Крестовый поход

— Постой-ка! — Лешка с удивлением осадил невесту. — Это ж откуда, интересно, такие слухи, о перекупщике?

— Привратник сказал — на рынке Быка об этом только и говорят.

На рынке Быка… Лешка вышел уже из того доверчиво-восторженного возраста, когда люди, ничтоже сумняшеся, считают, будто слухи возникают сами собой. Нет уж — их обязательно кто-то придумывает и распространяет со вполне конкретной целью. И тогда возникает вопрос — кому выгодно опорочить перекупщика? Кому вообще мог перейти дорожку сей неприметный коммерциал средней руки? Кому-то из руководства ведомства эпарха? Или — остаткам шайки? Гм, маловероятно… Но ведь слухи-то кто-то распространяет!

— Ты что задумался, милый? — присев рядом с суженым, Ксанфий прижалась к нему, обнимая за шею, отчего сидевший напротив Аргип сконфузился, покраснел, и едва не подавился оливковой косточкой.

Лешка не выдержал, расхохотался:

— Ну-ну, дорогой гость! Просьба ничем не давиться — нам тут только лишнего трупа не хватало.

От таких слов напарник еще больше смутился. Молодой… Не привык еще к подобным циничным шуткам. Ну да ничего — месяц-другой — привыкнет, и сам начнет шутить столь же специфически.

— Да, кстати, я совсем забыла про книгу, — вскочив, Ксанфия ненадолго удалилась и, вернувшись, вручила гостю небольшой том «ин-кварто» — «в четверть листа»:

— Это Аристофан — «Женщины в народном собрании», — пояснила она. — Рекомендую — обхохочешься.

— Спасибо, любезная госпожа, — встав, гость поклонился, приложив книгу к сердцу. — Опасаюсь, правда, принять даже на время столь дорогую вещь, я ведь снимаю небольшую комнатку в доходном доме, а запоры там такие хлипкие.

— Ну, не столь уж и дорогая эта книга, — Ксанфия усмехнулась. — Она ж не на пергаменте — на дешевой тряпичной бумаге из фракийских мельниц. Ну, конечно, труд переписчика недешево стоит…

— Я буду беречь ее, как зеницу ока! — истово заверил Аргип и, мягко улыбнувшись, откланялся.

— Славный юноша, — проводив гостя, задумчиво произнесла Ксанфия. — очень славный.

На следующее утро, сразу по приходу на службу, Лешка упросил Злотоса дать разрешение на дополнительный допрос перекупщика Аргироса Спула. Допрос, впрочем, ничего не дал — перекупщик, немолодой сутулый мужчина с желчным лицом ипохондрика, божился, что не имел никаких связей с бандой и знать не знает, кто такой Герасим Кривой рот.

— Что, так и не заговорил перекупщик? — по возвращению из узилища к Лешке заглянул Злотос. — Я так и знал. Он ведь упрямец, этот господин Спул, большой упрямец. Ладно, у меня заговорит…

Не прощаясь, Злотос покинул кабинет и, насвистывая что-то веселое, быстро зашагал по темному коридору секрета.

Алексей посидел, подумал и, поймав на себе вопросительный взгляд напарника, велел тому привести на допрос Зевку. Интересно стало — что там будет врать этот кудрявый ворюга?

— Кто-то еще? Да нет, что вы, ни кто не остался, — с порога замахал руками Зевка. — Всех взяли. Да вы ж меня знаете, господин старший тавуллярий, ну, зачем мне врать?

Лешка усмехнулся:

— Вот я и думаю — зачем? Хочешь, поразмышляем вместе.

— Да больно мне надо ломать голову! — задержанный презрительно скривился. Это ведь ваша работа, вот вы и думайте.

— И подумаем, — с усмешкой заверил Алексей. — Итак… — он поднялся на ноги и медленно заходил по кабинету из угла в угол. — Что мы имеем? Имеем некоего господина Зевку, вора…

— Это еще не доказано!

— …вора, который почему-то не хочет рассказывать о своих оставшихся на свободе подельниках. Почему? Предположим, он их боится. Может так быть? Вполне.

— Вам бы в поэты податься, господин старший тавуллярий, — скривившись, посоветовал Зевка.

— Может, когда-нибудь и подамся, — Алексей ухмыльнулся и продолжал, незаметно подмигнув внимательно прислушивающемуся к беседе напарнику. — Итак, вторая причина — страх. Так, Зевка?

— Это почему же это — вторая? — удивился парень. — А какая тогда первая?

— Ну, вот видишь, — Лешка повернулся к Аргипу. — Со второй причиной он уж согласен. Боится, боится, парень.

Задержанный презрительно молчал.

— А первая причина, конечно же, интерес! Есть интерес, есть — как не быть, а?

— Какой еще интерес? — Зевка лениво хмыкнул. — Э, тавулляорий, кончай башку парить.

— К твоему сведению, уважаемый Зевгарат, моя должность правильно именуется — старший тавуллярий.

— А, один черт!

— Так вот, — Алексей азартно потер руки. — Теперь — об интересе. Интерес, дружище Аргипе, означает — заинтересованность, — повернув голову, быстро пояснил молодой человек. — И в чем же таком заинтересован наш старый друг Зевка?

Допрашиваемый ухмыльнулся:

— Очень любопытно послушать. И в чем же?

— Не «в чем», а «в ком». В некоем человечке, очень непростом, имеющим связи… который — вы все на то надеетесь — очень скоро вас отсюда вытащит. Ну, если отсюда и не успеет — так с каторги, точно.

— Ха! Скажете тоже — с каторги!

— Ага! Значит, имеется такой человечек!

— Не знаю, про кого вы сейчас говорите… — закусив губу, задержанный сверкнул глазами. — Но я вам больше ни слова не скажу! И вообще, без защитника с вами больше разговаривать не буду.

— Хорошо, — чрезвычайно любезно согласился Лешка. — Завтра же я тебе предоставлю защитника, а себе — палача. Лады?

Зевка заерзал — видать, не очень-то ему хотелось быть подвергнутым пыткам.

— Ну, пока иди… может, чего надумаешь Как надумаешь, сообщишь стражнику.

Широко улыбаясь, Лешка лично вывел Зевку в коридор и передал конвойному. Вернувшись обратно, он уселся за стол и, тяжело посмотрев на напарника, сообщил:

— Невеселые у нас нынче дела, братец. Зевка-то мой намек на палача не воспринял. А что это значит?

— Что это значит? — эхом повторил Аргип.

— А это значит, что некий, упомянутый мной, человечек — существует, и Зевка боится его больше, чем палача! — нервно потерев руки, старший тавуллярий уселся на стол. — Честно говоря, что может палач по такому делу? Ну, назначу я плети или, скажем, дыбу… И все! Это даже и не пытки, а так, чистой воды устрашение — на испуг.

— А…

— А настоящую пытку ко всем нашим разбойникам, окромя, может быть, главаря, применить нельзя — незаконно! Они ж не убийцы, не злоумышленники против базилевса, не государственные преступники — закон не дает нам права пытать их по-настоящему. Да и. честно говоря… — Лешка поморщился. — Не очень-то я вверю в пытки. Слабые вполне можно выдержать, ну а на сильных — просто оговорить себя или кого угодно. Нет, пытки — не наш метод. Мы должны куда как тоньше работать, куда как тоньше…