Кристина
Шрифт:
— Не напоминай о нем! — воскликнула Айрис — Иначе Кристи может поссориться со мной, да и с тобой тоже.
— Разве Айрис виновата, что мужчины вьются около нее, словно банки с медом, — сказала мне миссис Олбрайт тоном упрека. Но, почувствовав, что сказала нелепость, тут же поправилась: — Словно мухи вокруг банки с медом. А у нашей Кристины теперь свои собственные секреты.
При этих словах миссис Олбрайт словно преобразилась. Теперь она снова была близка с дочерью и обе напоминали борзых, готовых пуститься по горячему следу. Пригладив свои густые седые волосы, уложенные в столь вычурную
— Сорока на хвосте принесла мне весточку, что появился некий интересный молодой человек.
— Кристи скрытна, как устрица, — тут же подхватила Айрис, — вернее, как улитка. Она не доверяет своим старым друзьям, и, если ты начнешь выспрашивать, она обозлится.
— Ничего интересного, — сказала я.
— Сорока шепнула мне, что он не похож на ваших грубиянов мальчишек, — продолжала миссис Олбрайт.
Этой сорокой была, конечно, Айрис.
— Ему тридцать два года.
— Ах, милочка, милочка, надеюсь, ты знаешь, что делаешь! У тебя умная головка на плечах, мы все это знаем. Но у мужчин в этом возрасте не всегда бывают благородные намерения.
— Ничего серьезного, — сказала я, радуясь возможности поговорить о Нэде. — Я совсем не так уж близко знакома с ним.
— Он тот самый очаровательный денди, с которым мы познакомились на танцах, мама, куда Кристи пошла с беднягой Кейтом.
— И хорошо сделала, что пошла. Я уважаю девушек, способных на жертвы. — Миссис Олбрайт потянулась ко мне, словно хотела одобрительно потрепать по плечу, но, поскольку я сидела слишком далеко от нее, она лишь помахала в воздухе рукой. К ней снова вернулось ее постоянное недовольство Айрис. — Но я также знаю девушек, которые не способны на жертвы даже ради родной матери.
Однако Айрис была слишком поглощена какими-то своими мыслями, чтобы обратить внимание на слова матери. Она вдруг вскочила, подбежала ко мне и обвила мою шею своими прелестными ручками с гладкой, смуглой, чуть в веснушках кожей.
— Кристи, мне очень хочется, чтобы ты как-нибудь вечерком привела его к нам. Я хочу убедиться, что он действительно стоит тебя. Приходи, прошу тебя!
Я сказала, что не настолько знакома с Нэдом, чтобы вместе наносить визиты.
— Кроме того, — добавила я, но так, чтобы не слышала ее мать, — я не забыла случай с Каролиной.
Айрис наморщила носик. У нее он был покороче и поизящней, чем у матери, но, так же как и нос миссис Олбрайт, он умел жить своей самостоятельной жизнью и быть независимым в своих суждениях.
— Чудовище! — шепнула она мне, а затем уже громко сказала: — Следует узнать его получше. Я буду в восторге от встречи с ним. Да и не только я, все.
— Любопытно, — мечтательно заметила миссис Олбрайт, — кто из нашего круга, я имею в виду вас, молодежь, раньше всех будет помолвлен? Думаю, что Айрис. У нее больше возможностей.
— А может, Кристи выйдет замуж за Нэдди! — воскликнула Айрис, по-детски присюсюкивая. У нее была привычка давать уменьшительные имена людям, которых она едва знала, а то и не знала совсем.
Я попросила ее не говорить глупостей.
— Кристина должна сама пробивать себе дорогу
в жизни. На ней лежит забота о тете Эмили. Не думаю, чтобы ее отец тратил все эти деньги на ее учебу лишь для того, чтобы она вышла замуж за первого встречного.Я молчала, ибо погрузилась в сладостные мечты о замужестве. В темной комнате, полной аромата цветов и шума чужого моря за окном, я со страхом и восторгом протягиваю к «нему» руки. Мои мысли с каким-то извращенным упорством возвращались к одной детали: я старалась решить, какого фасона будет на мне ночная сорочка.
Миссис Олбрайт вскоре оставила нас вдвоем.
— Меня клонит ко сну, а вам, девочкам, надо ведь посекретничать. — И все же она не смогла не оставить последнего слова за собой; у самой двери она обернулась и сказала: — Кристина, попробуй заставить мою ленивую дочь немного порепетировать.
Когда она ушла, я сказала Айрис:
— После случая с Каролиной я не хочу рисковать и не буду знакомить тебя с моими друзьями.
Глаза Айрис наполнились слезами и стали серыми, как дождливый день. Она коснулась ладонью моей щеки.
— Милочка, клянусь, я не виновата! Я все время старалась прогнать его, клянусь. Ведь это я заставила его вернуться обратно. Ты просто несправедлива ко мне!
В другое время из скрытого самодовольства и уверенности, что она способна обольстить и увлечь любого мужчину, она постаралась бы подольше поговорить на эту тему, но сейчас, видимо, что-то тревожило ее.
— Ты жестокая, Кристи, — сказала она решительно, словно сама больше не намерена была обсуждать этот вопрос. — Милочка, мне хочется спросить тебя об одной вещи.
— О какой?
— Только пусть это останется между нами. Мы ведь старые друзья? Кого-нибудь другого я бы ни за что не спросила. Кристи, ты чувствуешь, что… ну в общем… тебе хотелось бы позволить мужчине все?
В наши дни мы обычно только так и говорили — многословно, намеками, боясь называть вещи своими именами. У нас не было тогда таких спасительных слов, как «заниматься любовью».
— Когда выйдешь замуж, конечно, — чопорно добавила она. — Ведь мы не какие-нибудь потаскушки. — Она взяла меня за руку.
Пока она была так близко от меня, я не могла ей ответить. Говоря о любви, она сама была карикатурой на нее. Я встала и отошла к окну. Был мокрый вечер; фонари опустили длинные полосы света в темное море асфальта. Проехала машина и, разбрызгав лужу, скрылась за углом. Я сказала:
— Да, хотелось бы. И в этом нет ничего дурного.
— А мне нет!
Я повернулась к ней. Казалось, она плакала несколько часов, а не всего лишь несколько секунд. Лицо ее было бледным, опухшим, почти некрасивым.
— Я должна признаться тебе. Я буду просто ненавидеть все это. При одной мысли об этом я заболеваю. Но мне придется смириться, когда я выйду замуж, потому что я хочу иметь детей. Придется. Мне все равно надо выйти замуж, потому что я не добьюсь успеха на этой проклятой сцене, и мне необходимо уйти от матери. Но я никогда не буду любить это, и я не понимаю, как ты можешь!
Теперь я могла подойти к ней и позволить ей прижаться ко мне.
— Но ты ведь целуешься с мужчинами, Айрис! — наконец сказала я. — Разве в это время ты ничего не испытываешь?..