Криабал. Тьма у ворот
Шрифт:
– В купании нет греха, сестра, - возразил Массено. – Разве не дана нам была заповедь от Кобалии?
– Ой, да, простите, - смутилась жрица. – Просто наша мать-наставница... ой, да нет, неважно. Конечно, вы можете зайти в Аргентивные бани, в этом нет ничего плохого. Я сама в прошлую луну... ой, это совсем неважно. Посмотрите лучше на вон тот дом! Красивый, правда? Там живет профессор Зукта, торговец способностями! Можно купить любую!.. но это так дорого... и вообще он предпочитает меняться, а не продавать... А вон там, чуть дальше, «Клык и коготь», магазин профессора Ильмеарр! Хотите,
День выдался насыщенный. Возможно, увлеченная жрица показала монаху и не всю Валестру, но преизрядную ее часть. А на следующее утро ему под дверь подсунули записку с просьбой зайти в библиотеку, к мэтру Мазетти.
Тот ожидал Массено в закрытой секции, одном из множества ее закоулков. В окружении древних книг там стоял столик с жезлом, гримуаром и кристаллами Тьмы, а рядом – светящийся призрак и некий юноша, похожий на студента. Едва ли семнадцати лет от роду, облаченный в легкую серую робу и сандалии, он учтиво кивнул Массено.
– Мир вам, святой отец, - произнес он мягким голосом.
– И вам мир... не имею чести знать вашего имени... м-м... мэтр?..
– Медариэн.
– О, так вы и есть... простите, я не знал вас в лицо, - смутился Массено. – Я представлял вас несколько... старше.
– О, обычно я и есть старше. Просто сейчас начало весны.
– Возраст моего коллеги зависит от времени года, - пояснил Мазетти, заметив недоумение монаха. – Весной он безусый юноша, летом – зрелый мужчина, осенью – пожилой человек, зимой – дряхлый старец. А в Злой День крепко засыпает и откатывается назад, встречая новую весну мальчишкой.
– И хорошо еще, что не младенцем, - улыбнулся Медариэн. – Я начинаю с тринадцатилетнего возраста и взрослею на год за каждые пять дней.
– Это и впрямь удивительно, - сказал Массено. – Воистину нет пределов возможностям волшебства.
– Это не совсем волшебство... но давайте обсудим это как-нибудь в другой раз. Сейчас у нас есть более важные темы для разговора.
– Да. Антикатисто.
– Антикатисто, - согласился Медариэн. – Мэтр Мазетти рассказал мне о том, что вы рассказали ему...
– Это все правда, - поспешил заверить Массено.
– Я не сомневаюсь в ваших словах, - поднял ладонь Медариэн. – Вы несомненно видели элементаля Тьмы – вчера я побывал на озере Гвиг и изучил проведенный там ритуал. Там действительно призвали... нечто. Нет полной уверенности, что это был именно Антикатисто – в конце концов, у него нет монополии на Тьму, - но это возможно.
– Здесь я не согласен с вами, коллега, - мотнул головой Мазетти. – Элементали Тьмы – создания чрезвычайно редкие, но не уникальные. Тот магиоз, у которого вы отняли Черный Криабал, тоже пытался их создавать. И даже создал несколько, если верить его записям.
– Да, сейчас я корю себя за то, что позволил ему уйти, - вздохнул Медариэн. – То был чрезвычайно вредоносный безумец, но сам по себе он был почти безобиден, и я полагал, что вырвал ему зубы, отобрав Черный Криабал...
– Насколько понял я, это действительно было так, - заговорил Массено. – Последние десять лет жизни он провел в печальном уединении, не в силах навредить никому, кроме самого
себя. Однако мне немного удивительно, отчего вы не прекратили его скорбное существование или хотя бы не передали Кустодиану.– Я не убиваю, - мотнул головой Медариэн. – Никого. Никогда. Это мой принцип, святой отец, и я не нарушу его. Что же до Кустодиана... я не во всем согласен с проводимой ими политикой. У нас есть определенные расхождения во взглядах на то, что верно, а что неверно.
Массено наклонил голову, никак не комментируя слов Медариэна. Устами Ктавы, святых и пророков Двадцать Шесть учат неизменно мудрым и добрым вещам, но среди Двадцати Шести нет одинаковых. Их заповеди не противоречат друг другу, но дают достаточно широкий простор для действий и помыслов.
Беспредельное всепрощение и милосердие даже по отношению к явному злу проповедует лишь благой Медеор. Остальные боги не так великодушны. Алемир учит справедливому воздаянию за преступления, Космодан велит подчиняться установлениям властей, а Кобалия говорит, что нет свершения благородней мести.
Массено же служит Соларе. Светлая Госпожа неописуемо добра, но лишь к тем, кто заслуживает доброты. Изгнавшие ее из своего сердца не вызывают у нее жалости. Нечисть, черные колдуны и те, чья душа темнее ночи, должны быть истреблены – и именно для того Лучезарная призвала к службе Озаряющих Мрак.
Мазетти окинул монаха ироничным взглядом. Он, разумеется, услышал его мысли.
– Что ж, без Черного Криабала он при всем желании не мог натворить подлинно страшных дел, - все же сказал Массено. – Не будет ли, к слову, с моей стороны неучтивым спросить, что вы сделали с этим гримуаром, мэтр? Он все еще у вас?
– Разумеется, нет, - мотнул головой Медариэн. – Черный Криабал слишком опасен. Я пытался уничтожить его, но моих скромных сил оказалось недостаточно. Даже чтобы просто вырвать из него страницу, пришлось бы заплатить дороже, чем я был готов.
– В таком случае смею предположить, что вы где-то надежно его скрыли?
– Да. Настолько надежно, насколько это вообще возможно. Еще десять лет назад я переправил его в другой мир – туда, где нет волшебства и никто не понимает парифатского языка. Даже если его вдруг случайно отыщут, то просто не смогут прочесть. Никто там не поймет, что это вообще такое, и не сможет воспользоваться его силой.
– Радостно это слышать. А что насчет принесенных мной предметов? Они были для чего-либо полезны?
– Мы изучили их, - ответил Мазетти. – Гримуар пролил свет на жизнь и деяния того безумного волшебника – теперь мы знаем больше о нем и, что еще важнее, об Антикатисто. Но о самых важных вещах там все-таки не очень много. К примеру, мы узнали, что в тот краткий период, когда в его руках был Черный Криабал, он проводил какие-то ритуалы. Но какие именно? Об этом в книге почти ничего.
– Он обратил своих слуг в какую-то необычную форму нежити, - сообщил Массено.
– Да, это мы поняли. И еще он экспериментировал с Тьмой, пытался создавать ее элементалей, призывал каких-то тварей... но подробностей он приводить не стал. Все время ограничивался фразами: «это самоочевидно» и «ну дальше понятно».