Криптограммы Востока (сборник)

Крестьянин протискивался и, обходя кругом, все старался рассмотреть, где же Сергий. Наконец снова спросил: «Кто же этот чернец, что сидит по правую руку от князя?»

Инок с упреком сказал ему: «Разве ты пришлец здесь, что досель не слыхал об отце нашем Сергии?»

Только тогда понял крестьянин свою ошибку. И по отъезде князя бросился к ногам Преподобного, прося прощения.

Сергий же утешил его, сказав: «Не скорби, чадо, ты один справедливо рассудил обо мне». И побеседовав с ним, отпустил с благословением. Но простодушный землепашец до того был побежден кротостью великого Старца, что вскоре снова прибыл в Обитель, чтобы уже остаться в ней, и принял монашество. Так простота и великая благодать Преподобного действовали сильнее всякого великолепия.

Конечно, путь Преподобного не мог не быть отмеченным так называемыми чудесами. Ведь чудо есть знамение великого общения с Силами Высшими, с Иерархией Света. Потому кому же, как не Преподобному, должны были быть открыты они. От детства лежала на нем печать избранничества, и в зрелые годы, когда он укрепился и достиг равновесия духовных сил, общение это проявилось многими чудесами, которые не все дошли до нас, ибо не все были записаны. Так, мы знаем о чуде с источником, и вторым чудом было исцеление, по некоторым же сведениям – воскрешение, ребенка.

К этому времени слава о нем как о Святом разнеслась далеко, и от дальних сторон приходили к нему с поклонением, за светом и, главным образом, со всеми бедами. И Преподобный в своем любвеобильном сердце находил нужное слово для каждого. Епифаний передает, как один человек, живший в окрестностях Троицкой Обители, имел единственного сына и тот тяжко занемог. Отец, исполненный веры, понес его к Преподобному. Но пока он изливал свои мольбы и Сергий готовился совершить молитву, отрок в жестоком припадке умер. Отец впал в отчаяние и даже стал упрекать Преподобного, что вместо утешения скорбь его только умножилась, ибо лучше бы ему было умереть дома, по крайней мере, у него хотя бы вера не убавилась. Должно быть, Преподобный сжалился над несчастным отцом, и когда тот ушел за нужными вещами для погребения, встал на молитву о даровании жизни отроку, и тот ожил.

Когда же убитый горем отец возвратился, неся с собою все нужное, Преподобный встретил его словами: «Напрасно ты, не рассмотрев, так смутился духом, отрок же твой не умер».

Увидя воскрешенного сына, счастливый отец в исступлении радости упал к ногам Сергия, со слезами благодаря его за совершенное чудо. Но Преподобный стал убеждать его, что никакого чуда не было.

«Прельщаешься, – говорил чудотворец, – и не знаешь сам, за что благодаришь. Когда ты нес больного, он изнемог от сильной стужи, тебе же показалось, что он умер, ныне же согрелся у меня в келии и припадок прошел. Но иди с миром домой и не разглашай никому о случившемся, чтобы тебе вовсе не лишиться сына».

Происшествие это лишь много позднее стало известным от келейника Преподобного. Епифаний и приводит его рассказ. Тот же келейник рассказывает еще два случая. Один с тяжко больным, который три недели не мог ни пить, ни есть и вовсе лишился сна. Родные его, потеряв всякую надежду на выздоровление, понесли больного в Обитель к Сергию и положили к ногам его. Преподобный, помолившись, окропил его святой водою, и тот погрузился в глубокий и длительный сон. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно здоровым и в первый раз вкусил пищу, которую предложил ему Преподобный.

Другой случай с бесноватым знатным вельможею, жившим на берегах Волги, который, будучи связан, разрывал железные узы и скрывался от людей, живя среди диких зверей, пока его не находили домашние. И так как слава о святом чудотворце достигла и тех мест, то домашние решили привести его к Преподобному.

Вельможу повезли насильно, ибо он и слышать не хотел о Сергии. Когда же его довезли до Обители, он в ярости разбил свои узы, и вопли его были слышны внутри монастырский ограды. Когда Сергию сказали о том, то он приказал всем собраться в церковь и служить молебствие о болящем. Тогда бесноватый стал понемногу успокаиваться, и его могли подвести к церкви. Преподобный вышел к нему с крестом, и лишь только он осенил его и окропил святой водою, как больной с диким воплем «горю, горю» бросился в большую, накопившуюся от дождя лужу, но внезапно утих и стал совершенно здрав. Впоследствии он рассказывал, что когда Преподобный хотел осенить его крестом, он увидел нестерпимый пламень, исходивший от креста, который и охватил его всего, потому он и бросился в воду, чтобы не сгореть. Несколько дней провел он в Обители и вернулся к себе с глубокою благодарностью к Святому. Конечно, такие исцеления и чудеса широко разносились по окрестностям, и в Обитель к Преподобному притекали со всех мест люди разного положения, от князей и бояр до простых и самых нищих.

