Крестовый поход
Шрифт:
— Тогда сделай кое-что для меня.
Халил взял руку отца.
— Если смогу.
— Не иди на франков. Дай им возможность заплатить. Прояви милосердие.
Халил напрягся.
— Мы уже начали поход.
— Еще есть время.
— Его нет. Войско собрано, построены осадные машины. — Халил внимательно смотрел на Калавуна. — Мы находимся сейчас в аль-Салихийи, отец. И готовы пересечь Синай.
Калавун оглядел покои и лишь сейчас понял, что это не дворец в Каире, а шатер.
На подготовку к походу ушло три недели. Эмиры трудились день и ночь. Калавун в этом не участвовал и с тяжелым сердцем ждал ответа Уилла на свое письмо. Поход на Акру следовало начинать поскорее,
— Надо повернуть назад. — Калавун сжал пальцы сына. — Я не дал Кемпбеллу времени их уговорить.
Халил высвободил руку.
— Кемпбелл? Тамплиер?
— Франки согласятся на наши требования. Он их уговорит.
— Нет, не уговорит, — произнес Халил, поднимаясь.
— Я написал ему. — Калавун сделал попытку сесть. — Предупредил, что мы идем и пусть поторопится.
— Я знаю.
Калавун замер.
— Ты?..
— Да, — бросил Халил, — я не глупец. И перехватил послание, которое ты отправил после того, как отдал приказ к походу. Я знаю, ты отдал его только из-за моей угрозы.
Калавун закрыл глаза.
— Твое послание я разорвал, — продолжил Халил. — Франки не заплатят, потому что они не ведают, что мы идем на них. И к тому времени как узнают, будет поздно.
— Почему ты это сделал?
— Так надо. — Халил снова сел рядом с отцом, взял его руку. Калавун пытался отвернуться, но был слишком слаб. — Когда ты умрешь, отец, я хочу, чтобы наши люди произносили твое имя с гордостью и благоговением. Я хочу, чтобы они знали, как ты их любил и всегда заботился об их благе. Я постараюсь, чтобы в людской памяти о тебе сохранилось только хорошее.
— Но я поступал так именно потому, что любил их, — прошептал Калавун. — Неужели ты не видишь?
— Я знаю, ты верил в это, — тихо сказал Халил. — Но ты заблуждался, отец. — Он наклонился к умирающему. — Ты и горстка христиан, твоих единомышленников. То, что этому тамплиеру приходится убеждать своих правителей заплатить нам за злодейства, учиненные в Акре, показывает, что христиане тоже не желают жить с нами в мире. Твои идеалы не защитят нас от врагов. Пока они остаются на наших землях, покоя не будет. От завоевателей с Запада избавит нас только меч.
Калавун откинул голову на подушку.
— Да простит меня Аллах, но мне надоело быть рабом. Рабом долга, веры, мести. Понимаешь, Халил, надоело. — Он закрыл глаза.
Сын что-то говорил, искренне, страстно, но Калавун уже не слышал.
Аллах его не забыл. И ниспослал покой, окутывающий сейчас все тело своим нежным, мягким покрывалом.
В глубине бездонной тьмы вдруг забрезжил свет. Он становился ярче, а затем появились улыбающиеся лица Айши и Али. Калавун радостно улыбнулся. Дети пришли взять его в рай.
