Крик

На второй год мне дали свой класс, повезло с ними. Сперва ученики не хотели принимать меня в свой круг, с подозрением смотрели, будто доложу кому-то, а потом поняли, что я такая же, как и они, только чуть старше. Правда приходилось держать дистанцию, трудно мне это давалась. Так и хотелось иногда дать подзатыльник или еще лучше пнуть коленом под одно место, заслуживали иногда за свои поступки. А если прогуляют чей-то урок, первым делом шли ко мне каяться. Мне это нравится, правда иногда они становятся навязчивыми, чуть что, уже у меня жалуются, рассказывают секреты, просят совета. Стало тяжело.

Урок начался по обычной схеме, быстрый опрос, а потом тема. И так все семь занятий. Я очень устала, зато завтра нет ни одного урока, только классный час, разбор полетов за неделю и все. Просто настоящий выходной посреди недели. Жаль, что он выпадает только через неделю.

До начала классного часа еще больше двух уроков, но надо проверить самостоятельные. Я взяла стопку тетрадей, ручку и начала методично проверять. Иногда мне было смешно за ответы, но каков ответ, такова и оценка. Я откладывала тетрадь в сторону, выставляя в журнале оценку, и брала следующую.

Проверив одну из тетрадей, Оли Сидарчук, наверное, одну из лучших представителей в классе, нащупала какие-то листки в самом конце тетради. Перевернув страницы, наткнулась на любительские фотографии. Они стразу бросились в глаза. В них не было той лощености, что дают современные фотографии, они были сделаны еще дедовским методом, через негативную пленку. Черно-белые снимки, немного в царапинах и со слегка помятыми краями. Но меня не это так привлекло, а то, что было на них заснято. Закрыв тетрадь, я посмотрела в сторону двери. Тишина, идут уроки, в коридоре никого. И все же я подошла к двери, проверила как она закрыта, потом вернулась к столу и взяла в руки Олину тетрадь.

Пока я ходила, в памяти плавали обрывки увиденного. Меня это сильно задело, но почему вот так? Села, постаралась как ни в чем не бывало открыть тетрадь, но мне это не удалось. Пальцы открывали все не те страницы. Наконец-то я раскрыла там, где лежали фотографии. На них была сфотографирована молодая женщина. Она стояла, облокотившись спиной на стену, руки за спину, гордо поднятая голова. И эта прическа начала семидесятых, ее ни с чем нельзя спутать, кудрявая с начесом, такую носила моя мама. На ногах шлепанцы, как будто она пришла с пляжа, и эта женщина была обнаженной.

Я положила фотографию и хотела закрыть тетрадь, но не смогла, что-то здесь было не так, что? Мне довелось многократно смотреть на фотографии обнаженных девиц, да я ведь и сама женщина, но то были журналы. Иногда я вытаскивала их из-под сиденья некоторых учеников. Но там были иные снимки, пошловатые, натянутые, ненастоящие, в них не было жизни. Еще раз внимательно посмотрела на снимок. Женщине было примерно 20 лет или чуть больше, она выглядела очень юно. Что-то робкое в ней было, нежное, мягкое и даже теплое, но что? Я посмотрела в окно. Встала, подошла к доске, зачем-то взяла мел, как будто хотела что-то написать, а потом вернулась к столу и, сев, опять открыла тетрадь.

И тут я поняла, что было не так. Женщина была не просто обнаженной, она была как девочка голой. У нее не было того самого черного пушка, что должен соединять ее длинные ноги. Там было голо, чисто и откровенно. Этот контраст ее возраста и обнаженного лобка делали ее наготу трогательной, невинной, убаюкивающей. Даже могла бы сказать, слишком откровенной.

Глубоко вздохнув, перевернула снимок, там была надпись: «Анапа, август 1976 г.». Я взяла второй снимок. Там была эта же женщина, она сидела на лошади. Брючный костюм обтягивал ее тело, в руках она держала маленький хлыст, глаза смеялись. Чему она так веселилась? Два этих разных снимка. В одном случае женщина обнажена, но такая серьезная, а на другом все наоборот: одетая и от души смеющаяся. Как будто я заглянула за ширму, посмотрела с другой стороны на ее жизнь. Еще раз взглянула на снимок, где она стоит в одних шлепанцах, теперь я узнала ее, это была Олина мама. Сразу вспомнила ее на собрании, такая строгая, немного полноватая, энергичная, всегда в совете родителей. Теперь я видела ее совсем другой. В этот момент зазвонил звонок, извещая о конце урока, я вздрогнула и резко закрыла тетрадь. Я не думала изымать данный снимок, это из семейного девичьего альбома, и пусть он останется у Оли.