Всеобщее признание и почитание ни в чем не изменили его, ни его уклада жизни, ни обращения с людьми; он с равною внимательностью и любовью обращался как с князьями, обогащавшими его Обитель, так и с бедняками, питавшимися от монастыря. Всегда оставался простым и кротким наставником, но в редких случаях являлся и суровым судьей. Так, житие приводит два случая, когда Преподобный явился обличителем.

Один человек обидел бедного своего соседа, отобрал у него откормленного борова и не заплатил договоренной платы. Потерпевший прибегнул к защите Преподобного. Сергий вызвал обидчика и долго усовещевал его. Обидчик обещал тотчас же заплатить, но, возвратясь домой, вновь пожалел денег и не исполнил своего обещания. Когда же он вошел в клеть, где лежал зарезанный им боров, он увидел, что вся туша изъедена червями, несмотря на зимнее время. Испугался богатей и в ту же минуту понес деньги сироте, мясо же выбросил на съедение псам.

Другой рассказ о внезапной слепоте епископа Константинопольского, который хотя и много слышал о чудесах игумена Сергия, но не придавал этим слухам надлежащей веры. Случилось этому епископу быть в Москве по делам церкви, и он решил проверить сам эти слухи и посмотреть на него в Обители. Обуреваемый сомнением и чувством самопревозношения, он говорил: «Может ли быть, чтобы в сих странах воссиял такой светильник, которому подивились бы и древние Отцы?» В таком настроении ума епископ прибыл в Троицкую Обитель, но уже приближаясь к Обители, он стал ощущать некий непреодолимый страх, и когда взошел в монастырь и увидел Сергия, внезапно был поражен слепотою. Преподобный должен был взять его за руку, чтобы провести в келию свою. Пораженный епископ исповедал Преподобному свое неверие, и сомнение свое, и недобрые о нем мысли и просил его об исцелении. Преподобный с молитвою прикоснулся к глазам его, и тот прозрел. Конечно, случаев таких было множество. Несомненно, многие и забылись, ибо сам Преподобный умалчивал о них и другим запрещал разглашать. И жизнеописатель мог привести лишь наиболее запоминавшиеся.

Преподобный был также первым духовником братии. Конечно, исповедь эта много способствовала тому внутреннему общению, которое так спаивало его с братией. Наблюдение и любовь к людям дали ему подход к каждой душе и умение извлекать из нее лучшие чувства, что сильно облегчало задачу духовного водительства. Духовное прозрение в истинную сущность учеников руководило им и в определении меры послушания по силам и способностям каждого, ни в чем не насилуя, но всячески охраняя личные свойства их.

Указывается, что он строго наблюдал за исполнением правил общежития как со стороны старших, так и со стороны младших иноков. От старших требовал быть милостивыми и негневливыми, младшей же братии заповедовал исполнять в точности предписанные правила и требования старших. Иерархическое начало в полной мере проводилось в его Обители, но нигде не указано на насилие над индивидуальностью учеников. Так, когда он очень желал поставить игуменом в основанном им Киржачском монастыре ученика своего Исаакия, но тот предпочел подвиг молчания, он не настаивал. Прекрасно сказано у Ключевского: «По последующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным руководством лица не обезличивались, каждый оставался сам собою и, становясь на свое место, входил в состав сложного и стройного целого, как в мозаической иконе различные по величине и цвету камешки укладываются под рукою мастера в гармоническое, выразительное изображение».

Многократно отмечается жизнеописателем Епифанием, что слово Преподобного никогда никого не задевало, он говорил и действовал спокойно и более всего старался убедить, но иногда налагал епитимий. В высокой мере он обладал даром внушать уважение к себе и поддерживать в окружающих достойный и высокий дух просто лишь обаянием своего облика.

Не произносил он и длинных проповедей, речь его отличалась краткостью и убедительностью. Часто говорил он притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые легко запоминались слушателями. Но прежде всего Преподобный учил людей своим личным примером, применением учения в жизни каждого дня. Труд в его учении играл огромную, первенствующую роль. Он знал пламенную меру труда, потому непрестанный труд ставился им как условие и средство духовного достижения. Сердцем он прозревал, что труд во имя Светлой Иерархии, во имя ближнего преображается в качестве своем. Так труд был возведен им в священное понятие, не отделимое от духовного самоусовершенствования.