Халил еще сидел некоторое время рядом с отцом, после того как его грудь перестала подниматься и опускаться. Древесный уголь в жаровне с шипением раскололся, пустив в воздух яркие искры. Халил наклонился над умершим прошептать на ухо молитву и застыл в этой позе, вдыхая приятный запах масла от его волос. На этом скорбь сына закончилась. Он встал. За стенами шатра войско ждало нового султана. Нет, сейчас в поход они не выйдут. Калавун верил, что войско когда-нибудь вообще будет не нужно, что рано или поздно мир восторжествует. А Халил, напротив, считал, что у него мало войска и осадных машин. Он понимал: взять Акру и все последние замки и поселения франков можно только большими силами. Поэтому выступать пока рано. Они переждут здесь зиму и соберут больше войска. Потом
сделают последний рывок для окончательного удара, и Халил завершит то, что начали Зенги, Нурэддин, [10] Саладин, Айюб и Бейбарс. Покончит с крестоносцами.10
Эмад ад-Дин Зенги (1087–1146) — сельджукский военачальник, которого историки Крестовых походов называют Сангум (Кровопроливец). Нурэддин (1118–1174) — родственник Зенги, также жестоко противостоявший крестоносцам.
45
Венецианский квартал, Акра 30 марта 1291 года от Р.Х.
— Ты меня слушаешь?
Элвин перестала складывать шелковые простыни в комод и посмотрела на Уилла:
— Слушаю, но решения не изменю. Мы не поедем.
Уилл отошел от окна.
— Я серьезно, Элвин.
Отрицательно качая головой, она сняла покрывало с постели Андреаса и Бесины.
— И я тоже серьезно.
Решимость на лице жены повергла Уилла в расстройство. Он знал, что уговорить ее не сможет.
— Подумай о Роуз. О нашей дочери.
— Я думаю, — ответила Элвин, складывая простыню. — Лекарь Андреаса говорит, что для далекого плавания она слишком слаба. Я не хочу рисковать.
— А оставаться здесь не риск? — глухо сказал Уилл. — Они уже близко, скоро подойдут к стенам.
Элвин положила простыню в комод, затем подошла к Уиллу и захватила ладонями его щеки.
— Нас защитишь ты со своими рыцарями, я в это верю.
— Элвин, войска в Акре всего двадцать тысяч. Мамлюков много больше.
Она вскинула голову.
— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я села с нашей дочкой на корабль, который выйдет в бурное море и будет плыть несколько месяцев? Там нет ни лекаря, ни всего, что может понадобиться. Не лучше ли подержать ее здесь, пока она как следует не окрепнет? Кроме того, без тебя я уезжать не хочу.
— Но я обязан остаться, Элвин. Этого требует долг.
— А я твоя жена, и у меня свой долг.
В дверь постучали. Вошла Катарина, улыбнувшись Уиллу, мягко заговорила с Элвин по-итальянски. Уилл смотрел на них, вспоминая, как Элвин выдворяла Катарину из комнаты, когда девочка застала их целующимися. Как быстро пролетели эти пятнадцать лет. Катарина уже взрослая женщина, у нее свои дети. Он не мог понять почему, но сознавать это было грустно.
— Роуз проснулась, — сказала Элвин. — Пойду проведаю.
Она ушла с Катариной, а Уилл подошел к окну. Внизу на улице двое стояли разговаривали, кутаясь в плащи. Эта зима выдалась суровой, и даже сейчас, в разгар весны, было по-прежнему прохладно. Весь февраль почти без остановки шел снег с дождем, а в марте с моря подули сильные ветры. И повсюду была сырость и слякоть. В довершение на город и окрестные поселения напала лихорадка, унесшая жизни больше сотни детей. Не обошла она и Роуз. Девочка проболела несколько недель. Уилл и Элвин в отчаянии думали, что потеряют ее. Это время оказалось самым тяжелым в жизни Уилла. По ночам он вскакивал с постели и мерил шагами свои покои в Темпле, думая о дочке, которая лежала совсем недалеко отсюда, в поту и горячке. Ужасно сознавать, что он ничем не способен помочь и что, возможно, утром придет весть о ее смерти. Но Бог был милостив. Роуз пережила худший период болезни и теперь пошла на поправку. К тому же погода становилась мягче, днем сделалось теплее, суше, ночи стали светлее. Но появилась новая тревога. Скоро у стен Акры застучат сапоги тысяч мамлюков, загромыхают колеса осадных машин, загремят барабаны.