Криминальные прогулки

Удивительно, но ее не подгоняла к этому даже привычная боль в позвоночнике. Не было этой боли, вот в чем дело!

Инга повернулась на диване и посмотрела в потолок. Потом чуть согнулась в пояснице, как будто хотела сесть, и тут же снова рухнула.

Боль не появилась.

Странно.

Колики в позвоночнике всегда давали знать о начале ломки. Если их нет, то, значит, и ломка не намечается? Так, что ли?

Инга вспомнила, как усталый профессор Вейцман говорил ее отцу в коридоре нью-йоркской клиники:

– У вашей дочери совершенно уникальное строение мозговых структур, ответственных за привыкание к наркотикам… – Хороший русский бывшего советского эмигранта Вейцмана доносился и до лежащей в палате Инги. Профессор с отцом думали, что она не слышит, а она слышала. – Таких людей, как она, – продолжал профессор, – очень мало. Наркоманами они становятся сразу же после того, как примут любую, даже самую малую, дозу любого, пусть и самого слабого, наркотика. Вылечить их потом практически невозможно… – Тут Вейцман стал говорить как-то быстро, словно поспешно пытался успокоить отца, которого профессорское заключение, должно быть, повергло в состояние шока. – Ну полноте, полноте… – басил Вейцман. – Не все потеряно! Дело в том, что тут есть одна необъяснимая до сих пор загадка…

– Какая? – спросил отец.

– Видите ли… Это невероятно, это не вписывается ни в какие биологические законы, но такие люди, как ваша дочь, при определенных обстоятельствах могут вылечить себя сами. Понимаете, сами! Без медикаментозного вмешательства! Что-то у них в мозгу поворачивается таким образом, что тяга к наркотикам пропадает. Просто начисто пропадает! Для моих обычных пациентов это совершенно исключено. А для таких вот уникумов, как ваша дочь…

– А что это за обстоятельства, о которых вы говорили? – перебил его отец.

Инга услышала, как Вейцман засопел. Он сопел так всегда, когда вынужден был развести руками, не зная, как ответить на какой-либо вопрос:

– Не знаю… Для каждого из них они разные. Например, один мой пациент, у которого строение определенных зон мозга сходно со строением их у Инги, уехал умирать в Гренландию. Просто вот взял с собой сто граммов героина и поехал. Ему, знаете ли, с детства нравились белые медведи и всякая ледяная экзотика. Поселился там у эскимосов, стал жить по их законам… Ну строганину есть, оленей пасти… А один раз медведь на него напал, помял сильно, но не задрал… Эскимосы выходили. Ну, в общем, провел он там несколько месяцев, а потом вдруг и спохватился: «Надо же! А к наркотикам-то меня и не тянет!» Ну пожил там еще немного и домой засобирался. А приехал – так все боялся, что снова наркоманом станет. Но не стал! Вот уже семь лет скоро, как он вернулся оттуда, а тяга так и не появилась! – Здесь профессор кашлянул и продолжил: – А другой пациент до того докололся, что самоубийством решил покончить. Спрыгнул с седьмого этажа и упал на матерчатую крышу кабриолета, прорвал ее и на сиденье шлепнулся. Жив остался, обе ноги, правда, сломал и сознание потерял. Ну, какое-то время в больнице провалялся, а потом приезжает ко мне и говорит: «Ноу проблем, док! Не колюсь больше! Влечение к этому делу исчезло!» Я его спрашиваю: «А в какой момент оно у тебя исчезло-то?» А он мне: «А вот когда я сознание потерял, то явился мне огненный джинн и начал меня щекотать. И так мне эта щекотка не понравилась, что теперь у меня весь „приход“ от героина только с ней ассоциируется. И я больше с этим джинном встречаться не хочу!» Причем он до того этого своего джинна боится, что у него не только психологическая, у него и биологическая зависимость от наркотиков пропала. Я проверял на тестах – ничего. Здоровый человек.

