Криминальные сюжеты. Выпуск 1

— Что в жизни самое прекрасное? — спросила Летиция.

— Природа, — ответил я.

— Природа, не человек?

— Человек тоже иногда умеет быть частью природы.

— В тех случаях, когда мы грустим, — сказала Летиция.

— Только грусть и совершенна.

— А ты сейчас грустишь?

— Да. В самых сокровенных уголках сердца я грущу.

— А почему?

— Меня грызет дурное предчувствие, — сказал я. — Все выглядит хрупким и временным. Меня можно понять. Ведь я смертник. У меня совершенное чувство грусти.

— У меня тоже, — сказала Летиция.

— Наверное, это нас и сближает.

— Да. Это нас сближает. Мы оба соединены одним знанием. Предчувствием смерти.

Мы доели раков и бросились освежаться коктейлем. Я таращился на это очаровательное шестнадцатилетнее создание и мной овладело удивительное чувство. Она была такой же беспомощной и ранимой, как и я сам.

Мы покидали «Техас» с отменными проводами. Метрдотель Карл сунул было мне те несчастные пятьсот долларов назад. Но я был непреклонен. Ведь он все делал от души, не ради денег, а доброту надо поддерживать.

В мою гостиницу мы ехали на двух такси. Одно было набито цветами, а в другом сидел я с Летицией.

Всю свою комнату я утыкал розами. Да, Мари-Луиза, розами. Если бы ты видела, какие удивительные розы можно достать на рынке в Мехико. Постель я усеял розовыми лепестками. Летиция уже давно приняла свое решение. На мои ласки она не реагировала. Но была полна решимости. Она совершала жертвоприношение. Жертвоприношение мне? Конечно, не мне. Жертвоприношение жизни. Она замкнулась в себе и со мной почти не общалась. Слепым взором смотрела на розы и на мои усилия ее расшевелить. Ее чистое личико светилось, как влажный морской туман, серебряный туман.

— О чем ты подумал, когда я подошла к тебе на гонках?

— Я увидел тебя издалека и, помнится, подумал, кто это тот счастливчик, которого ты провожаешь на старт? Мне почему-то показалось, что ты — девушка Сенны. Сам не знаю, почему. Возникло даже какое-то чувство ревности.

— А что ты почувствовал, когда мы поговорили?

— Изумление. В последние три недели я только и делаю, что изумляюсь. Как будто попал в сказку и все развивается по каким-то нереальным законам.

— Наша любовь не совсем логична, — сказала Летиция.

— Почему? Нет. Она логична. Логична, хоть и удивительна. В ней столько логики, сколько в алгебраической формуле, а чувства — сколько в «Формуле-1».

— Логикун ты мой, — зазвенел ее мягкий гортанный голос, и она поддалась объятиям.

Я видел, что она где-то далеко от меня.

— Когда я с тобой заговорила, я дрожала от страха, — сказала Летиция. — Я поступала по плану и сейчас поступаю по плану. Не знаю, куда это меня заведет. Мое тело — это вещь, с которой я обращаюсь отвратительно, безжалостно.

— Так, может, отложим постельные радости? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Не отложим. Пусть будет то, что будет. Я фаталистка. Я не активная участница жизни.

— Я, наверное, тоже только гость в этом мире, как и все мои коллеги, пилоты «Формулы-1», — прервал я ее, — но я не хочу унижать ни себя, ни другого.

— Кончай, — сказала Летиция. — Ты меня не унизишь. Отделим телесную страсть от того, что в нас зародилось. Пусть будет страсть отдельно и духовная общность отдельно. Может, когда-нибудь мы это и перемешаем, а сейчас исполним долг перед жизнью. Люби меня. Ты меня поцеловал, и я почувствовала страсть, страсть к тебе… Целуй крепче… Вот так… Хорошо. Еще. Я разделилась на две части. Одна хочет испытать нечто такое, о чем я много читала и слышала. А другая парит далеко-далеко и заполняет пространство между словами и вещами. Это пространство эфемерное. Я жажду катарсиса. Хочу испытать что-то поразительное. Да, да, срывай с меня одежду. Я твоя… Мни меня, дави… целуй… Так. Так. Дай я тебе помогу. Дай, я сама… Так… Сильнее. Вот я лечу, лечу и вот мир, о котором тоскую. Сжимай меня сильнее. Роберт, Роберт…

Она сдалась, как генерал».

