Крестовый поход Махариуса

Мы достигли развилки. Знак указывал, что здесь Великая магистраль ответвлялась в улицу Тысячи Таверн и Ночной базар. Я приказал Антону и Ивану взять нескольких бойцов и двигаться через улицу Таверн. Пригнувшись как можно ниже, они пробежали мимо меня в левое ответвление. Шутки кончились, и теперь они целиком сосредоточились на деле. Антон держал свою снайперскую винтовку наготове. Иван сжимал в одной руке гранату, в другой — лазган. Я крепче перехватил дробовик и, убедившись, что передо мной никого нет, побежал по деревянному настилу к так называемому Ночному базару.

Когда мы только прибыли, траншеи представляли собой один сплошной лабиринт, где все выглядело совершенно одинаковым и безликим. Теперь же они отличались друг от друга, как пара соседних домов на Велиале. Я заметил по пути навозную кучу рядом с укреплением, в шутку названным Офицерским бункером, и узнал обломки дверей в Большую лавку Хоги, где осколки посекли пласталь и отбили кусочки краски от расколотого корпуса «Химеры». Все они превратились в ориентиры. Мы вышли на Сточную улицу, в траншею, которая прежде была одним большим отхожим местом, направляясь в сторону Большого нужника, округлой ямы, использовавшейся в качестве общей свалки и туалета.

Тучи разошлись, и на нас воззрилась луна-череп. Меньший спутник преодолел почти половину пути. Внезапно над головами разорвался звездный снаряд, заставив тени в траншее дико заплясать и озарив валявшиеся вокруг нас тела. На них была серая форма гроссландев. Я внезапно очень явственно осознал, что этого места коснулась смерть. На некоторых трупах копошились жирные мухи-буровки. Эти насекомые обожали жрать мертвечину, прежде чем откладывать в ней желеобразные яйца со своими личинками.

Я прищурился. Человек валялся с перерезанным от уха до уха горлом, брызги крови покрывали его грудь, по которой ползали насекомые. Офицер лежал лицом вниз, палочка лхо еще дымилась рядом с безвольной рукой. Гвардеец со смутно знакомым лицом повалился на ящик с колодой карт и раскрытой «Памяткой имперского пехотинца». Воздух в противогазе вдруг показался мне застойным. Нечто у меня в голове просто-таки закричало, что я должен почуять смрад смерти. Шагавшие следом солдаты остановились, прекрасно зная, что, когда у меня в руках дробовик, вперед им лучше не соваться.

Я продолжал лихорадочно размышлять. Меня захлестывали панические мысли. Что я упускаю? Где враг? Он должен быть где-то близко. Я осмотрел склон траншеи. На некоторых шероховатых поверхностях стен остались незаметные потертости. Значит, штурмовой отряд пришел сверху. Или, может, вышел из ответвления траншеи. Я медленно пошел вперед, палец нервно подрагивал на спусковом крючке дробовика, который вдруг потяжелел в руке.

Мы направились вдоль траншеи рядом с открытой сточной канавой. Похоже, недавно в нее кто-то вносил улучшения. Из-под воды выступали трубки, как будто рабочие, которые их проводили, бросили работу недоделанной. Мой мозг отметил это, однако взор направился дальше.

Я стал подсчитывать тела. Десять. Двадцать. Тридцать. Прекратил. Здесь погиб целый взвод, и ни единого следа врагов. С каждым шагом я все сильнее чувствовал, словно иду в самое сердце ловушки. Подкрепления становились все дальше, а пение еретиков, наоборот, — все ближе и ближе.

На линзу противогаза села муха-буровка. За ней еще парочка. Они были больше падальных мух, раздувшиеся тельца которых цветом напоминали странного вида масла на поверхности зараженных химикатами лужиц.

Мог ли противник применить газ? Мысль крепко засела у меня в голове. Я вспомнил о солдатах со вскрытыми глотками. Может, они с его помощью убрали часовых, парализовали некоторых других, но это вряд ли. На всех трупах были противогазы, хотя едва ли это могло о чем-то свидетельствовать. С фронта поступали десятки докладов о бракованных масках. Кое-кто говорил, что дело в обычной некомпетентности имперских мануфакторумов. Другие же заявляли, что в них специально проделывали дырочки, чтоб увеличивать прибыли торговых домов. Махариус сетовал на подобные инциденты достаточно раз, чтоб я не сбрасывал такую вероятность со счетов.

