Криминальные сюжеты. Выпуск 1

— Ха-ха, — рассмеялся юноша чистым хрустальным смехом. — Может, у вас я бы нашел ответ на беспокоящий меня вопрос… Блуждаю по свету в поисках смысла жизни. Говорят, мои старания напрасны.

— А где пришлось побывать? — спросил Роберт.

— Стажировался в Лондоне у режиссера Питера Брука.

— Трудно было выучиться этому ремеслу? — спросила Эльмира.

— По Питеру Бруку, человек, наделенный талантом видеть и чувствовать как художник, может обучиться технике и театральному ремеслу за один день. А если говорить о кино — за три дня.

— Неужели театр не дал вам ответа на беспокоящий вас вопрос? — поинтересовалась Мари-Луиза.

— Для человека, утверждающего, что он знает истину, театр не нужен, — сказал юноша. — Но театр — это удивительно. В одном помещении собираются несколько сот человек, которые один другого не знают, все разные и, может быть, друг другу антипатичны. И вот благодаря особой магии сцены, эти личности начинают мыслить вместе, чувствовать вместе и реагировать вместе. Иначе говоря, в зрительном зале становится плотью утопическая мечта о единстве людей. Каждый политик хотел бы осуществления такой мечты для своего народа.

— Согласно Нерону, актером на сцене быть легче, чем в жизни, — сказала Эльмира. — Но я с этим не согласна. Сама играю в любительском театре, и у меня получается с большим трудом. Может, вы бы приехали к нам что-нибудь поставить?

— Очень интересное предложение, — сказал юноша. — Но пока я не сформировавшийся человек, не возьмусь готовить спектакль.

— Вы хорошо знаете Венецию? — спросил Роберт.

— Роберт пилот «Формулы-1» Нобля, — не сдержалась Эльмира.

— Вы хорошо водите? — вежливо спросил юноша.

— Когда дорога поворачивает вместе со мной. Это чистейшее совпадение. Пустые усилия чего-либо достичь…

— Нет ненужных усилий, — сказал Дик. — Сизиф и тот накачивал себе мышцы, катя камень в гору.

— Хотите, охарактеризую Роберта, — сказала Мари-

Луиза. — Он строг, хладнокровен, расчетлив. Верен друзьям и любимым женщинам. Не как все. Выпадает из своего окружения, и не только из-за своих голубых глаз и смуглого лица. Игрок, родившийся в счастливой рубашке. Внутреннее состояние — усталость, скука, разочарование, все видал, все испытал… Постоянно держит экзамен на титул супермена.

— Не слишком ли сильно сказано? — запротестовал Роберт. — Так хорошо ли вы знаете Венецию? Мы ищем канал с фамилией нациста и именем святой…

— Может, случайно Каннареджо? — спросил юноша.

— Весьма вероятно, — сказала Мари-Луиза. — Ведь Канарис был, кажется, нацистским адмиралом.

— Меня зовут Мартин, — сказал юноша.

— Роберт, Мари-Луиза, Эльмира и я, Дик. Среди людей бывают отверженные, изолированные, свои, желательные и «звезды». Вы желательны в нашей компании, и если бы вы согласились еще дольше пообщаться, поблуждать вместе с нами по этим лагунам и каналам, то…

— Ха-ха, умираю, — рассмеялась Мари-Луиза. — Дик представляет нас весьма неудачно. Но вы неплохой человек.

— Мало быть человеком, — сказал Дик. — Надо быть своим человеком. Обо мне вам никто не расскажет. Судите, Мартин, по друзьям…

— Знаешь, что однажды сказал Хемингуэй здесь в Венеции? Нельзя судить о человеке по его друзьям. Не надо забывать, что у Иуды были безупречные друзья… — Мари-Луиза дружески ткнула кулаком Дика.

— Я тоже хочу быть писательницей, — сказала Эльмира. — Дик, в какой манере мне писать?

— Слева направо, дорогая, — сказал Дик.

— Не стоит быть писательницей, Эльмира, — сказала Мари-Луиза. — Один американский писатель записал в своем завещании такой пункт: «Прошу после смерти сжечь мое тело, а пепел бросить прямо в лицо моему издателю».

Оркестр вновь заиграл традиционный джаз, и снова седовласая пожилая пара танцевала, блаженно обнявшись.