* * *

«Милая Мари-Луиза,

в последнем письме я не написал, что отвез Летицию к врачу на переливание крови. Насколько позволяет славное искусство слова, опишу, какие у нас с ней теперь отношения. Они очаровательны, как сон. Есть люди, которые восстанавливают свое душевное равновесие только на море, только там они полностью успокаиваются. Я чувствую себя самим собой и с облегчением перевожу дух только тогда, когда вижу Летицию. Только рядом с Летицией я спокоен, меня не мучают тревога и одиночество. Она для меня единственное лекарство и благодать. Вчера на тренировке я показал второй результат, за рулем все время думал о ней.

Кажется, даже мои успехи в спорте связаны с ней. Когда я увидел, как она радуется моей удаче, у меня возникло желание повторять и повторять свои победы, чтобы видеть ее сияющей и счастливой. Она удивительно умеет вжиться в чаяния и заботы друга и совершенно проникнуться ими. Ты, Мари-Луиза, оживила у трупа пульс, а Летиция восстановила мое дыхание и открыла глаза. Я начинаю жить. Благодаря Летиции, на трассе я гениален. Ни одной ошибки. Первые десять кругов я сегодня шел вторым. Большой Приз Детройта — особенно значительный трофей, потому что гонки идут по городским улицам. Я старался изо всех сил. На двенадцатом кругу Сенна менял шины. Я последовал его примеру, и на пятнадцатом кругу он опережал меня только на десять метров. Следом гнался Прост. На пятьдесят первом кругу Сенна из-за дефекта в моторе был вынужден ненадолго остановиться и проиграл круг. С этого момента я начал лидировать. Пришел к финишу первым, оторвавшись от Проста на 30–40 метров.

После четырех этапов я набрал одиннадцать очков и стал вторым. В общем зачете лидирует Прост — у него шестнадцать очков.

Для тебя самым интересным будет узнать, что среди отирающихся вокруг гонщиков людей я заметил грузного мужчину с бритой, как у Саливена, головой. Такой же человек был в бассейне, когда похитили мою дочь. Совпадение это или нет? Нет ли среди гангстеров человека с такой внешностью? Может статься, совсем и не русские похитили мою дочь? Кстати, сегодня у меня была прессконференция, и меня спросили, почему я езжу с надписью «Ненавижу русских». Я представил свою версию. Пусть о ней потрубят газеты.

Следующий этап гонок — в Монреале. Было бы хорошо, если бы в числе болельщиков потолкалась бы и ты, Мари-Луиза, с парой частных детективов. Теперь, когда мне везет, похитители могут попытаться снова выдвинуть условия выкупа.

После гонок был банкет. Шампанское лилось через край. Все с необычным энтузиазмом подымали бокалы за мое здоровье. Даже лед себялюбия Проста стал таять. Он сказал, что собирается выиграть мировое первенство этого года, но если его выиграет кто-нибудь другой, то пусть уж лучше я.

Летиция сидела справа от меня, а Хонда слева.

— Интуиция мне подсказывает, что Шарка завоюет титул чемпиона, — сказал Хонда Просту.

— Пусть будет так, — улыбнулся маленький француз. — Лишь бы интуиция не подвела…

— Роль инстинкта и интуиции в деятельности человека огромна, — сказал Хонда.

Затем разговор скатился в трясину философствований, где Хонда чувствовал себя, как рыба в воде. Он говорил о менеджерном обществе Бернгема и о Гелбрейте. Якобы опыт прошлого дает основания полагать, что источник власти в промышленной институции перейдет от капитала к организованным знаниям. Говоря о детройтском концерне «Форда», они обсуждали, какой рабочий лучший в мире — нобльский, японский или американский. Хонда рассказал, как организована работа в фирме «Идеал» в Нобле — рабочие не могут взять с собой на работу газету, слушать музыку во время работы и делать перекуры. Дисциплина и психическая кондиция — залог успеха. Когда Хонда кончил, я пожертвовал сто долларов, чтобы они выслушали одну скучную историю.