Крестьянин и тинейджер (сборник)

Геннадий с Александрой как по команде обернулись. Увидели автобус марки «ПАЗ», что встал неподалеку, в каких-то тридцати шагах. С подножки автобуса на землю спрыгнул грузный человек в камуфляже и в маске. Спрыгнув, он уронил и подобрал резиновую длинную дубинку…

— Уходим быстро, но не бежать, — раздался тихий голос Ивана Кузьмича. — Геннадий, расплатись за пиво, и — в стороны, по одному. Встречаемся…

— А я что говорил, — упавшим голосом сказал Геннадий и поискал глазами Артура. Тот мелкими шажками удалялся к лесу. Геннадий крикнул ему в спину: — Эй, уважаемый, возьми за пиво!

Артур, не обернувшись, помахал рукой; негромко отозвался:

— Пока не надо ничего. Ты отдыхай, потом заплатишь…

— Ты-то куда? — крикнул Геннадий, вставая со скамьи и краем глаза наблюдая, как из автобуса один за другим выпрыгивают мужчины в камуфляже; потягиваются, лениво приседают, разминаясь; сквозь дыры в трикотажных масках прикуривают друг у друга сигареты…

— Я никуда, я так, по делу, я тут кое-что на всякий случай… — скороговоркой проговорил Артур и резво скрылся в соснах.

— Через час — на пристани, — закончил мысль Иван Кузьмич, вставая со скамьи, ни на кого уже не глядя.

Подавшись к соснам, он глядел лишь под ноги, с досадой слыша совсем близко дыхание Геннадия и Александры. Потом дыхание их стало удаляться и растворилось в шуме сосен…

В кафе поодаль, возле которого встал «ПАЗ», замолк магнитофон.

Хозяин выскользнул из задней двери и, тряся брюшком и оскальзываясь на рыхлом песке, бросился вниз, к кромке берега.

— Эй, погоди! — вслед ему крикнул грузный мужчина в камуфляже. — Эй, как тебя зовут?.. Ты куда? Поговорить надо! — Он замолчал, потом вздохнул и приказал негромко. — Клим, догони и приведи.

Поджарый боец, прижав к ноге дубинку, пружинистой ленивой побежкой пустился догонять. Из кафе наружу стали выходить посетители. Кто прочь пошел в испуге, другие никуда не уходили, разглядывая маски и дубинки, едва удерживаясь, чтобы их не потрогать, а кто-то, выйдя к берегу, с веселым интересом наблюдал погоню…

Она была недолгой. Поджарый парень в камуфляже толкнул бегущего в затылок и сшиб лицом в песок. Потом схватил за шиворот, поставил на ноги и поволок по берегу назад, слегка постукивая по спине дубинкой. Приволок и затолкал в автобус. Следом в автобус забрался грузный мужчина в камуфляже; он, судя по всему, был главный; и дверь за ним закрылась. Окна автобуса были зашторены, сквозь них увидеть ничего было нельзя. Больше глядеть было не на что, и люди стали расходиться.

Запах готовой хашламы был непривычен, но Стремухину казалось, он уже знал раньше этот запах. Добротный, теплый, сытный запах хашламы напомнил ему запах парного молока, и хлева, и скошенной травы, уже чуть-чуть подвяленной горячим солнцем. Памятью вызванные из далеких, из самых ранних детских лет, из лета в Гвоздно (так звалась деревня возле Хнова), все эти запахи напоминали запах хашламы, но не были похожи на него: в нем отзывались еще и терпкость, и кисловатость, и иная пряность юга, тоже спешно вызванного памятью из детства, из другого лета, проведенного в Махачкале, — Стремухин, правда, не мог вспомнить, снимали они с матерью ту комнату у моря, или же комната, всегда наполненная тенью и прохладой, была им предоставлена какими-то ее знакомыми…

Стремухин встал с песка и отряхнул песок с голой груди. Обойдя киоск, завернул к кухне. Внутрь заходить не стал, спросил:

— Как, Гамлет, наша хашлама? По-моему, готова.

Гамлет вышел наружу, вытирая руки мятым полотенцем.

— Потерпи, — сказал он. — Она давно готова, но картошка, которую я сверху положил, должна совсем свариться. Или пропариться, я не знаю, как лучше сказать.

— Интересный запах, — сказал Стремухин.

— Вот! — Гамлет поднял палец вверх. — Это и есть курдючный жир, который ты немножко снизу положил. Только он дает такой запах. А если нет его, и нет такого запаха, то нет и хашламы. Я говорил тебе, ты помнишь.

— Я помню.

— Сдвинь два стола, садись и жди. И скажи Карпу и пилоту: пять-шесть минут, и можно есть хашламу.

Гамлет вновь скрылся в дымной полутьме. Стремухин пошел меж столиков к воде: там, в тени ивового куста, сидели за отдельным столиком Карп и пилот, поочередно стряхивая сигаретный пепел в пепельницу; легкий ветер заводи тут же сметал и поднимал его; пепел кружил над столиком подобно рою серых мошек.

Лишь половина других столиков была занята: был вечер, и народу поубавилось. Рыжий и рыженькая, ловя остатки солнечного света, лежали подле столиков на одеяле, лицами к небу, закрыв лица бейсболками, держась за руки и не шевелясь. Стремухин на ходу невольно оглянулся на компанию угрюмых подростков. Они о рыженькой забыли и не глядели в ее сторону, забыли и о пиве: вовсю предавшись скуке, вразброс подремывали на песке. Один из них вдруг вскинулся и огляделся, потом посмотрел на часы и снова уронил лицо в песок.

Где-то на большой воде взревел аквабайк; тут же ребенок закричал у кромки берега, забросив в воду мяч и боясь в нее войти. И аквабайк, и крик ребенка были настолько громкими, что Стремухин настороженно остановился. И этот гром, стихающий вдали, и этот резкий крик напомнили ему о чем-то, чего недоставало, как если бы он что-то вдруг забыл или потерял. С чувством внезапной паники Стремухин, не дойдя до Карпа, направился к своей одежде, забытой на песке. Поворошил ее и убедился: кошелек на месте. Стремухин выпрямился и огляделся. Все было на месте, но с густым и красноватым воздухом вечера что-то случилось: чего-то в нем недоставало. В одном из автомобилей, стоящих возле сосен, вдруг заработало радио: звучал прогноз погоды, ночью в Москве и области обещали дождь. Потом вступила музыка.

Стремухин понял вдруг, чего недоставало в воздухе и почему так громок был ребенок, потерявший мяч, и аквабайк, совсем было затихший где-то на большой воде. Весь вечер отовсюду из-за деревьев доносилась музыка магнитофонов, радио и музыкальных центров — и вдруг она вся смолкла, были слышны только деревья на ветру. Стремухин подошел к Карпу, сказал про хашламу, вслух удивился тишине. Пилот и Карп прислушались. В тишине, нарушенной лишь шумом хвои на ветру и негромкими звуками автомобильного радио, в который раз раздались дробные хлопки, затем вступила трель судейского свистка, и хлопки смолкли.

— Да, — сказал Карп. — Нигде нет музыки, ты прав. Возможно, вырубили электричество. Пойду проверю.

Карп, встав из-за стола, побрел к киоску и нырнул в темный проем кухни. Потом вернулся и сказал:

— Нет, все нормально: холодильник работает. Можешь не нервничать: шашлык твой не испортится.

— Карп, ты ку-ку? — спросил пилот с любопытством. — Какое электричество? Свет в Бухте не дают уже с весны. И ты, и все вокруг работают на дизельных динамо.

Карп ухватился двумя пальцами за мочку уха, сконфуженно помял ее.

— Действительно, — сказал он. — Я перегрелся и ку-ку. И я не знаю, почему молчат магнитофоны. Пора есть хашламу.

Стремухин взялся сдвинуть столики, но Карп остановил его:

— Зачем? Карина сдвинет. — И громко позвал: — Карина, помоги!

Из-за деревьев на грунтовке показались люди и поманили Карпа пальцем в тень сосны. Карп неохотно к ним направился. Люди ему что-то сказали. Карп вышел из тени на солнце, сказал:

— Карина, погоди.

Из киоска вышла Карина, сказала недовольно: