Крейсера
Шрифт:
– Что-то я не понимаю противника. Камимура ведет себя по-дурацки. Он мог бы набавить еще два узла, и тогда его артиллерия стала бы ломать наши крейсера.
– Не каркайте, Николай Николаич, – отозвался каперанг. – Я мыслю иначе: Камимура со своими крейсерами отстал от нас умышленно… Известите флагмана и прозвони–те все казематы: быть готовыми к отражению минной атаки!
– Слушаюсь, Евгений Александрыч…
Камимура все рассчитал правильно: его 11 миноносцев, созданных на германских верфях фирмы «Шихау», покачивались среди волн, едва приметные. После угасания солнца они разом выкатились из засады, будто спортсмены на стремительных роликах. В узких лучах крейсерских
– Кажись, пронесло, – говорили матросы.
Эскадра Камимуры отстала, а потом вдруг снова осветилась огнем, частым и беспощадным. Вдоль горизонта метались из стороны в сторону прожектора. Это Камимура расстреливал свои же миноносцы, приняв их во мраке за русские. Уцелевшие при атаке наших крейсеров, они тонули, избитые своими снарядами… Если это так, адмиралу Камимуре предстоит серьезно задуматься о священном акте харакири!
………………………………………………………………………………………
Ночью «Рюрик» выдохся машинами заодно с кочегарами и стал давать лишь 13 узлов. Но все оценили подвиг машинной команды и дружно качали пожилого Ивана Ивановича Иванова, крейсерского инженера-механика, который потом сознался:
– Сколько лет на флоте служу, а плавать не научился. Выдерни из-под меня японцы палубу родного крейсера, и я – покойник, а моя женушка – вдовою на пенсии… Вам-то, молодым, на все еще наплевать! А мне, старику, думается…
Средь ночи крейсера вошли прямо в грозу, теплые шумящие ливни обмыли их палубы, и казалось, они сняли избыток напряжения с людей и металла. Все стали позевывать:
– Уж я как завалюсь во Владивостоке на свою «казенную», так меня никакой боцманюга не добудится…
Утром крейсера встретили в море громадину английского сухогруза «Чельтенхэм», и вахтенные офицеры на мостиках торопливо листали справочники Ллойда… Нашли, что надо:
– Шесть тысяч тонн, работает на японцев от лондонской фирмы «Доксфорд»… Еще до начала войны обслуживал японскую армию крейсерами до Чемульпо и Фузана. Будем брать!
«Призовая партия» обнаружила в трюмах «британца» важные стратегические грузы, ценное оборудование для железной дороги Сеул – Чемульпо (которая строилась японцами рекордными темпами, даже по ночам – при свете факелов)… Стуча на трапах прикладами карабинов, на борт «Чельтенхэма» уже высаживались сорок русских матросов. Капитан попался с поличным, но еще огрызался, протестуя:
– Это насилие, это пиратский акт, мир вас осудит…
– Ну ладно, кэп. У нас в Петербурге тоже есть профессура международного права, они разберутся… Откуда у вас такое чудесное дерево в шпалах? Это никак не японское.
– Американское, – был вынужден признать капитан…
Подвывая сиренами, крейсера вошли в Золотой Рог.
Владивосток распахнул им свои жаркие объятия…
Но командиры крейсеров имели немало претензий к штабу, который спланировал операцию наугад, и могло случиться, что ни один из трех кораблей не вернулся бы обратно. Особенно возмущало заслуженных каперангов, что их боевые отчеты будет теперь «редактировать» кавторанг Кладо.
Командир «России» Андреев, и без того нервный, вернулся от Цусимы, благоухая валерьянкой, словно пьяница застарелым перегаром.
– Если боевые действия моего крейсера складывались в условиях морского театра, то как же можно исправлять их
посторонним людям в условиях тылового берега? Эдак вы скоро не только редактора, но и режиссера навяжете бри–гаде.Скрыдлов сказал, что ему плевать на все бумаги, но, к сожалению, бумагам придают большое значение там:
– На чердаках великой империи! Что вы, Андрей Порфирьевич, на меня взъелись? Кладо не зарежет вас. Что-то исправит, где-то цитатку научную добавит, что-то и вычеркнет, и ваш сухой казенный отчет, глядишь, заиграет всеми красками.
– Я вот ему заиграю, – обещал Андреев…
Трусов помалкивал за свой «Рюрик», но в беседу круто вломился Николай Дмитриевич Дабич, командир «Громобоя»:
– Когда я, очевидец, пишу отчет, это история подлинная. Если же ее пропустить через жернова теорий господина Кладо, она становится историей официальной. Между ними большая разница: правда истинная и правда надуманная… Уж вы, Николай Илларионович, скажите просто: завезли этот клад на край света, а теперь сами не знаете, куда бы его при–строить.
Скрыдлов ссориться ни с кем не хотел:
– Да не обижайтесь вы на меня, старика… Куда я дену этот клад? Он же, сами знаете, в авторитетах ходит, его и начальство, и сам Суворин всего облизал. Тронь такого – он скользкий, вывернется, а мы виноваты останемся.
При встрече с командирами крейсеров Кладо подверг их суровой критике; скромно, но с важным достоинством он обвинил их в том, что они «драпали» от крейсеров Ками–муры:
– А почему бы вам не принять честного боя? Куда делись лучшие боевые традиции императорского флота?
Евгений Александрович Трусов не стерпел:
– Вы сначала побывайте там, откуда мы вернулись, а потом уж рассуждайте, как спасаться на берегу, когда в море беда. Сколько было нас, и сколько было японцев, сколько давал узлов Камимура, и сколько могли мы выжать… Вы это учитывайте!
Тут Андреев дернулся вперед и дал Кладо пощечину.
– За что? – удивился тот.
– Редактору… от автора! – отвечал Андреев.
А скоро «благодарная» общественность Владивостока поднесла кавторангу Кладо «именное» оружие. Деньги на подарок собирали по подписке. Среди прочих внес четыре рубля и доктор Парчевский. Именное оружие вручали в здании городской думы.
Так война породила еще одного героя!
………………………………………………………………………………………
Наконец в печати был обнародован список награжденных офицеров и матросов бригады владивостокских крейсеров, но в этом списке отсутствовало имя нашего мичмана… Панафидин сначала даже не сообразил, что произошло, а когда понял, то стыдился смотреть людям в глаза. Только своему кузену Плазовскому он высказал все, что думал:
– Было бы непристойно и глупо спрашивать, почему меня обошли. Ты, юрист, скажи, где законная правда жизни?
– Закон и правда жизни – два различных понятия, которые взаимно истребляют друг друга. Советую забыть оскорбление и служить, как служил раньше: честно и свято!
– Честно и свято, – переживал Панафидин. – Но где же самая примитивная справедливость? Разве я не делал все, что положено военному человеку? Разве я не старался?..
На Алеутскую он больше не пошел, не поехал и на дачу к Парчевским; мичмана угнетал такой позор, будто его заклеймили всеобщим поруганием. И стало совсем невмоготу, когда он узнал, что Игорь Житецкий получил Станислава 3-й степени… За что? Этой каверзы было уже не снести, и он решил поговорить с капитаном 1-го ранга Трусовым: