Критическая Масса, 2006, № 3

Автор не раз делает оговорки, что его видение прошлого неизбежно неполно и в определенной мере субъективно (с. 10 и др.). Но одновременно с этим настойчиво убеждает читателя в “правильности” своего видения этого прошлого, правоте своих оценок происходивших в нем событий и людей, с которыми ему довелось встречаться. Гуревич не пытается избежать этих оценок, даже, наоборот, считает своим долгом их давать, причем порой достаточно суровые. Едва ли следует останавливаться на них — обсуждение профессиональных и нравственных качеств коллег автора не входят в задачи настоящей рецензии. Вместо этого попытаемся обозначить характерные общие черты послевоенной советской медиевистики, воссозданные в книге.

Гуревич особенно подробно останавливается тут на нескольких моментах. Он свидетельствует о доминировании в аграрной истории средневековой Европы марксистских схем, выход за которые был “чреват всякого рода невзгодами” (с. 39) и, соответственно, об узости, ограниченности взглядов историков этого времени. О господстве сциентистских подходов и статистических методов, уверенности в том, что “история является наукой в той степени, в какой она может овладеть числом и мерой, прибегнуть помощи точных наук и прежде всего математики” (с. 17). Много внимания уделяется автором социально-политическому контексту, в котором жила советская медиевистика. В особенности болезненной смене поколений и разрушению научных школ в послевоенные годы, результатом чего стало “катастрофическое падение научного уровня исторических исследований, резкое сужение проблематики, культивирование цинизма и безнравственности в среде ученых” (с. 42). Гуревич обозначает два пути, по его мнению, “в значительной степени определявших состояние советской исторической науки”. Первый — “уход” в узкую специализацию (“внутреннюю эмиграцию”), позволявший избегать обобщений, а потому и обвинений идеологического характера. Второй — самоцензура, поиск компромиссов, использование в работах намеков и иносказаний (с. 96).

“История историка” — это не только книга о “боях за историю” и “боях за память” Арона Гуревича, но и книга подведения жизненных итогов. Что же говорит об этих итогах автор? Какими они ему видятся? Очевидно, что неоднозначными. С одной стороны — всемирное признание научных заслуг и широчайшая известность его трудов и его видения истории, с другой (об этом многое прочитывается между строк) — неоцененность ученого “в своем отечестве”. Он никогда не преподавал на истфаке родного МГУ, не получил возможности создать свою “школу”, не был удостоен высоких российских академических званий и должностей. Эта тема неполной реализации своих возможностей в силу враждебных обстоятельств ясно прослеживается в книге. И все же в “Истории историка” ее автор — несмотря на многочисленные трудности и потери — предстает победителем: читатель видит, что ему удалось воплотить большую часть задуманной жизненной программы, внести значительный вклад в мировую медиевистику, открыть советскому читателю “Школу Анналов” и “историческую антропологию”, создать работы, ставшие известными всему миру.

Когда закрываешь прочитанную книгу воспоминаний, в сознании невольно вырисовывается образ автора, и тогда бывает трудно обойтись без каких-то аналогий, параллелей, ассоциаций. Пишущий эту рецензию не является исключением. В его сознании невольно возникла фигура Петра Абеляра, автора “Истории моих бедствий”. Такую странную аналогию можно, конечно, легко оспорить как сомнительную или даже вовсе надуманную. Но разве это не Абеляр, “неукрощенный единорог”, грозящий своим противникам, вдруг появляется в самом конце “Истории историка”? Я еще не сказал всю правду о прошлом, бросает он на последних страницах своему читателю, но обязательно скажу, если будет такая возможность: “я не исключаю того, что, если судьба дарует мне еще силы и время, я зафиксирую свою historia arcana и в ней кое-кому не поздоровится” (с. 281).

Может быть, эта аналогия все же не так уж и случайна и нелепа, как кажется на первый взгляд. В недавно вышедшей на русском языке книге, посвященной средневековому индивиду (в значительной мере основанной на автобиографических материалах, в том числе и “Истории моих бедствий” Абеляра), Гуревич делает примечательное признание: его работа со средневековыми текстами была тесно связана с его размышлениями о собственном жизненном пути: “…на каком-то этапе работы я, разбирая вопрос о личности на средневековом Западе, испытал потребность написать некий автобиографический этюд. Я стремился дать себе отчет о собственном пройденном пути историка, охватывающем не менее полустолетия… Я размышлял уже не о личности средневекового человека, столь же изменчивой, сколь и проблематичной, но о чем-то, казалось бы, непреложном — моем собственном Я. Сюжеты различные, но отнюдь не лишенные внутренней связи. Ибо я попытался на самом себе поставить опыт, которому до этого подвергал людей, живших многие столетия тому назад. Материал, возможности проникновения в него и его осмысления кажутся несопоставимыми, и вместе с тем такого рода перекличка не вовсе лишена смысла”2.

1 Необходимо добавить, что “бои за память” Гуревича начались гораздо раньше — см.: Гуревич А. Я. “Путь прямой как Невский проспект”, или Исповедь историка // Одиссей. 1992. М., 1994. Эти “бои” среди медиевистов особенно ожесточились после посмертной публикации мемуаров Евгении Владимировны Гутновой: Гутнова Е. В. Пережитое. M., 2001. См. особенно: Гуревич А. Я. Попытка критического прочтения мемуаров Е. В. Гутновой // Средние века. М., 2002. Вып. 63. С. 362—393; Мильская Л. Т. Заметки на полях // Средние века. Вып. 65. М., 2004. С. 214—228.

