Кристаль
Шрифт:
Внезапно Анжела подумала: «Это голова Кристаль! Он заморозил ее и сейчас заставит меня ее съесть! Меня, которая так боится льда… Что там у него? Желе из мозгов? Мороженое из мажоретки? Какая же я дура, что все выболтала!.. Теперь он знает… теперь у нас уже есть одна тайна на двоих. Никаких секретов Полишинеля… Окровавленный жезл. В моей сумке. Я должна была позвонить Бьорну. Еще не поздно это сделать. Только не отсюда. Потом… после…»
— Ну вот, — довольно сказал он, обернувшись.
И поставил перед ней блюдо с чем-то большим и круглым, покрытым слоем
— Что это?
— Tilsorte bondepiker… это означает «Крестьянские девушки под вуалями».
— Вот как?..
Огромный нож легко разрезал шарообразный десерт пополам. Нет, это не могла быть голова мажоретки… На сей раз Анжела молча извинилась сама перед собой за лишние страхи и, отправив в рот первую ложку, невольно простонала от удовольствия. Глядя в глаза друг другу, хозяин и гостья молча поглощали шедевр кулинарной простоты.
— Я рад, что тебе нравится, — наконец сказал Имир. — Сам я не могу почувствовать вкуса.
Удивленная этими словами, Анжела перестала жевать — впрочем, лишь на короткое время, которое понадобилось на то, чтобы взглядом выразить сочувствие по поводу такой досадной нечувствительности.
— Но это же… картошка! — внезапно воскликнула она, догадавшись, что составляло основу блюда.
Имир кивнул:
— Да… картошка.
— Но…
— Но что?..
— О, я поняла!
Картофелины были разной плотности и, кажется, разные на вкус.
— Ну, так что? — спросил кулинар.
— Они неодинаково пропечены!
— Браво, Анжела!
— А еще к ним, кажется, добавлен мед…
— Да. Мед — пища богов, источник божественной силы.
Он поделился с ней частью своей порции, предварительно щедро окунув ее во взбитые сливки. Затем, указывая кончиком ножа на разноцветные кусочки необычного десерта, пояснил:
— Я добавлял к ним разные приправы, и ты наверняка догадаешься какие.
— И собственноручно взбивал сливки?
— Конечно.
Откинувшись на спинку стула, Анжела зааплодировала. Ей даже не было стыдно, что она так объелась.
— Спасибо, невероятно вкусно, — сказала она. — А теперь продолжение.
— Все еще голодна?
— Нет, — ответила она, смеясь, — я имела в виду продолжение истории. Ту ужасную тайну, которую ты обещал мне поведать.
— А, да. Мой брат… Бальдр. Так вот, представь себе, он не умер! — воскликнул Имир с громким смехом.
— Что?.. Не умер?..
— Нет!
— А не он ли устроил пожар?
— Да!
— Я была в этом уверена!
— Ну, я ему чуть-чуть помог!
— Как нехорошо!
Смеясь, они допили вино из бокалов — закончилась уже вторая бутылка.
— Думаешь, Бьорн не догадался?
— Он мог догадаться, кто устроил пожар, но ни за что не догадается о моем брате.
— Ты его прячешь?
— Он сам прячется!
— Где?
Анжела боязливо огляделась, как если бы из стены в любой момент мог показаться призрак.
— Бальдр живет далеко отсюда, один, в лесу. Он больше
не любит людей. Когда-нибудь и я там поселюсь вместе с ним.— Но тогда…
Это незаконченное «но тогда» беспомощно повисло в воздухе, как надломленная ветка. В то же время Анжела понимала, что этот (ставший для них общим) секрет должен что-то значить. Иначе зачем гигант норвежец рассказал ей о нем? Да, и прежде всего — почему он даже не пытается ее закадрить?
«Закадрить» — до чего омерзительное все-таки слово!
Имир тоже откинулся на спинку стула, спокойно разглядывая гостью. Одну руку он положил на живот, другую — на рукоять ножа.
При взгляде на этого огра Анжела застыла — как снаружи, так и внутри. Но в то же время она чувствовала, что перед ней мужчина, почти по-детски невинный, и ничто не могло бы убедить ее в том, что он может представлять для нее опасность.
Внезапно она осознала свое собственное ужасающее равнодушие. Столько смертей… а ей как будто все равно. Неужели у нее настолько холодное сердце?.. Осталось ли в ней хоть немного от прежней Анжелы? Кто была Анжела? Какая-то другая женщина, прятавшаяся в убежище… от чего? Может быть, Имир не хочет притрагиваться к ней именно потому, что она холодная?..
«Я холодная, — думала та часть ее сознания, которая была действительно ее. — У меня холодные конечности. Доктор назвал это „синдром Рейно“… Чаще всего им страдают женщины. Женщины, которые всегда чувствуют холод и нуждаются в том, чтобы их согрели… Эти женщины суровы на вид, но на самом деле хрупки, как стекло. Никак не забуду слова школьного врача: „Будь осторожна, девочка, у тебя хорошие связки, но хрупкие кости. Остерегайся падать с лестниц!“ Но мои кости выдержали и худшее. Ничего не поделаешь. Я холодная. Мне нужно, чтобы меня согрели. Я готова ради этого на любую крайность… Но вот увидишь — этот огромный тип, что сидит напротив, всего лишь предложит тебе отвар ромашки после столь сытного ужина, а потом вежливо проводит тебя в отель…
— Нет, только не в отель!
— Да, ты права, Анжела, в отель тебе нельзя. Там тебя ждут неприятные истины.
— Какие истины?
— Лицемерка. Жезл в твоей сумке!
— Может, в твоейсумке?
— Не умничай!
— Заткнись!».
Имир молчал, видимо, догадываясь о ее внутренней смуте. Наконец он позвал:
— Анжела! С тобой все в порядке?
— Кажется, в последнее время во мне что-то разладилось, — попыталась пошутить она.
Ее маленький подбородок задрожал. Рука Имира, лежавшая на столе, осторожно подвинулась к ее руке и коснулась ее кончиками пальцев.
— Мне ты можешь сказать.
— Не могу! — простонала она.
Какой-то приводной ремень в ее внутреннем механизме лопнул и теперь беспомощно болтался, как обрывок ленты на ветру. Ее хрупкая рука накрыла руку человека, который поверил ей свою тайну.
Словно утопающая, она вцепилась в эту руку помощи. Их пальцы сплелись, как любовники, готовые соединиться.