— Официант, счет, — заревел Дик. — Если бы бульон был так же тепл, как пиво, а пиво столь же холодно, как бульон, у меня бы не было претензий. — Он стал внимательно изучать счет и громко, чтобы слышали за соседними столиками, добавил: — Вы, видать, приплюсовали к счету и сегодняшнюю дату! А знаете ли, что мы, шотландцы, даем на чай?

— Не приходилось слышать, синьор, — покраснев, ответил официант.

— Кусочек сахара, втиснутый в ладонь…

По соседним столикам прокатилась волна смеха.

С болезненным удовлетворением Дик наблюдал, как удаляется покрасневший официант. Но Эльмира быстро развеяла скандальную атмосферу, и компания, поднявшись, направилась на площадь святого Марка. Проводником и гидом был Мартин.

* * *

В их возбужденном воображении, а может быть, и нет — может быть, наяву — словно айсберг, возник силуэт базилики святого Марка. Так весной покрывается листвой виноград, радуя сердце и глаз горца. На площади было полно голубей. Даже чересчур много. Венецианско-византийское чудо Сансовина ошеломило даже Роберта, погрузившегося в черные думы. Как начинают грозить бурей оцепеневшему пастуху мрачные горы, такое же самое чувство охватило, точно так же задрожал Роберт, пораженный величием Дворца дожей. Его мысли возвратились из прошлого, и новые впечатления вступили в конфликт с гнетущими переживаниями. Раны подступавших наяву сновидений лечили похожие на сачки для бабочек восемнадцать колонн первого этажа, и тридцать пять второго, и восемь округлых морских окон рядом с фасадом, и два четырехугольных окошка с правой стороны… Дворец дожей! Вы, знающие Карпаччо, Джорджоне, Тициана, Веронезе, Тинторетто, Беллини, Вивальди, Чимароз, Генделя, Глюка, Моцарта… не находите ли вы той гибельной венецианской легкости в их творчестве?

Увы, Роберт снова вернулся в сегодня. Фламинго, словно грациозная беспокойная мечта, уживается в сердце рядом с хищным крокодилом, а порядок и красота — рядом с деструкцией и абсурдом. Возле них стояла тонехонькая, малюсенькая, словно воробей, испуганная девушка с гла-зами-козявками. На плечах была заметна перхоть. Окаменевшее лицо говорило об усилии закрепить в памяти, навсегда овладеть этой красотой… Девушка почувствовала взгляд Роберта и улыбнулась глазами-козявками. Нарядившаяся в полотняную юбку с черной сатиновой окантовкой, в выцветшей ситцевой блузке она выглядела до жалости грустной. Весла на Большом канале унесли легкий вздох, и Роберт вспомнил Афганистан, ту кошмарную ночь, когда разбомбили деревню, разбухший труп солдата-ли-товца и маленькую девочку, на глазах которой сидели два таракана. Девушка с насекомыми вместо глаз…

— Площадь Святого Марка Наполеон назвал удивительнейшим мировым салоном, — сказал Мартин. — Петрарка тоже что-то сказал Андреа Дандолу, одному из самых уважаемых венецианских дожей, только вот не припомню, что. Дворец дожей — самое большое здание в этом городе.

В зале Великого Совета Дворца дожей у «Апофеоза Венеции» Веронезе Дик изрек:

— Мне нравится телесный пейзаж той женщины, что изображена на верхушке. Только ее спина и седалище. Я ее беру.

— Она слишком дорога, — заметила Эльмира. — Это нам не по карману. Где же Мост вздохов? Плывем скорее. Я столько о нем слышала…

На стоянке Дик торговался с гондольером.

— Сколько надо до Каннареджо?

— Пятнадцать тысяч лир, синьор.

— Так много? Я погребу и отвезу тебя за три тысячи… Согласен?

— Я никогда не торгуюсь, — сказал гондольер. — Мотоскаф довезет вас за триста. Плывите водным трамваем.

Вдруг в сторону лагуны пролетела стайка печальных диких уток. Прозвучал колокол монастыря Сан-Джорджо Маджоре. Кто скажет, что за новость он посылает.

Компания хватилась Мари-Луизы. Ее нашли около статуи покровителя Венеции св. Федора. Статуя стояла на колонне с тремя кружками ступенек у подножия. Мари-Луиза сидела на одном из них и читала газету.