетку и стала стягивать чулки. Симеон на цыпочках, опасаясь сделать что-нибудь не так, подошел к двери и задвинул заделку. Когда он повернулся, Лена, обнаженная, уже была на кровати. Симеон на ходу расстался с рясой и в животном порыве принялся целовать ее тело.

— Только, пожалуйста, сделай все быстро и, прошу тебя, не целуй меня в губы, — с омерзением прошептала она, увернувшись от поцелуя.

В дверь постучались в тот миг, когда батюшка забился, упиваясь блаженством. Сквозь собственные всхлипывания он расслышал доносившиеся за дверью слова прислужника: "Батюшка, я принес кагор и епитрахиль".

— Пошел вон! — в припадке ярости, сдобренной негой, закричал епископ.

Все было позади. Лена вышла за калитку забора и вдохнула свежий воздух городского парка. Мозг не думал, только что ее честь втоптали в грязь, а ей до этого не было никакого дела, будто и не с ней это произошло, не она лежала на узкой кровати под телом грешного монаха. Ее встряхнул вопрос из темноты:

— Где ты была? Я видел, как ты зашла в собор, но там тебя не нашел. Куда ты пропала? — Это был Борис.

— Ты что, следил? — набросилась на него Лена. — Гад. Ненавижу! Оставь меня в покое! — Она побежала по аллее вглубь парка. Боря остался у калитки, но не посмел бежать за ней, его глаза смотрели на сводчатые купола кафедрального собора, таинственную загадку которого ему предстояло отгадать.

* * *

Столица государства кишела обилием костелов, кирх и церквей, принадлежащих разным конфессиям. Горожанина не удивляли молельные дома евангелистов и свидетелей Иеговы, синагоги, мечети и даже храм Будды. Ничего не поделаешь. В большом городе добропорядочных католиков встречаются евреи, они ходят к раввину, турки предпочитают муллу, русские, их в столице только не хватало, слушаются своих попов. Попы у русских разные. Одни почитают митрополита Ювеналия — архипастыря Свободной русской православной церкви, штаб-квартира которой находится в Нью-Йорке, другими правит из Москвы Московский патриарх. Патриарх и Ювеналий друг друга не признают, соответственно, не признают друг друга попы, казалось бы, одной веры, обмениваясь время от времени разоблачениями.

Лишь пять месяцев спустя после встречи Лены с Симеоном появилась заметка в популярной бульварной газете, выходящей под титулом "Скандал". Могла и не появиться, но случилось так, как случилось.

"Мы не собираемся никому подыгрывать в этой бесконечной перебранке русских попов, — писалось в ней, — но информация, которую предоставили редакции заслуживающие доверия источники, вполне достойна быть опубликованной в "Скандале". Главный русский поп в нашем городе епископ Симеон, возможно, скоро станет папой. Мамой готовится стать дочь другого русского попа — протоиерея Родионова, настоятеля небольшого прихода Московской церкви. Этот служитель культа скоро станет дедушкой. Факты указывают на то, что его красавица дочь Елена беременна не без энергичного участия епископа Симеона. Неизвестно, будут ли вышеперечисленные лица так себя называть, но что касается новорожденного, если ему суждено появиться на свет, то ему будет еще сложнее решить, кого как величать, ведь его папа в свое время принял обет безбрачия и является по сей день монахом.

Искушенные в деликатных вопросах эксперты "Скандала" предположили, что скорее всего согрешивший монах получит хорошую взбучку в Москве. Человеческие слабости по обыкновению влияют на карьеру. Но попа нам не жалко, жалко еще не родившегося малыша, который никогда не сможет сказать родителю слово "папа" и лишь потому, что монахи не бывают папами.

Однако "Скандал" пока не берется наверняка прогнозировать, что все же произойдет на самом деле, Дождемся, когда вылупится птенчик. Остается надеяться, что скорлупу не разобьют раньше срока, хотя из тех же источников нам стало известно, что это сделать уже поздно.