Криницы

А Волотович и в самом деле делал все, чтоб сплотить интеллигенцию села. С его легкой руки завелся обычай в свободные вечера собираться в холостяцкой квартире директора школы. Павел Иванович раздобыл где-то старый самовар, заставил Лемяшевича купить побольше стаканов, стулья, шахматы. Квартира незаметно приобрела обжитой и уютный вид. Новым людям, которые приезжали из города и, естественно, скучали первое время, нравилось проводить здесь долгие осенние вечера — пить чай, спорить, слушать радио, читать.

А Лемяшевича радовало, что и школа в какой-то мере помогала связи колхоза с МТС. Кружок по изучению трактора и комбайна благодаря энтузиазму обоих Костянков — Сергея и Алеши — работал интересно и с пользой не только для школьников, но и для станции. Правда, сначала работа его не очень ладилась, покуда шла теория, — физика надоела и в школе. Но потом Сергей перенес занятия в мастерскую, где начался ремонт машин, и включил кружковцев в работу по ремонту. Ребятам это очень понравилось. Деятельность кружка сразу оживилась, число любителей техники удвоилось. Освоение механизмов шло на редкость успешно. Никто им тут ничего не навязывал, не заставлял учить «отсюда, и досюда». Сергей, механики, трактористы просто рассказывали и показывали все, что надо, в процессе работы и одновременно учили мыть, чистить, токарничать, шлифовать. И это увлекало молодежь. Правда, поначалу не обошлось без конфликтов. Один ученик, взявшись без разрешения не за свое дело, сжег новое реле. Володя Полоз вздумал сразу, с первой пробы, прославиться как токарь-скоростник и сломал резец. Ращеня, сперва не слишком одобрительно относившийся к этим экспериментам, рассердился, накинулся на Сергея Костянка.

— На черта мне этот комбинат! Со своими курсантами не знаешь, что делать!

— А это — чужие? Завтра будут наши работники!

— Как же, дожидайся! Заманишь их! Я знаю! Окончат десять классов — и поминай как звали!

— Сами придут, если сумеем заинтересовать.

— Нам эта заинтересованность боком выходит! Довольно! Поглядели для этой самой — как её? — политехнизации своей, и хватит. Пускай лучше уроки учат. А то некоторые ловчилы тут от уроков прячутся… А спросят с нас не за кружки, а за ремонт… Вон опять график срывается.

Директор и главный инженер работали в согласии, уважали друг друга и мирно разрешали все спорные вопросы. Но о ликвидации кружка Сергей и слышать не хотел и заявил весьма решительно;

— Вы простите, Тимох Панасович, но кружок будет продолжать работать. Это для меня — дело чести.

Ращеня старался быть твердым, настойчивым, не отступать от своих решений, но ссориться с Костянком не входило в его планы. Настойчивость настойчивостью, а главный инженер тащит на себе весь ремонт и выводит станцию в передовые. Директор поворчал для виду и сдался.

— Если для тебя это дело чести, ты и отвечай.

А вскоре он и сам убедился, что школьники, кроме того, что учатся, могут оказать и существенную помощь, что тот же Алёша Костянок, который и без кружка наведывался в мастерскую чуть не каждый день, выполняет ответственные операции на ремонте самых сложных узлов. В МТС по-прежнему не хватало рабочих, не хватало мест в общежитии; по обычаю, сложившемуся годами, трактористы из дальних колхозов уходили на выходной домой и возвращались в лучшем случае в понедельник к вечеру. Поэтому даже двухчасовая работа тридцати старательных ребят имела значение в такое горячее время и давала заметный результат. Бригадиры и трактористы, многие из которых раньше скептически смотрели на всю эту затею, начали относиться к школьникам серьёзно. И когда однажды в субботу из-за «контрольной» в школе занятия кружка не состоялись, все пожалели: на учеников рассчитывали, а теперь пришлось поработать сверхурочно, так как шёл последний день декады и надо было выполнить график. Убедившись в пользе этого дела, Ращеня как-то позвал к себе Костянка и Лемяшевича и предложил учитывать работу учеников так же, как остальных рабочих, и оплачивать её.

— Для школьника и двадцать рублей деньги, на тетрадки да книги. А такие, как ваш Алексей, за доброго тракториста работают.

23

За три года почти не было дня, чтоб кто-нибудь из женщин попросту не сказал Наталье Петровне:

— Наташа, что ты сушишь хлопца и себя? Не монащка же ты! А Сергей — дай бог каждой бабе такого мужа. Выходи, а то жалеть будешь, если проморгаешь.

От одних она отшучивалась, с другими, более близкими, говорила серьёзно и искренне, вздыхала, а заключала всегда одним:

— Нет, не могу. У меня дочка большая. Как я ей в глаза посмотрю?

Но голос народа что вода — камень точит… Шли годы, не остывало, крепло чувство Сергея, и всё настойчивее делалась агитация женщин, все сильнее влияние её. Она пошатнула твердое решение Натальи Петровны никогда не выходить замуж. «А почему бы не выйти?» — однажды подумала она и уже не могла избавиться от этой мысли. «Тысяча вдов, и не с одним ребенком, выходят замуж и живут счастливо. Почему же я не имею права на это простое женское счастье?»

Возможно, еше одно обстоятельство странным образом ускорило это решение — приезд Лемяшевича. Директор школы сразу вызвал какой-то страх в душе Натальи. Петровны, с его приездом ею овладело ощущение неведомой опасности, и ей захотелось как можно скорее почувствовать себя под защитой. А кто может ее лучше защитить, чем Сергей? Она знает его девять лет, с тех пор как он вернулся из армии и стал работать трактористом… Знает всю его семью. Такое замужество не вносило ломки в ее жизнь. Но любит ли она его?

Она не находила в себе того, что испытывала когда-то, когда полюбила Ивана, — не было той взволнованной приподнятости, не было потребности всё для него сделать, всё ему отдать…

Пораздумав, она нашла объяснение: просто она никогда уже и никого не сможет полюбить так, как любила Ивана, и не надо сравнивать нынешние чувства с теми, что были тогда. Сравнение это неуместно! А Сергея она уважает, он честный, душевный человек и, конечно, будет хорошим мужем и… отчимом. Отчим! Слово это казалось ей очень страшным. Но постепенно Наталья Петровна перемогла и этот страх.

Она сама пришла тогда осенью и предложила Сергею пойти погулять. После этого они встречались почти каждый день. Сергей от радости был на седьмом небе. А Наталья Петровна как бы привыкала к нему. Она уже не останавливала его, когда он начинал говорить о женитьбе. Она только просила:

— Подожди, дай мне освоиться с этой мыслью.

Но ей надо было не «освоиться», а, главное, поговорить с дочкой; она боялась этого разговора, не знала, как начать его, что сказать, и потому откладывала со дня на день.

Наконец однажды решилась.

День был морозный; возвращаясь из дальней деревни от больного, она сильно промерзла и дома забралась на печку, чтобы согреться. Лена готовила уроки. Но не выдержала, сбросила с ног валенки так, что они разлетелись в разные углы, и белкой вскочила на печь, обняла мать.

— Озябла, мама? Ты у меня прямо героиня: все для других и ничего для себя. Мороз, холод, вьюга — ничто тебя не останавливает.

Наталья Петровна вздрогнула: совсем взрослые рассуждения дочери, такая забота её даже как-то испугали. Лена как бы сама напрашивалась на серьёзный разговор. Раньше она свою любовь и нежность выражала более по-детски.