Крестоносцы. Том 1

Хоть Мацько и понимал, что они будут в полной безопасности только во владениях князя Януша, однако тоже думал, что не следует будить Данусю, так как сон может стать для нее спасением; он держал наготове слуг и вьючных лошадей и ждал.

Однако миновал полдень, а Дануся все еще не просыпалась; дядя и племянник стали тогда беспокоиться. Збышко все время заглядывал в щели и в дверь избушки, а после полудня в третий раз вошел к Данусе и присел на пенек, который послушница накануне вечером притащила к постели, чтобы переодеть на нем Данусю.

Присел он и вперил в Данусю взор, но она не открыла глаз. Только спустя некоторое время губы ее дрогнули, и она прошептала так, словно видела сквозь сомкнутые веки:

— Збышко…

В одно мгновение он упал перед ней на колени, схватил ее исхудалые руки и, в восторге целуя их, заговорил прерывистым голосом:

— Слава Богу! Дануська! Ты узнала меня!

Его голос разбудил ее совсем, она открыла глаза, села на постели и повторила:

— Збышко…

И заморгала глазами, удивленно озираясь кругом.

— Ты уже не в неволе! — говорил Збышко. — Я вырвал тебя у них, и мы едем в Спыхов!

Она высвободила из его рук свои ручки и сказала:

— Это все потому, что батюшка не благословил нас. Где княгиня?

— Проснись же, ягодка моя! Княгиня далеко, а мы отбили тебя у немцев.

Словно не слыша его и как будто что-то припоминая, она проговорила:

— Лютню они отняли у меня, об стенку разбили!

— Господи милостивый! — воскликнул Збышко.

Только теперь он заметил, что глаза у нее блуждают и горят, а щеки пылают. В ту же минуту у него мелькнула мысль, что она, может, тяжело больна и дважды назвала его имя только потому, что он примерещился ей в бреду.

Он содрогнулся от ужаса, и на лбу у него выступил холодный пот.

— Дануська! — воскликнул он. — Ты видишь меня, понимаешь?

А она попросила покорно:

— Пить!.. Воды!..

— Боже милостивый!

И он выбежал из избушки. В дверях он столкнулся со старым Мацьком, который решил посмотреть, что с Данусей, и, бросив дяде на ходу одно слово: «Воды!» — помчался к ручью, протекавшему поблизости среди лесных зарослей и мхов.

Через минуту он вернулся с полным кувшином и подал его Данусе, которая стала жадно пить воду. Мацько еще раньше вошел в хату и, взглянув на больную, помрачнел.

— У нее горячка? — спросил он.

— Да! — простонал Збышко.

— Она понимает, что ты говоришь?

— Нет.

Старый рыцарь нахмурил брови и почесал в затылке.

— Что же делать?

— Не знаю.

— Остается одно… — начал Мацько.

Но Дануся прервала его. Она кончила пить и, устремив на него свои широко открытые от жара глаза, сказала:

— И перед вами я ни в чем не провинилась. Сжальтесь надо мной!

— Я жалею тебя, дитя мое, и хочу тебе только добра, — с волнением ответил старый рыцарь.

Затем он обратился к Збышку:

— Послушай! Оставлять ее тут ни к чему. Обдует ее ветерком, солнышком пригреет, так, может, ей станет лучше. Не теряй, парень, головы, клади ее на те самые носилки, на которых ее везли, либо сажай в седло, и в путь! Понял?

С этими словами он вышел из избушки, чтобы отдать последние распоряжения, поднял глаза и стал вдруг как вкопанный.

Сильный пеший отряд, вооруженный копьями и бердышами, с четырех сторон стеной окружал избушку, смолокурные кучи и поляну.

«Немцы!» — подумал Мацько.

Ужас охватил его, однако он мгновенно схватился за рукоять меча, стиснул зубы и замер, подобный дикому зверю, когда тот, окруженный внезапно собаками, готовится к отчаянной защите.

Меж тем от смолокурной кучи к нему направился великан Арнольд с каким-то другим рыцарем.

— Быстро вертится колесо фортуны, — сказал Арнольд, подойдя к нему. — Я был вашим пленником, а теперь вы стали моими пленниками.

И он свысока поглядел на старого рыцаря, как на существо низшее. Арнольд вовсе не был злым или жестоким человеком, у него просто был недостаток, свойственный всем крестоносцам, которые, попав в беду, становились кроткими и даже покладистыми, но когда чувствовали, что сила на их стороне, никогда не умели скрыть ни своего презрения к побежденным, ни безграничного своего высокомерия.

— Вы пленники! — надменно повторил он.

Старый рыцарь мрачно огляделся по сторонам. В груди его билось вовсе не робкое, напротив, отчаянно смелое сердце. Если бы он был в доспехах и на боевом коне, если бы рядом с ним был Збышко и в руках у них мечи и секиры или те страшные тяжелые копья, которыми так ловко владела тогдашняя польская шляхта, Мацько, может, попытался бы прорваться сквозь этот лес копий и бердышей. Но он стоял перед Арнольдом пеший, один, без панциря; увидев, что люди его побросали оружие, и вспомнив, что Збышко в избушке у Дануси совсем безоружен, Мацько, как человек опытный, искушенный в военном искусстве, понял, что сопротивляться бесполезно.

Он медленно вынул меч из ножен и бросил его к ногам рыцаря, стоявшего рядом с Арнольдом. Незнакомый рыцарь так же надменно, как и Арнольд, но все же учтиво заговорил на хорошем польском языке:

— Ваше имя? Я поверю вам на слово и не дам приказа вас связывать, ибо вижу, что вы опоясанный рыцарь и по-человечески обошлись с моим братом.

— Слово! — ответил Мацько.

Он назвался, спросил, можно ли ему пройти в избушку предупредить племянника, «чтобы тот не совершил какого-нибудь безрассудства», и, получив разрешение, исчез в дверях.

— У моего племянника даже меча не было при себе, — сказал он, вернувшись через некоторое время с мизерикордией в руках. — Он просит позволить ему, пока вы не тронетесь в путь, остаться при жене.

— Пусть остается, — сказал брат Арнольда, — я пошлю ему еды и питья. В дорогу мы не сразу отправимся, люди устали, да и нам надо подкрепиться и отдохнуть. Просим и вас разделить с нами компанию.

И оба немца направились к тому самому костру, у которого Мацько провел ночь; но то ли из спеси, то ли по свойственной крестоносцам неучтивости они прошли вперед, предоставив Мацьку следовать за ними. Старый рыцарь, человек бывалый, знавший до тонкостей правила обхождения во всех случаях жизни, спросил:

— Вы просите меня как гостя или как пленника?

Брат Арнольда смутился и, давая ему дорогу, сказал:

— Проходите, пожалуйста.

Старый рыцарь прошел вперед, но, не желая задевать самолюбие человека, от которого многое зависело, промолвил:

— Вы, видно, не только разные языки знаете, но и весьма обходительны.

Арнольд, который понимал лишь отдельные слова, спросил:

— В чем дело, Вольфганг, что это он говорит?

— Дело говорит! — ответил Вольфганг, явно польщенный словами Мацька.