Крестоносец из будущего. Командор

— Поживу еще, гад. Фашист недобитый! Рабы мы ему, склавены?! Вот сволота нацистская, — хрипло пробормотал Андрей, и тут же его обняли за шею две тонкие женские ручки.

Вот только не утешения у него просила хрупкая паненка, и слезы не лила — решительность сквозила в ее глазах, каждое движение было отточено, как дамасская сталь. В одну минуту она его освободила от доспехов, рывком содрав кольчугу через голову, расстегнув крючки ворота.

Андрей непроизвольно усмехнулся, вспомнив, как долго он возился с ее простым платьем, которое она взяла нарочно для этой исповеди у служанки. С каким трудом он расшнуровывал и расстегивал многочисленные застежки, совлекал его с ее нежного тела.

И, удержал себя от стона, когда крепкие пальцы, кто бы мог подумать, стали мять плечо. И не просто так — Милица явно знала врачебное дело, причем, как определил он, военно-полевую медицину.

— Тебе повезло, мой родной! — Милица проворковала ему на ухо, и в милом шепоте Андрей уловил нешуточное облегчение и радость. — Хороша у тебя арабская кольчуга, уберегла ключицу. Но ушиб серьезный, с неделю мечом махать не сможешь, а то и две поберечь руку надо.

— Ты где так наловчилась?

— Война через всю мою жизнь прошла. А скольким воинам я перевязки делала, так и не сосчитать! — она печально улыбнулась. — Сиди спокойно, моя радость — сейчас плечо перетяну и повязь сделаю, чтоб не тревожить его понапрасну.

Ловкими и уверенными движениями девушка разорвала чистую холстину и извлекла из небольшого баула, брошенного несчастным пареньком на площадке, глиняную плошку с какой-то мазью. Причем отнюдь не вонючую, как ожидал Никитин, знакомый с местными лекарями.

Тугая повязка с лекарственным зельем за какую-то минуту сняла добрую половину боли — она стала тягучей, ноющей, но отнюдь не той, что была, той, от которой волком выть хочется, сыпать руганью сквозь стиснутые зубы и на стенку лезть.

— Я вниз сейчас спущусь, мой командор. — Она подобрала рукою платье, приподняв подол и осторожно ступая по осыпающемуся склону.

— Грумуж с Велемиром явно живые, шевелятся. Боюсь, что поломали себе кости, высота здесь большая. Но надеюсь на лучшее, все же не вниз летели, а по осыпи скатились. Да и кольчуги на них надеты добрые, может, и без ран обошлось…

Андрей прижал к себе вспотевшее тело девушки, уснувшей прямо на нем. Перед глазами стояло видение искаженного любовной мукою лица, а в ушах продолжали звучать ее сладострастные стоны.

Он аккуратно подхватил ее левою рукою, положил рядом с собою. Милица не проснулась, а, причмокнув губами, только прошептала что-то непонятное.

Андрей, прикрыл ее плащом — ночь была холодной, и хотя разгоряченные тела еще не ощущали подступающей стужи, но получить простуду в нынешнее время мало приятного, тем паче пневмонию, которую излечить здесь невозможно — время антибиотиков еще долго не придет. Может быть, веков через десять, никак не раньше.

Они были с ней вдвоем в этой маленькой пещере. Поход для Велемира и Грумужа окончился, так и не начавшись. Юноша получил неслабое сотрясение мозга — рвало как худого котенка.

Грумуж тоже приложился головой, но не так сильно. Шлем уберег и кольчуга — Милица оказалась права. Зато оруженосец ногу сломал, которую девушка в лубок упаковала умелыми руками, пока Андрей две лесины в костыли мастерил. И хоть страшно их было оставлять у осыпи, но пришлось — совершить даже короткий переход орденцы были не в силах.

Зато обратно к подземному ходу они кое-как поднялись, а там оборону держать долго можно — что изнутри, что снаружи. Против арбалетного болта, пущенного в упор, ни один доспех не устоит. Даже из легендарной дамасской, или как ее там, стали. И еще надежда на помощь у крестоносцев имелась, что доберется их командор до спасительных селений и вернется оттуда с воинами и лошадьми…

Андрей приподнялся на локте — где-то хрустнула ветка, и этот звук не мог не насторожить его. Он вылез из-под плаща, подоткнул край под горячее женское тело, насторожился и долго слушал темноту.

— Помстилось, — прошептал он, укладываясь на свое теплое место, но на всякий случай проверил, где арбалет. Тот был под рукой, взведенный, и Андрей окончательно успокоился, обнимая горячую как печка Милицу. Она что-то полусонно пробормотала и обвила его руками и ногами.

Андрей сразу обмяк — весь вечер он противился, все же не в опочивальне они, а в рейде по враждебной им территории, но ее слова, ласки и губы сломили его недолгое сопротивление.

— Как хорошо, — прошептал Никитин и вскинулся. Нет, ему не послышался хруст ветки — торопливые шаги стукали по склону.

Рывком он вырвался из объятий, словно вихрь, и схватил арбалет — какие уж тут штаны надевать. И сразу выстрелил — в небольшой проем, подсвеченный луною, ввалились несколько воинов в блестящих от света ночного светила доспехах.

Арбалет тренькнул тетивой — с хрипом свалился один из напавших. Зато остальные навалились гурьбой и, что интересно, безоружные. Сопели, пытались заломить руки.

— Живьем взять хотите, суки?! А хрен вам!

Он впервые так отчаянно сражался: и за себя, и за свою позднюю любовь. Не за жизнь, а за смерть. Никитин умел драться, этому его учили долгие годы — и сам многих он научил.

Молнией сверкал отточенный бебут в его руках. Страшен бой на ограниченном пространстве, когда в ход идет все — оружие, руки, ноги, зубы…

Численный перевес сослужил врагу плохую службу — гулямы, пыхтя и ругаясь, только больше мешали друг другу, чем помогали. Запах дымящейся крови кружил голову — но Андрей отчетливо понимал, что для него все кончено. Он уже перерезал полдюжины гулямов, но силы на исходе — еще пройдет полминуты, и его завалят.

Главное успеть убить Милицу!

Это его долг, а потом всадить клинок и себе в сердце или полоснуть по горлу — сдаваться врагу он не собирался, насмотрелся в свое время, что «духи» с пленными делают, никому такой участи не пожелаешь.

И только об этом Никитин успел подумать, как неожиданно затылок взорвался от звонкой боли, огненная вспышка ослепила глаза, и он навзничь рухнул, потеряв сознание.

ГЛАВА 12

Холодная вода обожгла лицо, вернув Андрею сознание. Затылок ломило от тупой и ноющей боли, и он попытался приложить ладонь к голове. Ничего не вышло — руки хоть и не были связаны, но совершенно отказывались слушаться.

Плечи прямо коробило, их выламывало, он чувствовал, что обеим ключицам настала полнейшая хана: или сильнейшие ушибы, или сломаны оны к ядрене фене.