Противогазы… Мысль беспокойно крутилась в голове. Я понимал, что упускаю из виду что-то важное, но не мог взять в толк, что именно. Я прошелся по дощатому настилу над сточной канавой, думая о тех наивных новоприбывших, которые никогда не проверяли фильтры своих масок, считая их исправными, и чьи легкие наполнялись пеной при первых же газовых атаках. Я пытался учить их. Пытался показывать им на собственном примере. Я перепробовал много чего, но некоторые люди просто считают, будто их это не касается, что смерть всегда приходит за кем-то другим, до того самого момента, когда они осознают, что не бессмертны.

Я бросил взгляд на отхожую канаву и увидел в ней буроватую смесь из экскрементов, мочи и грязи. Там были какие-то едва заметные завихрения, но не от дождя, и тут я понял…

В болоте появился пузырь. Я моргнул. Мозгу потребовалась секунда, чтоб понять, что же я вижу. Из отхожей канавы что-то вырвалось. Я инстинктивно нажал на спусковой крючок, и существо разлетелось на куски. Во все стороны брызнули красная кровь, розоватая плоть и белая кость. Разодранное тело солдата-еретика рухнуло обратно в грязь.

Позади меня послышались крики — удивленные бойцы среагировали медленнее меня. Вражеский штурмовой отряд поджидал нас на дне отхожей канавы, дыша с помощью трубок и наблюдая за нами в перископы. Вот что я тогда увидел.

Колонна потрясенных имперских гвардейцев схлестнулась в бою с противниками, за которыми тянулись следы из слизи, а из глоток с бульканьем выплескивалось имя, звучавшее как Нург-Ал. В этом имени ощущалась отвратительная многозначительность. От одного его звучания у меня на затылке поднялись волосы, а сердце наполнилось дурным предчувствием. Мне вдруг захотелось любым способом оборвать их пение.

Нападавшие были хорошо обучены, имели преимущество неожиданности и вселяли в нас ужас и отвращение, однако бойцы не дрогнули. Как-никак они были солдатами элитной гвардии Махариуса. Им бы даже удалось яростной контратакой оттеснить нападавших, если бы из бункеров позади нас не вырвались новые еретики, вонзая в них ножи и паля из автоганов. Обычно нападения с двух сторон хватает, чтобы любой воин впал в панику. Нет ничего хуже ощущения, что тебя могут убить в спину, это вынуждает постоянно озираться по сторонам, ты начинаешь сражаться с меньшей отдачей, а из головы не уходят мысли о побеге.

Я перезарядил дробовик и пригнулся. Прямо на меня неслась группа еретиков. В один удар сердца я прицелился и спустил курок. Заряд дроби изрешетил их тела, заставив рухнуть обратно в болото отхожей канавы. Снова они оттуда уже не вылезут.

Оглянувшись, я увидел, что Томкинс погиб. Штыком он разрубил маску, капюшон и верхнюю часть куртки одного из еретиков, и я увидел ужасающее лицо врага. Его кожа была белой, как у альбиноса, глаза налиты кровью и покрыты крошечными лопнувшими венками. На коже бугрились нарывы, между которыми, словно реки, текла красная сыпь. Он выглядел настолько нездоровым, насколько это вообще было возможно, оставаясь при этом на ногах, и все же сражался с лихорадочной силой берсерка. Не иначе как продукт чанов.

Я обрушил ему на голову приклад. Череп еретика треснул, подобно яичной скорлупе, разбрызгав повсюду обесцвеченные мозги. Вокруг трупа зажужжали мухи, и внезапно у меня появилось стойкое ощущение, что они выбрались из его раскроенной головы. Я убедил себя, что это не так, и попытался оценить ситуацию.

Большинство моих людей погибли. Все мое отделение, а также два других, которые за мной следовали, оказались опрокинуты атакой с двух направлений — из траншей и бункерной стеной. Кое-кто продолжал сражаться, но было просто вопросом времени, когда дюжины еретиков одолеют нас. Дробовик подарит мне пару-тройку секунд, но в конце умру и я, если только что-то не придумаю.