Нельзя сказать, чтобы рассказ профессора обнадежил отца. Ему что теперь – отправлять дочку в Гренландию к эскимосам с медведями драться? Или с седьмого этажа ее сбрасывать?

Н-да…

Инга тоже не придала тогда значения словам Вейцмана. Правда, упоминание о джинне несколько позабавило ее. «Вот интересно было бы встретить там кого-то подобного», – подумала она.

И вот встретила. Молчаливые духи не щекотали, но холод, исходивший от них, был для нее в тысячу раз страшнее любой щекотки.

Она больше туда не хотела.

Инга еще раз внимательно прислушалась к своему состоянию. Ни колик, ни мандража, ни характерной для начала ломки рези во внутренних органах.

И ни малейшего желания уколоться. Ни малейшего.

«Вот это да… – удивленно поджала она губы. – Такого я и не ожидала…»

Она вдруг прикинула, сколько уже лежит в этой комнате, и поняла, что ломка у нее должна была начаться еще несколько дней назад. А вовсе не сегодня. Сегодня Инге уже пора бы валяться тут хладным трупом – так долго, по ее меркам, не принимала она дозы.

А ей хоть бы хны!

Правда, разозленные духи все-таки отомстили ее мозгу, в котором, по выражению профессора Вейцмана, «что-то повернулось определенным образом». Духи наслали на него жуткую депрессию, и Инга лежала теперь и смотрела в потолок, безразличная ко всему, даже к факту исчезновения ломки.

Но радоваться духам пришлось недолго.

Скоро Инга впервые за все последнее время ощутила аппетит. Даже не аппетит, а голод – да и не простой голод, а какой-то прямо-таки звериный, хищнический.

Она встала с дивана и подошла к столу, на котором лежали две буханки хлеба. Инга посмотрела на них, как тигр на лань, и, схватив сразу обе, принялась жадно откусывать то от одной, то от другой. Меньше чем за минуту она смолотила весь хлеб и запила водой из пластиковой бутылки. Потом размашисто утерла губы и осмотрелась.

На этот раз комната показалась ей что-то уж больно маленькой. Может быть, потому, что внезапно пробудившиеся в ней силы позволяли Инге делать большие шаги, и в длину, от окна до двери, она насчитала их всего семь.

Ей было тесно.

Она металась, как запертый в клетку зверь. Сходство усиливалось закрывающей окно решеткой.

Да, ее сломать не получится…

А дверь? Может, ей удастся как-то открыть дверь?

Сначала Инга даже подумала, что неплохо было бы попробовать просто выбить эту дверь, ко всем чертям, и не мучиться. Она разбежалась и стукнула в дверь плечом.

Нет. Эта задача не для ее худосочной комплекции.

«Ладно… – сказала себе Инга, потирая плечо. – Тогда посмотрим, что тут за замок…»

И она склонилась над замочной скважиной.

– Та-ак… – пробормотала она. – Ну с таким мы уже встречались…

Около месяца назад Инга, в поисках что бы такое еще продать, открыла шпилькой для волос кладовку в подвале их с Игорем дома. В кладовке ничего подходящего не обнаружилось, зато опыт открывания замков у нее после того случая появился. И теперь он вполне мог ей пригодиться. Потому что этот замок был ну очень похож на тот, в кладовке.

Правда, у нее сейчас не было шпильки…

Инга стала рыскать взглядом по комнате. Может, хоть что-нибудь отыщется? Ну хоть проволочка какая-нибудь или, к примеру, гвоздик…

О! Есть!

На столе стояли небольшие часики. Их тоненькие стрелки – это как раз то, что требовалось.

Инга подскочила к столу, отколупнула закрывающее циферблат часиков стекло и выломала минутную стрелку. Потом чуть согнула ее и вернулась к двери. Сунула стрелку в замочную скважину и принялась поворачивать ее там, приговаривая:

– Ну давай, давай… Ну пожалуйста…