2 Гуревич А. Я. Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005. С. 372.

Сьюзан Джордж. Доклад Лугано. Ольга Федотова

О сохранении капитализма в XXI веке. Пер. с англ. Д. Жутаева. Екатеринбург: Ультра.Культура, 2005. 304 с. Тираж 3000 экз. (Серия KlassenKampf)

“Доклад Лугано” стал первой книгой Сьюзан Джордж, переведенной на русский язык. Возможность познакомиться с этой работой появилась у российского читателя спустя шесть лет после ее первого издания в 1999 году. С тех пор книга успела встать в ряд “культовых” европейских книг по проблемам глобализированного мира и была переведена на 16 языков. В России автора многочисленных книг и публикаций, посвященных экономике стран “третьего мира” и глобализации, знают благодаря ее политической деятельности: Сьюзан Джордж является вице-президентом ATTAC Франции (одной из ключевых организаций всемирного антиглобалистского движения, борющейся за введение международного налога на финансовые сделки) и принимает участие во Всемирном Социальном Форуме, организованном в противовес ежегодно проводимому неолиберальными силами Всемирному Экономическому Форуму. Весной 2005 года Джордж стала одним из инициаторов и лидеров движения “NON” во Франции, выступавшего против принятия евроконституции и в итоге добившегося своего: более 55% французов не поддержали проект конституции Европейского Союза.

Российская презентация книги в ноябре 2005 года проходила при непосредственном участии самого автора, которая прокомментировала не только свою политическую и научную деятельность, но и отметила принципиальную верность выводов “Доклада”, подтвержденную последними мировыми событиями.

Несмотря на то, что книги Сьюзан Джордж в основном посвящены проблемам глобализированной рыночной экономики в современном мире, сама она настаивает на том, что не имеет научных степеней в экономической науке, не является экономистом, и называет себя “political scientist” или “political economist”, что, по ее выражению, более всего соответствует месту, занимаемому ею в науке и политике.

Можно ли назвать “Доклад Лугано” системным экономическим исследованием? Безусловно, можно — объект исследования обязывает. Но этого мало. Книга эта — прежде всего документ, памятник эпохи глобализации — написана в жанре “factual fiction”, предполагающем некую литературную мистификацию. Откуда же берется момент мистификации? Сьюзан Джордж называет свою книгу “factual fiction” не из-за погони за популярным каламбуром или сенсацией, в этом обозначении есть вполне запланированный момент раскрытия логики действия “Доклада”: в современном мире могут найтись (нашлись?) заинтересованные в благополучии системы рыночной экономики “Стороны-Заказчики” и те, кому будет заказано критическое исследование положения и перспектив рыночной экономики “без прикрас” — “Рабочая Группа”. Книга Сьюзан Джордж написана в форме доклада Рабочей Группы (группы специалистов в разных научных областях, состоящей из людей, которых Сьюзан Джордж назвала “policy intellectuals”) для совершенно непрозрачной и недосягаемой группы Сторон-Заказчиков. Что же, кроме “беспристрастного подхода” и системного изложения фактического материала, могут предложить policy intellectuals своим заказчикам? Лишь стратегию дальнейшего бескризисного существования системы: это, конечно, не New World Order (хотя бы потому, что методы стары, как сама система), но все же до боли знакомая картина…

Разумеется, ни для Рабочей Группы, ни тем более для Сторон-Заказчиков вопрос о возможности альтернативы глобализированной рыночной экономике не ставится, цель и так ясна: предусмотрев все возможные сценарии поведения свободного рынка, исключить его альтернативы. Вопрос лишь в средствах достижения этой цели.

Сьюзан Джордж исходит из того, что экономическая система не охватывает природу как подсистему, а, напротив, включена в нее: невозможно полностью поставить природу на службу производству, не ожидая крупномасштабного кризиса как в экономической системе, так и в “неисчерпаемой” системе природы. Но заставить экономическую систему функционировать по намеченному плану, не ожидая кризиса, можно: стоит только преодолеть то, что нельзя полностью контролировать: рост населения стран “третьего мира” вместе с его растущими социальными запросами. Главное — избрать наиболее эффективные стратегии сокращения населения. Здесь речь не идет о геноциде в его “старых” и уже неприемлемых формах: XXI век должен привнести в историю не просто новые технологии урезания демографического роста, но систематическую и непрозрачную политику транснациональных корпораций, направленную на уничтожение населения в масштабах, адекватных увеличению его численности.

“Необходимость не знает законов” — вот что отныне должно стать девизом власти и деятельности ТНК, вот где путь к рациональному поведению системы и избавление от ига индивидуальных и краткосрочных выгод и интересов отдельных участников транснационального процесса, процесса глобализации.

Либеральная идеология имеет в себе зияющую брешь: нельзя полагаться на свободный саморегулирующийся рынок, на его “невидимую руку”: “„невидимая рука“ даст по морде тем, кто столь слепо ей доверился” (с. 54). Необходимо либо изменить систему, либо ждать ее неминуемого обвала, последующего за непредсказуемым поведением, “безумством” рынка.