Валерик еще не пришел с работы, отчитывается, будет как всегда к девяти, жаль. Грустно вздохнув, я пошла в ванную. Руки сами сняли с меня всю одежду, я включила душ и подставила голову под теплую струю воды. Было спокойно и легко. Такого состояния у меня уже давно не было. Стояла под струями воды, что текли по мне, и таяла. Насладившись моментом и согревшись, хотя и не замерзла, я открыла шкафчик, достала лезвие, которым бреется Валера. Внимательно посмотрела на него, как будто не видела раньше. Взяла пенку для бритья и нажала на крышку, шипение, и на ладони осталась большая воздушная белая горка. Размазав ее, я прикоснулась к ним лезвием, секунда замешательства, а потом лезвие срезало первые волоски.

Закончив бриться и смыв остатки пенки, я стояла посреди ванной и смотрела в зеркало на свое произведение. Нагота. Пальцы невольно тянулись, чтобы прикрыть свою откровенность. Осторожно я сперва коснулась живота, а потом оголенного бугорка. Ощущала себя вновь рожденной, чистой и невинной. Стояла и смотрела на свое тело, что отражалось в зеркале, такое знакомое и в то же время такое чужое. Я любовалась им. Я ощутила внутри себя жар.

Утром с трудом встала, глаза не хотели открываться, я не выспалась, но была счастлива. Хотелось творить, хулиганить, петь, прыгать, топать ногами, у меня было отличное настроение. Поцеловав Валерку, убежала на работу, сегодня он отсыпался, ему повезло больше чем мне. Мое новое перевоплощение в ванной так ему понравилось. Или мне? Кому больше, я так и не поняла. Но только под утро, уже изнеможденная, я упала ему на грудь и уснула.

Сегодня самостоятельная, но мои ученики все же окрестили ее контрольной, поскольку отметка пойдет в журнал. В классе были тихо, только шепот и шуршание листов бумаги. Шел пятый урок, последний, потом домой. Я смотрела на Павла, что сидел на последнем ряду и пытался перебросить записку Насте на соседний ряд, а она делала вид, что не замечает его потуг. Потом мое внимание переключилась на Валю, новенькая ученица, ее сторонятся парни, она полная и от нее всегда пахнет потом, но она старается, я это вижу. Игорь все косится вправо, значит, там учебник, придется временно изъять его. Я встала, подошла и безошибочно с первого раза нашла его. Надо же. Он сделал вид, что ничего страшного, ну, подумаешь, учебник. Мол, что мне, жалко, и без него напишу. Ох эти парни. Девочки более хитрые, их тяжелей поймать со шпаргалкой. Смотрела в класс не потому, что искала тех, кто списывает, а для того, чтобы они знали, что я все вижу.

Надя на последней парте притихла. Она всегда быстро отвечала на вопросы. Я не могла понять, почему она там сидит? Обычно галерка отводилась для тех, кто не успевал и болтал не по делу, поэтому их туда и сажали, чтобы не мешали другим. Но почему она сидела там и не хотела пересесть вперед? Я ей предлагала, но она отказалась. По ее блуждающему взгляду поняла, что она написала контрольную, надо отпустить домой, все равно у них последний урок. Но только я это решила, как заметила, что ее рука легла на коленки, мне это было видно хорошо. Пальцы начали перебирать ткань юбки. Через секунду пальцы были уже у нее между ног. Она немного подтянула ее вверх и слегка развела ноги в коленях. Мне стало неудобно на нее смотреть, как будто я подсматриваю. Но стоило мне опустить взгляд, как мои глаза сами поднимались в ее сторону.

«Черт подери», – произнесла я сама про себя и тут заметила, что мои ноги так же как у Нади разведены чуть в стороны. Осознав это, я резко сжала их. И тут горячая волна… Откуда она взялась? Пришла прямо из живота, поднялась вверх к груди, легкие сжались, как будто они старались удержать волну… Тишина… Внутреннее дрожание от перенапряжения, и вот волна пошла вниз, к животу и еще ниже. Я опять поняла, что мои ноги в коленях снова разошлись в стороны. Резко и как можно крепче сжала их, но от этого стало только хуже. Жар ударил прямо в пах. Ощутила, что меня обожгло. Потом волна откатила и опять пошла вверх. Я затаила дыхание, слегка приоткрыла рот, смотрела в класс непонимающими глазами. Никто на меня не обращал внимания, даже Надя, ее глаза были слегка прикрыты, ладонь лежала между ног, другой она что-то черкала в тетради, делая вид, решает задание. Меня тянуло посмотреть на ее руку под партой, но я опустила глаза на стол. В глазах двоилось.