Кристина
Шрифт:
Но прежде всего надо было придумать, как объяснить все Эмили.
— Я так устала, — промолвила я.
Он поцеловал меня нежно и великодушно, словно прикоснулся рукой и принес успокоение.
— Сразу же иди к себе в комнату. Я сам поговорю с тетей Эмили.
Я была невыразимо благодарна ему, что он так хорошо понял меня.
— Крис, я обещаю быть тебе хорошим мужем. Я искуплю свою вину, увидишь. — Он взял мою руку и повернул маленькое обручальное колечко камнем внутрь — остался виден лишь золотой ободок. — Вот так будет лучше. Вот тогда мы будем спокойны и в безопасности.
— Да, в
Глава XV
— Вчера, когда я вышел из конторы, я встретил твою подружку Каролину. Пригласил ее в бар и угостил коктейлем. Она довольно живая особа, правда?
Он часто употреблял эпитеты, которые мне казались старомодными.
— Ругает своего муженька на чем свет стоит. Как ты думаешь, долго она это выдержит?
Я сказала, что не знаю. Каролина всегда отличалась удивительным терпением или, вернее, умела смотреть на свои неприятности со стороны, как на нечто любопытное, однако не имеющее к ней никакого отношения. Почувствовав легкий укол ревности, я спросила, как она ему понравилась.
— Не в моем вкусе, — сказал Нэд. — Слишком любит светские удовольствия.
Я подумала, как бы обрадовалась Каролина, услышав это. Больше всего ей хотелось производить такое впечатление, хотя удовольствий в ее жизни было не так уж много, а будущее не сулило ничего хорошего.
— С ней не скучно, — продолжал Нэд, — но в ней нет настоящей глубины. Тебя она считает совершенством. Кстати, спрашивала, не хочешь ли ты получить в качестве свадебного подарка электрический чайник.
Было начало сентября; похоже было, что в конце месяца состоится наша свадьба. Мы осуществили бы наше первоначальное намерение и обвенчались бы раньше, если бы Нэд не утверждал, что надо подождать, пока наладятся дела в конторе. Я облюбовала квартирку на Авеню Мэншинз к северу от парка Клэпем-Коммон. Я была рада, что мне не надо расставаться с местами, где прошло мое детство и юность. Эмили дала объявление о продаже дома и каждое утро за завтраком проливала слезы.
— Все уходит. Ничего не остается.
Выло решено, что Эмили не будет жить с нами. Мысль об этом беспокоила и мучила меня. Нэд, вначале сам предложивший ей это и демонстративно включавший ее во все наши планы, вдруг изменил свое решение и без обиняков сказал ей, что молодым супругам лучше жить отдельно. Он подыскал ей однокомнатную квартирку с кухней и ванной в этом же доме.
— Вы сможете видеться с Кристиной каждый день, тетя Эмили. И у вас не будет оснований для глупых разговоров об одиночестве.
Нэд часто бывал довольно резок, но это объяснялось не столько черствостью сердца, сколько неумением деликатно выражать свои мысли. Какими бы ни были его недостатки, его нельзя было назвать лицемером.
Он объявил ей о своем решении как-то за ужином, когда в гостях у нас были миссис Скелтон и Нелли Ормерод. Застигнутая врасплох, Эмили густо покраснела и так сильно дернула свою цепочку из металлических брелоков и бирюзы, что она врезалась ей в шею и оставила красный след. Она ничего не сказала.
Миссис Скелтон подлила лимонного сока в свой стакан с несколькими каплями
джина. Когда в гостях у нас бывали родные Нэда, Эмили с непонятным упорством ставила на стол не более четверти бутылки джина. В перерывах между едой миссис Скелтон курила, предусмотрительно пододвинув к себе вместо пепельницы пустую спичечную коробку.— Пусть поживут одни, миссис Джексон. Сами поссорятся, сами и помирятся. Ничего тут не поделаешь.
— Кристина еще так молода, — пробормотала Эмили. Ее глаза наполнились слезами, и на кончиках ресниц задрожали слезинки. Я умирала от жалости к ней.
— Все равно вам когда-нибудь пришлось бы с нею расстаться. — Миссис Скелтон посмотрела на Эмили загадочным, полунасмешливым, полусочувственным взглядом. — Всем нам приходится, рано или поздно. Годы идут, а мы моложе не становимся.
— Только безумец согласился бы жить с Нэдом под одной крышей, — добродушно пролаяла Нелли Ормерод. — Мы все рады, что скоро избавимся от него.
— Неправда, ты же любишь меня, Нелл, — сказал Нэд, и они обменялись неожиданно дружеским, почти нежным взглядом.
Эмили поднялась и, пробормотав какое-то извинение, вышла из комнаты.
— Ей очень тяжело, — сказала я. — Ведь у нее ничего не осталось.
— У всех у нас ничего не осталось, — ответила миссис Скелтон. — Во всяком случае, теперь. Но когда-то было. И у нее тоже была своя молодость. Пусть теперь даст пожить другим.
Я не была уверена, что мне самой этого хочется. Я сделала бы все, чтобы чем-нибудь помочь Эмили. В этот момент я чувствовала неприязнь к Нэду и его родным.
— Послушайте, Крис, — благоразумно заметила Нелли. — Я понимаю, что мы вам кажемся бессердечными. Но посмотрите на все с другой стороны. Между вами и Нэдом разница в возрасте. Вам придется привыкать друг к другу, а первый год всегда нелегкий. Мы с Эдгаром первый год жили ужасно плохо, но притерпелись друг к другу и в конце концов были счастливы.
Ее глаза за толстыми стеклами очков потеплели от воспоминаний. Я подумала, что она, должно быть, была не так уж некрасива, когда был жив ее муж, и подурнела лишь тогда, когда не стало человека, которому ей хотелось бы нравиться.
— Вы прекрасно знаете, что бедняжка Эмили, хотя мы все любим ее, слишком склонна к меланхолии, а это в трудные минуты будет только усугублять все. Она потребует внимания, которое по праву должно принадлежать Нэду. Если ей покажется, что вы недостаточно внимательны к ней, она надуется, как мышь на крупу. — Юмор Нелли был таким же грубоватым, как юмор ее брата. — Уступите Эмили, обидится Нэд.
Она вдруг встала, обошла вокруг стола и обняла меня.
— Вы знаете, что я люблю вас, Крис, и желаю вам только добра?
— Что добро для одних, то зло для других, — сказала я и с удивлением заметила, что изъясняюсь афоризмами.
— Ты вполне можешь писать пьесы в духе Лонсдейла, — сказал Нэд.
Вернулась Эмили. Она поставила перед миссис Скелтон эмалевую пепельницу, которую нашла в гостиной и до блеска начистила. Она, должно быть, так усердно терла ее, что даже исчезло коричневое пятнышко на ободке, которое, насколько я помню, всегда там было. Я представила, как в кухне Эмили с ожесточением чистит пепельницу, пытаясь хотя бы этим заглушить боль обиженного сердца.